Движение за социальную эволюцию Чёрной Африки

Движение за социальную эволюцию Чёрной Африки
Mouvement pour l'évolution sociale de l'Afrique noire, MESAN
Лидер:	Бартелеми Боганда (1949-1959); Давид Дако (1959-1966, 1979), Жан-Бедель Бокасса (1966-1979)
Дата основания:	28 сентября 1949 года
Дата роспуска:	24 ноября 1979 года
Штаб-квартира:	Банги, Центральноафриканская Республика
Идеология:	национализм
Девиз:	«Обучить, вылечить, накормить, одеть, обеспечить жильём»
Партийная печать:	газета «La terre africaine»

К:Политические партии, основанные в 1949 году

К:Исчезли в 1979 году Движение за социальную эволюцию Чёрной Африки, ДСЭЧА (фр. Mouvement pour l'évolution sociale de l'Afrique noire, MESAN) — правящая (и с 1962 года единственная легальная) политическая партия Центральноафриканской Республики и Центральноафриканской Империи в 1960—1979 годах.

Основание партии

Движение за социальную эволюцию Чёрной Африки было основано 28 сентября 1949 года в Банги депутатом Национального собрания Франции от колонии Убанги-Шари Бартелеми Богандой. В следующем, 1950 году, на I съезде, который принял Устав МЕСАН, движение было преобразовано в партию под тем же названием. Создаваемая МЕСАН планировалась Богандой как партия межтерриториальная и транснациональная, поэтому её первые отделения были основаны в административных центрах всех основных колоний Французской Экваториальной Африки — в Убанги-Шари, в Браззавиле (Французское Конго) и в Форт-Лами (Чад).

История партии

От Убанги-Шари к Центральноафриканской республике

С момента своего основания МЕСАН столкнулась с сопротивлением французских колониальных властей, а также с сильной конкуренцией со стороны Движения французского народа и влиятельной межтерриториальной партии Африканское демократическое объединение. Не ставя первоначально задачи добиться независимости Убанги-Шари, Бартелеми Боганда развернул активную пропаганду во всех слоях африканского общества. Благодаря радикальным и доступным пониманию речам Боганды партия приобрела большое влияние, прежде всего, в сельской местности, а не среди горожан и эволюэ — европейски образованных африканцев, которых Боганда считал рабами европейцев и презрительно именовал «чёрно-белыми» («Mboundjou-Voko»). Опора МЕСАН на широкие слои населения не позволила французской колониальной администрации и французским компаниям политически уничтожить ни Боганду, которого они считали опасным революционным демагогом, ни его партию. Уже в марте 1952 года МЕСАН набрала большинство голосов на выборах в Территориальную ассамблею Убанги-Шари, а на выборах 31 марта 1957 года завоевала все места в Территориальном собрании, получив 347 000 голосов из 356 000. Представитель МЕСАН Абель Гумба сформировал Правительственный совет колонии, где члены партии также получили все посты.

Однако планы Боганды по-прежнему не ограничивались территорией Убанги-Шари. Став 18 июня 1957 года главой Большого совета Французской Экваториальной Африки, он попытался подготовить создание в будущем на её базе федерации французских колоний под наименованием Центральноафриканская республика, а затем (17 октября 1958 года) выступил с идеей создания Соединённых Штатов Латинской Африки. Эта федерация должна была включать в себя Чад, Убанги-Шари, Габон, Камерун и Конго, принадлежавшую Испании Экваториальную Гвинею, Бельгийское Конго, Руанду и Бурунди, а также португальскую Анголу. Навстречу Боганде первоначально пошли лидеры самой влиятельной в ФЭА Прогрессивной партии Чада, надеявшиеся на присоединение МЕСАН к Африканскому демократическому объединению — они разрешили создание отделения МЕСАН в Чаде. Однако в июле 1958 года делегация МЕСАН во главе с Абелем Гумбой отправляется в Котону на съезд созданной Леопольдом Сенгором межтерриториальной Партии африканской перегруппировки, конкурента Африканского демократического объединения. МЕСАН присоединилась в Партии африканской перегруппировки, после чего были продолжены попытки создания федерации. Однако ни одна из федералистских идей Боганды не была реализована, наименование Центральноафриканская Республика получила в 1958 году только Убанги-Шари, а партия МЕСАН так и не стала межтерриториальной или транснациональной.

После смерти Боганды в авиационной катастрофе 29 марта 1959 года, его кузен и министр внутренних дел автономии Давид Дако оттеснил от руководства Абеля Гумбу, взял под свой контроль партию и в 1960 году стал первым президентом независимой Центральноафриканской республики.

МЕСАН в правление Давида Дако (1960—1966)

В 1960 году от МЕСАН откололось Движение демократической эволюции Центральной Африки (ДДЭЧА, MEDAC), которое возглавил отстранённый от власти Абель Гумба. Хотя в стране формально сохранялась многопартийность и действовали малочисленные секции Африканского социалистического движения и Африканского демократического сообщества, ДДЭЧА было распущено по приказу президента Дако, а руководители и активисты движения были арестованы. В июле 1962 года II съезд МЕСАН принял решения о введении в Центральноафриканской республике однопартийной системы и о новых мерах по развитию страны. В соответствии с его решениями в ноябре того же года были официально распущены все оппозиционные партии и организации, а также близкие к ним профсоюзы. Таким образом в ноябре 1962 года МЕСАН стала единственной политической партией ЦАР. Однопартийная система обеспечила МЕСАН победу на президентских выборах в январе 1964 года, на парламентских выборах в апреле и на муниципальных выборах в ноябре. Прошедший 30 марта — 4 апреля 1964 года III съезд МЕСАН принял решения о развитии экономики страны, в первую очередь сельского хозяйства. Были внесены изменения в Устав партии, в том числе и положение о том, что финансовые средства МЕСАН отныне станут частью государственного бюджета.

МЕСАН в правление Жана-Беделя Бокассы (1966—1976)

После переворота 31 декабря 1965 года и свержения Давида Дако партия МЕСАН была фактически распущена, однако в конце года новый правитель генерал Жан-Бедель Бокасса восстановил её деятельность. В условиях военного правления партийные структуры не были востребованы, только в феврале 1972 года созванный президентом IV съезд МЕСАН назначил Бокассу пожизненным президентом Центральноафриканской республики и пожизненным президентом МЕСАН, Элизабет Домитьен — вице-президентом МЕСАН, а также присвоил Бокассе звание маршала. В том же году бывший член МЕСАН Абель Гумба заявил о создании нелегального освободительного движения Патриотический фронт Убанги (Front patriotique de Ubangi), чем нарушил монополию МЕСАН на власть. Бокасса превратил партию в полувоенную организацию, в которую автоматически принималось всё взрослое населения, достигшее 18 лет. В системе МЕСАН действовала партийная полиция — Комитет бдительности, подчинённый Политбюро МЕСАН". 4 сентября 1976 года, в период увлечения Бокассы теориями Муаммара Каддафи, в рамках МЕСАН был создал Совет центральноафриканской революции (как аналог Совета революционного командования Ливии, который являлся высшим органом правящей партии Арабский социалистический союз).

МЕСАН в Центральноафриканской империи. Роспуск партии.

11 ноября 1976 года Бокасса созвал Чрезвычайный съезд МЕСАН, который по его инициативе 4 декабря 1976 года принял новую конституцию, провозгласил страну империей, а Бокассу императором Центральноафриканской империи. Название партии было закреплено в официальном титуле императора: «Император Центральной Африки в соответствии с желанием центральноафриканского народа, объединенного в пределах национальной политической партии, MESAN».

После этого Бокасса начал активно выстраивать структуры МЕСАН, необычным образом вписывая партию в монархическую систему, в которой присутствовали и правящая династия, и императорский двор, и назначенная императором аристократия. В январе 1977 года была создана дочерняя молодёжная организация МЕСАН — Союз центральноафриканской молодёжи, в мае 1978 года партийные комитеты МЕСАН были созданы в префектурах, городах и деревнях. Однако дальнейшее развитие симбиоза монархии и однопартийной системы было прервано в 1979 году свержением императора Бокассы. Его преемник (и предшественник) Давид Дако 24 ноября 1979 года распустил Движение за социальную эволюцию Чёрной Африки (МЕСАН) и в январе следующего года провозгласил создание на его базе Центральноафриканского демократического союза (Union Démocratique Centrafricaine).

Задачи партии

МЕСАН признавала принцип неприкосновенности частной собственности, а свои цели выражало в виде пяти призывов: «Обучить, вылечить, накормить, одеть, обеспечить жильём». Она провозглашала себя националистическим политическим движением, призванным объединить «всех чернокожих мира» и «содействовать политической, экономической и социальной эволюции Чёрной Африки, сломать барьеры трибализма и расизма, заменить унижение колониального подчинения человеческими братством и сотрудничеством».

В 1964 году III съезд МЕСАН принял новый Устав партии, который одновременно являлся и её программой. В нём говорилось:

Движение за социальную эволюцию Чёрной Африки — это политическая организация, деятельность которой базируется на демократии и дисциплине. Она состоит из крестьян, рабочих и других трудящихся без различия расы, вероисповедания, происхождения и пола.

Во внутренней политике партия ставила задачи укрепления национального единства, преодоления экономической отсталости, поощрения национальных и иностранных инвестиций, считала необходимыми создание кооперативного сектора и борьбу с неграмотностью. Во внешней политике МЕСАН декларировала принципы неприсоединения, выступала за развитие отношений с Советским Союзом и социалистическими странами.

Структура партии

Движение за социальную эволюцию Чёрной Африки (МЕСАН) объединяла в своих рядах всё взрослое население Центральноафриканской республики. Первичными организациями МЕСАН являлись партийные комитеты коммуны или квартала, объединенные в подсекции на уровне супрефектур и в секции на уровне 15 префектур ЦАР. Высшим органом партии был съезд, а между съездами — Руководящий комитет МЕСАН и Исполнительный комитет МЕСАН. Координировали деятельность комитетов Председатель (Президент) МЕСАН (этот пост занимали Б.Боганда, Д.Дако и Ж.-Б.Бокасса) и Генеральный секретарь МЕСАН (этот пост при Бокассе определённое время занимал Ш. Ондома).

Членские взносы МЕСАН шли в государственный бюджет, а вся работа партии и содержание её аппарата в свою очередь финансировались из госбюджета.

Центральным печатным органом партии являлась газета «Африканская земля» (фр. «La terre africaine», «Терр африкэн»).

Съезды МЕСАН

• I съезд — 1950 год;
• II съезд — ?;
• III съезд — 30 марта — 4 апреля 1964 года, Банги;
• IV съезд — февраль 1972 года, Банги;
• Чрезвычайный съезд — 11 ноября — 4 декабря 1976 года, Банги.

Литература

• Фёдоров Б. И. Центральноафриканская республика/М.1975
• Kalck, Pierre La Republique Cenrafricaine., Paris, 1971.
• Olson, James S. (ed.) (1991). Historical Dictionary of European Imperialism. Westport: Greenwood Press. ISBN 0-313-26257-8.
• Titley, Brian (1997). Dark Age: The Political Odyssey of Emperor Bokassa. Montreal: McGill-Queen’s University Press. ISBN 0-7735-1602-6.
• Kalck, Pierre (1997). Central African Republic: A Failure in De-Colonisation. London: Pall Mall Press.
• Kalck, Pierre (2005) Historical Dictionary of the Central African Republic. translated by Xavier-Samuel Kalck (3rd edition edición). The Scarecrow Press. ISBN 0-8108-4913-5.

Отрывок, характеризующий Движение за социальную эволюцию Чёрной Африки

На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.