Дадли, Джон, 2-й граф Уорик

Джон Дадли англ. John Dudley
Шталмейстер
1552 — 1553
Монарх:	Эдуард VI
Предшественник:	Уильям Герберт, граф Пембрук
Преемник:	сэр Эдвард Гастингс
Лорд-лейтенант Уорикшира
1552 — 1553
Монарх:	Эдуард VI
Предшественник:	Джон Дадли, герцог Нортумберленд
Преемник:	должность вакантна
Виконт Лайл (титул учтивости)
1547 — октябрь 1551
Монарх:	Эдуард VI
Предшественник:	Джон Дадли, герцог Нортумберленд
Преемник:	титул восстановлен для Амброуза Дадли
Граф Уорик (титул учтивости)
октябрь 1551 — 1553
Монарх:	Эдуард VI Мария I
Предшественник:	Джон Дадли, герцог Нортумберленд
Преемник:	титул восстановлен для Амброуза Дадли
Рождение:	ок. 1527
Смерть:	21 октября 1554(1554-10-21) Пенсхёрст-плейс, Кент
Род:	Дадли
Отец:	Джон Дадли, герцог Нортумберленд
Мать:	Джейн Дадли
Супруга:	Энн Сеймур
Награды:

Джон Дадли, граф Уорик (англ. John Dudley, 2nd Earl of Warwick; ок. 1527 — 21 октября 1554) — английский аристократ, сын Джона Дадли, герцога Нортумберленда и Джейн Гилфорд.

По мере того, как отец Джона продвигался по карьерной лестнице, Джон получал его бывшие титулы — виконта Лайла и графа Уорика. Он интересовался искусством и наукой, при жизни и после смерти ему были посвящены несколько книг известных учёных. Брак Джона со старшей дочерью бывшего лорда-протектора герцога Сомерсета был призван примирить отцов молодожёнов, однако вскоре вражда разгорелась снова и завершилась казнью Сомерсета. В июле 1553 года Джон выступил одним из подписантов патентного письма, которое возводило на английский трон его невестку Джейн Грей. Вскоре после этого он вместе с отцом был вынужден выступить против принцессы Марии, однако кампания не увенчалась успехом и он оказался в заключении в Тауэре, откуда был освобождён в октябре 1554 года стараниями матери и зятя, но почти сразу по прибытии в дом сестры в Кенте скончался.

Происхождение и ранние годы

Джон Дадли был третьим ребёнком и третьим сыном из тринадцати детей сэра Джона Дадли и Джейн Гилфорд, дочери сэра Эдварда Гилфорда. По отцу Джон принадлежал к семейству Дадли, чья родословная восходит к роду Роланда из Саттона, сына Харви, который унаследовал ленные владения и подати с Саттона, как потомок одного из бретонских завоевателей, последователей Алена Рыжего. В начале XIV века семейство Саттонов, чьим потомком через деда по отцу был Джон, получило титул барона Дадли. Его дед Эдмунд Дадли, будучи советником Генриха VII, был казнён вскоре после смерти короля. Через свою бабушку по отцу, Элизабет Грей, баронессу Лайл, Джон был потомком героев Столетней войны Ричарда де Бошана, графа Уорика, и Джона Талбота, графа Шрусбери.

На момент рождения Джона его отец был молодым рыцарем; в 1537 году Джон Дадли-старший стал вице-адмиралом, позднее лорд-адмиралом, а в 1542 году он унаследовал титул матери — виконта Лайла. Мать Джона-младшего служила фрейлиной при королевах Анне Болейн и Анне Клевской. При дворе Болейн она заинтересовалась реформистской религией и с середины 1530-х годов семейство оказалось в евангелистских кругах; своих детей Дадли воспитывали в духе ренессансного гуманизма. Из всех своих братьев Джон выделялся научными и художественными пристрастиями; ему были посвящены работы Cantabrigienses (1552) и Искусство риторики (1553) Уолтера Хэддона и Томаса Уилсона соответственно. В конце 1570 года известный герметист Джон Ди посвятил памяти давно умершего Джона свою работу Mathematicall Praeface to Euclid’s Elements, восхваляя его использование арифметики и «энергичную любовь к добродетельной науке». Джон имел свою собственную небольшую библиотеку, в которой имелись книги на французском, итальянском и латинском языках, а также греческая грамматика и «трагедии на английском, несправедливо осуждённые епископами Рима».

Жизнь при дворе

В 1544 году во время осады Булони был убит старший брат Джона, Генри, и Джон стал наследником отца. Во время коронации Эдуарда VI в 1547 году он был посвящён в рыцари Бани. В первые недели правления Эдуарда VI Тайный совет наградил своих членов рядом продвижений по служебной лестнице в соответствии с последней волей короля Генриха VIII; Джон Дадли-старший получил титул графа Уорика, тогда как Джону Дадли-младшему отошёл титул виконта Лайла. Джон Дадли-младший и его братья Амброуз и Роберт часто принимали участие в турнирах и других мероприятиях при дворе. 3 июня 1550 года Джон женился на Энн Сеймур, старшей дочери Эдуарда Сеймура, герцога Сомерсета и бывшего лорда-протектора Англии. Грандиозная свадьба, в которой принимал участие сам молодой король, состоялась во дворце Шин; целью этого брака было примирение отцов Джона и Энн, которые на тот момент являлись политическими противниками. Мир продлился недолго: Джон Дадли-старший к моменту заключения этого брака возглавлял английское правительство, а Сомерсет строил планы по его свержению и был казнён за предательство в январе 1552 года.

После того, как Джон Дадли-старший получил от короля титул герцога Нортумберленда в октябре 1551 года, Джон-младший стал именоваться графом Уориком. В январе 1553 года он был призван Парламентом в собственном праве и теперь мог заседать в Палате лордов; Джон участвовал в заседаниях, но не оказал какого-либо влияния на деятельность Палаты, к тому же не ясно, позволяли ли другие лорды ему участвовать в дискуссиях. В апреле 1552 года Джон был назначен на пост главного конюшего — одну из важнейших должностей при дворе монарха, которую обычно занимал более опытный придворный. В 1551 году он посетил Францию с дипломатическим поручением. Однажды он столкнулся с финансовыми трудностями, вероятно из-за плохой компании, и накопил большие долги, которые после небольшой заминки (Джон скрывал долги от отца) были выплачены Дадли-старшим.

В феврале 1553 года принцесса Мария посетила Лондон и была встречена в окрестностях города несколькими джентльменами, во главе которых был Джон Дадли; Мария была воспринята лордами совета как «если бы она была королевой Англии». До сих пор не имея собственного стабильного дохода, Джон тем не менее принял в марте под свою опеку четырнадцатилетнего брата жены Эдуарда Сеймура.

Падение Дадли

В январе 1553 года король Эдуард VI заболел и к началу июня его состояние было безнадёжно. К этому времени имперский посол Жан Шейфве уже больше года был убеждён, что Нортумберленд занимался неким «большим заговором», целью которого было надеть на голову Дадли корону. Находясь в поисках признаков заговора посол предполагал, что Джон Дадли-старший собирается развестись с женой и жениться на принцессе Елизавете. В действительности, потенциальным носителем короны из семейства Дадли мог быть только младший брат Джона Гилфорд, который незадолго до этого женился на любимой кузине короля — Джейн Грей, которая в свою очередь через месяц после свадьбы была названа наследницей престола в обход сестёр короля Марии и Елизаветы.

Джон Дадли-младший стал одним из ста двух представителей знати, подписавших 21 июня 1553 года патентное письмо, которое передавало английскую корону Джейн Грей. Король Эдуард VI скончался 6 июля. 10 июля молодая королева и её супруг торжественно въехали в Тауэр; в этот же вечер в Лондон прибыло письмо от принцессы Марии, в котором она называла себя королевой и требовала подчинения Тайного совета. 14 июля Джон вместе с отцом выступил против Марии. В течение недели оба Джона с войсками пребывали в Кембридже и Бери-Сент-Эдмундсе в бездействии; здесь же 20 июля Дадли узнали, что Мария при поддержке Тайного Совета и лондонского самоуправления была провозглашена королевой, а мать Джона, его брат и невестка были арестованы. Для Дадли было всё кончено и отец Джона, находясь в Кембридже, провозгласил Марию королевой на рыночной площади. Джон находился рядом с ним, снял с головы шапку и «смеялся так, что слёзы горя катились по его щекам».

Город, который в начале радушно принимал герцога Нортумберленда и его войска, теперь находился в нервном напряжении и жаждал угодить новой королеве. Большая группа горожан и университетских обитателей окружили Королевский колледж, в котором обосновались Дадли, с целью арестовать Нортумберленда. Джон Дадли-старший осознавал своё положение и решил сдаться без боя, в то время как Дадли-младший оказал сопротивление. Противостояние с местными жителями длилось всю ночь и к утру Джон Дадли решился бежать, но было уже поздно: граф Арундел прибыл в Кембридж, чтобы арестовать Нортумберленда и всю его свиту. Дадли возвратились в Лондон бок о бок и здесь страже пришлось защищать их от разъярённой толпы.

Через несколько дней почти все Дадли оказались в Тауэре; все мужчины были лишены прав и приговорены к смерти. Джон был осуждён 18 августа 1553 года в Вестминстер-холле вместе с отцом и маркизом Нортгемтоном. Слушание по делу Джона было последним и он, в отличие от остальных, сразу признал свою вину. Отец Джона был казнён 22 августа, за день до этого он был доставлен в церковь Святого Петра в оковах, где он публично причастился по католическому канону. За час до казни отца Джон также прошёл процедуру католического причастия, а затем был возвращён в свою камеру.

В середине сентября Джону позволили видеться с женой. После восстания Уайетта, 12 февраля 1554 года, Гилфорд Дадли и Джейн Грей были обезглавлены на Тауэрском холме; Джон и трое его братьев всё ещё находились в заключении. На стенах своей камеры братья вырезали свои имена и геральдические эмблемы. Джону были разрешены недолгие прогулки, поскольку он «сходил с ума от недостатка воздуха». Во второй половине 1554 года мать Джона и его зять Генри Сидни старались обрести связи в окружении супруга королевы Филиппа Испанского как в Англии, так и в Испании. В октябре их стараниями Джон и его братья Роберт и Генри обрели свободу; они были перевезены в дом Сидни в Кенте, где Джон скончался вскоре после этого.

Генеалогия

Предки Джона Дадли

16. Джон Саттон, 1-й барон Дадли               8. Джон Саттон Дадли из Этерингтона                       17. Элизабет Беркли из Биверстоуна               4. Эдмунд Дадли                             18. Джон Бремшот               9. Элизабет Бремшот                       19. Кэтрин Пэлам               2. Джон Дадли, 1-й герцог Нортумберленд                                   20. Эдвард Грей               10. Эдвард Грей, 1-й виконт Лайл                       21. Элизабет Феррерс, 6-я баронесса Феррерс из Гроуби               5. Элизабет Грей, 6-я Баронесса Лайл                             22. Джон Талбот, 1-й виконт Лайл               11. Элизабет Талбот                       23. Джоан Чеддер               1. Джон Дадли                                         24. Джон Гилфорд               12. Ричард Гилфорд                       25. Элис Уоллер               6. Эдвард Гилфорд                             26. Джон Паймп               13. Энн Паймп                       3. Джейн Гилфорд                                   28. Ричард Уэст, 7-й барон де Ла Варр               14. Томас Уэст, 8-й барон де Ла Варр                       29. Кэтрин Хангерфорд               7. Элеанор Уэст                             30. Хью Мортимер из Мортимер-холла               15. Элизабет Мортимер                       31. Элеонор Корнуолл

Литература

• Adams, Simon. [books.google.ru/books?id=-Nn5UY-RilEC Leicester and the Court: Essays on Elizabethan Politics]. — Manchester University Press, 2002. — 420 p. — ISBN 0719053250, 9780719053252.
• Alford, Stephen. [books.google.ru/books?id=jK2Xhf45dPkC Kingship and Politics in the Reign of Edward VI]. — Cambridge University Press, 2002. — ISBN 1139431560, 9781139431569.
• Chamberlin, Frederick Carleton. [books.google.ru/books?id=l3_SAAAAMAAJ Elizabeth and Leycester]. — Dodd, Mead, 1939. — 487 p.
• Chapman, Hester. Lady Jane Grey. — Jonathan Cape, 1962. (OCLC 51384729)
• French, Peter J. [books.google.ru/books?id=qw0RIVqh81sC John Dee: The World of an Elizabethan Magus]. — Psychology Press, 1987. — 243 p. — ISBN 074480079X, 9780744800791.
• Haynes, Alan. [books.google.ru/books?id=h0uvAAAAIAAJ The White Bear: Robert Dudley, the Elizabethan Earl of Leicester]. — Peter Owen, 1987. — 240 p. — ISBN 0720606721, 9780720606720.
• Ives, Eric. [books.google.ru/books?id=3aHajwEACAAJ Lady Jane Grey: A Tudor Mystery]. — Wiley, 2009. — 392 p. — ISBN 1405194138, 9781405194136.
• Lisle, Leanda de. [books.google.ru/books?id=ndfJm1Wr3TQC The Sisters Who Would Be Queen: Mary, Katherine, and Lady Jane Grey: A Tudor Tragedy]. — Random House Publishing Group, 2009. — 384 p. — ISBN 0345516680, 9780345516688.
• Loades, David. [books.google.ru/books?id=9H505keQWgYC John Dudley, Duke of Northumberland, 1504-1553]. — Clarendon Press, 1996. — 333 p. — ISBN 0198201931, 9780198201939.
• Loades, David. [www.oxforddnb.com/index/8/101008156/ John Dudley] // Oxford Dictionary of National Biography. — Oxford University Press, 2004.
• Loades, David. [books.google.ru/books?id=zijpWwVtv8oC Intrigue and Treason: The Tudor Court, 1547-1558]. — Pearson Education, 2004. — 326 p. — ISBN 0582772265, 9780582772267.
• MacCulloch, Diarmaid. [books.google.ru/books?id=Y_tNHK0J4A0C The Boy King: Edward VI and the Protestant Reformation]. — St. Martin's Press, 1999. — 283 p. — ISBN 0312238304, 9780312238308.
• Nichols, John. [books.google.ru/books?id=-cwyHxW4TwEC The Chronicle of Queen Jane and of Two Years of Queen Mary and Especially of the Rebellion of Sir Thomas Wyat]. — J. B. Nichols and son, 1850. — 196 p.
• Tytler, Patrick Fraser. [books.google.ru/books?id=tl4JAAAAIAAJ England Under the Reigns of Edward VI. and Mary]. — R. Bentley, 1839. — Т. 2.
• Wilson, Derek A. [books.google.ru/books?id=RmgJAAAAIAAJ Sweet Robin: A Biography of Robert Dudley, Earl of Leicester, 1533-1588]. — H. Hamilton, 1981. — 355 p. — ISBN 0241101492, 9780241101490.
• Wriothesley, Charles; Hamilton, William Douglas. [archive.org/details/chronicleofengla02wriouoft A chronicle of England during the reigns of the Tudors, from A.D. 1485 to 1559]. — Westminster: Camden society, 1875. — Т. II. — 188 p.

Отрывок, характеризующий Дадли, Джон, 2-й граф Уорик

– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.


– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.