Евфимий Чудовский

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Евфимий Чудовский
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Евфимий Чудовский (ум. 1705) — инок Чудова монастыря в Москве, один из идеологов «грекофильства», писатель, переводчик, редактор, библиограф. Выходец из Ртищевской школы.

Евфимий не имел священного сана, по замечанию архимандрита Гавриила (Домецкого), «Евфимий монах простый, ни он диакон, ни поп»[1]. Ученого инока уважали царь Алексей Михайлович и патриарх Никон; иеродиакон Дамаскин, близкий друг и соавтор Евфимия, утверждал, что царь и патриарх дважды уговаривали Евфимия принять архиерейский сан, но он умолил «их благочестивые величества, да оставят его в просто монашеском сане пребывати»[1].





Старец и келарь

В расписках в получении денег и в записях к своим переводам и сочинениям Евфимий называет себя «старцем Чудова монастыря»[1], но отождествление книжника с его современником келарем Чудова монастыря Евфимием, часто встречающееся в литературе, представляется сомнительным. Так, на Соборе 1690 г., подтвердившем православную точку зрения на время пресуществления Св. Даров (см. Евхаристия), Сильвестр (Медведев) обвинялся в числе прочего в том, что в своей книге «Манна Хлеба животного» он называл еретиком «самаго православнаго мужа, и правды ревнителя, и Церкве поборника, и веры защитника пречестнаго отца Евфимия»[2]. Между тем Сильвестр оставил в кн. «Манна…» положительный отзыв о келаре Чудова монастыря Евфимии. Т.о., можно утверждать, что Евфимий и келарь Евфимий — разные лица, в одно время жившие в Чудовом монастыре.

Биография

Достоверных известий о Евфимии сохранилось немного. Ф. П. Поликарпов-Орлов сообщает, что Евфимий был учеником Епифания (Славинецкого), приехавшего в Москву в 1649 г.[3]. В 1652—1659 гг. Евфимий работал справщиком на Московском Печатном дворе.

В 1660—1669 гг. его имя отсутствует в расписках о получении жалованья и появляется снова в 1670 г., когда Евфимий вернулся к издательской деятельности[1]. 17 июля 1690 г. указом царей Петра I и Иоанна V Алексеевичей он был отстранен от должности справщика за внесенные им без согласования с вышестоящими лицами изменения в текст месячных Миней. По-видимому, Евфимий продолжал работать на Печатном дворе внештатно до 1704 г., получая в качестве жалованья бумагу и книги.

10-летний перерыв в работе Евфимия на Печатном дворе заставил некоторых ученых[1] высказать предположение о двух справщиках с именем Евфимий, трудившихся соответственно в 50-х и 70-90-х гг. XVII в. Однако проведенная[1] В. Г. Сиромахой графологическая экспертиза расписок о получении жалованья установила тождество почерков справщиков. Косвенные данные, а именно прекрасное знание Евфимием литературы, изданной на Украине в 60-х гг. XVII в., и полная неосведомленность о литературе, изданной в Москве в тот же период, позволяют предположить, что в это время он жил в одном из украинских монастырей.

Сообщение о кончине Евфимия в Чудовом монастыре содержится в сборнике его трудов[4].

Труды

Литературное наследие Евфимия, которого можно считать наиболее плодовитым из восточнославянских книжников X—XVII вв., огромно[1]. Число листов, сохранивших следы его работы в качестве автора, переводчика, редактора или переписчика, составляет более 16 тыс., из них переводы и оригинальные тексты занимают более 9 тыс. листов. Евфимий оставил также множество черновых материалов: заметки, наброски и планы, черновики писем, выдержки из прочитанных книг, пометы на полях книг со своими вариантами текста. Степень участия Евфимия в создании множества текстов, несущих на себе следы его работы, остается неисследованной. Основная часть его рукописного наследия хранится в Синодальном и Чудовском собраниях ГИМ, в собраниях других рукописных отделов Москвы, в С.-Петербурге, Киеве и Ярославле.

Составление церковнославянского перевода Нового завета

Как сотрудник Московского Печатного двора Евфимий должен был участвовать в книжной справе, осуществлявшейся при патриархе Никоне, и в подготовке изданий, вышедших при патриархах Иоакиме (Савёлове) и Адриане. Можно утверждать, что Евфимий трудился над исправлением Ирмология (М., 1657), Требника (М., 1658) и Чиновника архиерейского богослужения (М., 1677). В нач. 70-х гг. XVII в. Евфимий принял участие в переводе Нового завета с греческого языка под руководством Епифания (Славинецкого). Из-за кончины Епифания (1675) работа прервалась (по-видимому, был переведен текст Четвероевангелия), она продолжилась в 80-х — нач. 1690-х гг. В кон. 1680-х гг. труд Епифания был взят за основу иером. Космой Иверитом из афонского Иверского монастыря, который добавил к нему свой перевод Деяний св. апостолов. Текст нового перевода был исправлен Евфимием, дополнившим его своим переводом апостольских посланий и Апокалипсиса, т.о. завершилось составление новой версии церковнославянского перевода Нового завета.

Переводы

1675 г. датируется первый самостоятельный перевод Евфимия — Творения Дионисия Ареопагита, переведенные с греческого языка. Далее последовали переводы с греческого:

С латыни Евфимий перевел сочинения Ж. Гоара — Наблюдения над чином Божественной литургии свт. Иоанна Златоуста и над последованием литургии Преждеосвященных Даров.

Продолжая работу по созданию полного текста Кормчей книги, начатую в 1650-х гг. Епифанием (Славинецким), Евфимий в 1691—1695 гг. перевел или только исправил перевод Номоканона патриарха Фотия с толкованиями патриарха Феодора IV Вальсамона; правила Вселенских и некоторых поместных Соборов с толкованиями патриарха Феодора Вальсамона, «Апостольские постановления» сщмч. Климента I, епископа Римского; Синтагму Матфея Властаря (перевод Епифания (Славинецкого).

Однако, как отмечает Православная богословская энциклопедия: «быть можетъ вслѣдствіе неудобопонятности, еще большей, чѣмъ y Славинецкаго, переводы его не были изданы»[5].

Редакционная работа

Исправление переводов с греческого языка, сделанных в XVII в., и других церковнославянских текстов, дошедших в рукописях XV — нач. XVII в., являлось важной частью деятельности Евфимия. Среди отредактированных им сочинений можно назвать:

Евфимий исправил и отредактировал переводы полемических произведений, сделанные учениками братьев Лихудов:

Полемические сочинения, поучения

Евфимий является автором ряда полемических сочинений, поучений, трудов церковно-дисциплинарного характера. Ученый монах сыграл важную роль в обсуждении и окончательном утверждении на Руси православного взгляда на время пресуществления Св. Даров. Этому вопросу посвящены его труды «Показание на подверг латинского мудрствования» и «Опровержение латинского учения о времени пресуществления». Вероятно, что и книга «Остен», в которой на основе определений Собора 1690 г. были подытожены евхаристические споры в Русской Церкви и которая приписывалась патриарху Иоакиму, была составлена Евфимием (в архивах сохранился черновик книги, им написанный и отредактированный).

Церковные власти неоднократно обращались к Евфимию с просьбой дать оценку разного рода неправославным «исповеданиям веры». Евфимий написал опровержение мнений католика Григория Скибинского, Петра Артемьева, перешедшего из православия в католичество, католика Яна Белобоцкого, близкого по воззрениям к протестантам. Перу Евфимия принадлежит «Воумление от архиерея для священников» (наставление, как совершать литургию), основанное на Требнике митр. Петра (Могилы), сборник статей о Символе веры. Вопросам библеистики посвящено несколько трудов Евфимия, в которых, сопоставляя Вульгату и Септуагинту, автор доказывает превосходство последней: «Оглавление библейское… по алфавиту», трактаты «На оглаголующих священную Библию» и «Обличение на гаждателей Святого Писания Библии».

Евфимий является автором 6-й (последней) редакции Жития митр. св. Алексия, Жития Ф. М. Ртищева, слов и поучений:

  • на праздник в воспоминание Чуда арх. Михаила в Хонех,
  • на чтение из Евангелия от Луки: Гл. 1. Ст. 52,
  • о Патриаршестве, написанное для патриарха Адриана,
  • о возможности изображения Бога Саваофа.

Стихотворения

Евфимий имел знакомство с Симеоном Полоцким, основоположником регулярной книжной поэзии. На сборник проповедей Симеона «Обед душевный» (издан в 1681 г.) он откликнулся эпиграммой[6]:

Новосоставленная книга сия Обед
подвлагает снедь, полну душетлителных бед.

Существует еще один вариант этой эпиграммы:

Новосложная книга, зовемая Обед,
не имат обрестися без неких души бед.

Перу Евфимия принадлежат стихотворные эпитафии на смерть Сарского и Подонского митр. Павла (ум. 1675) и Епифания (Славинецкого) и ряд стихотворений:

На звезду великую, явльшуюся 189 году декабря против 15-го числа

Комита егда в небе видена бывает,
никое благо быти на земли являет,
токмо гнев божий и казнь людем возвещает.
Место пророка сие есть показание,
зовущаго грешникы на покаяние,
да отвратит бог своё негодование.
Не презорно указу сему да внимаем,
неправд всяких и обид себе да ошаем,
благодеянми бога щедра сотворяем.
Еда како господь бог от нас умолится,
яко о ниневитех благ сый ущедрится,
о злых имущих на ны быти раскается.
И показанный нам знак на многое злое,
превратит всеблагий сый на всяко благое,
токмо покажем делы покорство драгое.

Евфимий монах сия в память себе пишет,
дондеже в теле смёртнем пребывая дышет. (Иаков некто)

Комита страшнейшая не туне сияет,
казнь и гнев божий людем всем предвозвещает
и на покаяние к богу призывает.

Иисусову сладкому имени

ИИСУС сладкое ти в сердци моем впиши
имя, еже да будет сладость моей души.
Сладость бо непрестанна бывавши, боже,
умнствующу тя всегда, ИИСУСЕ, блаже.
Спасе, царю, подаждь мне твою благостыню,
ещё, молю тя, ХРИСТЕ, и грехов простыню.
Поюща Евфимиа, Христе мой, монаха
избави от вечнаго геенскаго страха.

Библиографические работы

Евфимия можно назвать одним из основоположников русской библиографии. Он является автором «Оглавления о книгах, кто их сложил», представляющего собой список всех известных книжнику переводов с греческого языка, сделанных в период Древнерусского государства и Московской Руси. В списке приведены 2720 сочинений, принадлежащих 185 авторам, не считая нескольких десятков анонимных творений и 45 книг, опубликованных в Юго-Западной Руси между 1518 и 1665 гг.

Этот важный для истории русской культуры текст исследователи приписывали современникам Евфимия: Сильвестру (Медведеву), Поликарпову-Орлову, Епифанию (Славинецкому) и Никифору Симеонову. Однако палеографический анализ списка[7] доказывает авторство Евфимия в отношении «Оглавления…». Евфимий также составил первую по времени роспись содержания трудов свт. Макария, перечень трудов Епифания (Славинецкого), опись книг, оставшихся после смерти Сарского и Подонского митрополита Павла, опись рукописей и книг, присланных в 1675 г. в Патриаршую ризницу из Новоиерусалимского в честь Воскресения Господня мужского монастыря и с подворья Валдайского Святоозерского в честь Иверской иконы Божией Матери монастыря, опись собственной библиотеки, оглавления и предметные указатели к западноевропейским изданиям: «Severin Binius. Concilia generalia et provincialia» (Париж, 1636. 10 т.), к творениям свт. Иоанна Златоуста (Париж, 1636—1642. 6 т.), еп. Кирского Феодорита (Париж, 1642. 4 т.), свт. Василия Великого (Париж, 1638. 3 т.) и др.

О языке переводов и сочинений Евфимия

Церковнославянский язык переводов и сочинений Евфимия имеет особенности. В трактате «Учитися ли нам грамматики, риторики… и оттуду по-знавати Божественный писания или, и не учася сим хитростям, в простоте Богу угождати» Евфимий отстаивал необходимость образования, основанного на изучении греческого языка. Лингвистические воззрения Евфимия, развивавшего принципы учителя Епифания (Славинецкого), изложены в сочинении «О исправлении некиих по-грешений в преждепечатных книгах Минеях», в котором Евфимий доказывал правильность исправлений, внесенных им в текст Миней.

Провозглашая основным переводческим принципом буквализм («подобает истинно и право преводити от слова до слова, ничто разума и речений пременяя»), Евфимий вслед за Епифанием (Славинецким) ставил задачей максимальное приближение церковнославянского языка к греческому, стремился в переводах точно следовать греческому оригиналу, сохраняя порядок и структуру греческих слов, глагольное управление, что нередко приводило к насилию над церковнославянским языком. Его критики считали, что такие переводы лишь отпугивают читателя («мнози недоумевают и отбегают»)[8].

Основанная на буквализме грецизация церковнославянского языка в трудах Евфимия сопровождается введением лексических неологизмов, необязательно связанных с греческим языком: юпирет (слуга), незаветствован, канонствоватися (руководствоваться канонами), клиричествуемый и др.

Работа Евфимия над церковнославянским языком носила научный характер, что подтверждается использованием им лексикографических пособий: греческого лексикона «Суда», словарей И. Скапулы, Г. Кнапьюша, А. Калепино, Греко-латино-славянского лексикона Епифания (Славинецкого), обращением к переводческому опыту предшественников, исследованием источников, сопоставлением всех доступных вариантов текста.

Напишите отзыв о статье "Евфимий Чудовский"

Литература

  • Православное исповедание веры соборныя и апостольския Церкве, новопереведеся с еллино-греческаго языка. М., 1696;
  • Житие милостиваго мужа Феодора Ртищева // ДРВ. М., 17912. Ч. 18. С. 396—422;
  • Ундольский В. М. Сильвестр Медведев, отец славяно-русской библиографии // ЧОИДР. 1846. Кн. 3. Отд. 4: Смесь. С. I—XXX, 1-90 [авторство текста приписано Сильвестру (Медведеву)];
  • Ундольский В. М. «Оглавление Великих Миней Четьих» // Там же. 1847. Кн. 4. С. I—VIII, 1-78;
  • Арсений Каллуда, иером. Проскинитарий святых мест святаго града Иерусалима: Пер. / Изд.: архим. Леонид (Кавелин). СПб., 1883. (ПДП; 46);
  • Никольский К. М. Материалы для истории исправления богослужебных книг. СПб., 1896. (ПДП; 115);
  • Мартынов И. Ф., Кукушкина Е. Д. Забытые тексты русской силлабической поэзии XVII в. // ПКНО, 1975 г. М, 1976. С. 44-47;
  • Сазонова Л. И. Поэтическое творчество Евфимия Чудовского // Slavia. 1987. Roc. 56. Ses. 3. S. 243—252;
  • Сазонова Л. И. Евфимий Чудовский и новое имя в рус. поэзии XVII в. // ТОДРЛ. 1990. Т. 44. С. 300—324;
  • Панич Т. В. Письмо Евфимия Чудовского Афанасию Холмогорскому // Обществ, сознание, книжность, литература периода феодализма. Новосиб., 1990. С. 155—161;
  • Панич Т. В. «Ответ» Евфимия Чудовского на «лжущее писание» Петра Артемьева // Общественное сознание и литература XVI—XX вв. Новосиб., 2001. С. 224—245;
  • Лабынцев Ю. А. «Греко-славенские» эпитафии Евфимия Чудовского // Славяноведение. 1992. № 2. С. 102—108;
  • Исаченко Т. А. «Духовное завещание» и др. малоизвестные документы Евфимия Чудовского // Книга: Исследования и материалы. М., 1994. Сб. 69. С. 171—179;
  • Страхова О. Б. Пятая и шестая редакции Жития Алексия митрополита // Palaeoslavica. 1994. N 2. S. 127—195;
  • Флоровский А. Чудовский инок Евфимий: Один из последних поборников греческого учения в Москве в конце XVII в. // Slavia. 1949. R. 19, ses. 1—2. S. 100—152.
  • Шевченко И. У истоков русского византиноведения: Пер. стихотворений Мануила Фила (XIV в.) Евфимием Чудовским // Славяноведение. 1995. № 5. С. 3-23;
  • Strakhov О. В. Evangelienübersetzung des Jepifanij Slavy-nec’kyj, Moskau. 1673: Facsimile-Ausg. Paderborn, 2002. (Biblia Slavica. Ser. III, Ostslav. Bibeln; Bd. 3).

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Православная энциклопедия под ред. Патриарха Московского и всея Руси Алексия II. М., 2008. Т. 17, стр. 408—411.
  2. ↑ Остен: Памятник рус. духовной письменности XVII в. Каз., 1865. С. 93
  3. ↑ РГБ. Собр. ОИДР. № 238. Л. 1
  4. ↑ РНБ, Собрание М. П. Погодина, № 1963 (Л. 174)
  5. ↑ Православная богословская энциклопедия под ред. А. П. Лопухина. Петроград, 1904. Т.5, стр. 266.
  6. ↑ Сазонова Л. И. Евфимий Чудовский и новое имя в рус. поэзии XVII в. // ТОДРЛ. 1990. Т. 44. С. 300—324
  7. ↑ ГИМ. Син. № 929
  8. ↑ [ksana-k.narod.ru/Book/oldruss/ef_chud.htm Евфимий Чудовский]

Отрывок, характеризующий Евфимий Чудовский

– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.


Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.
– Это Машины божьи люди, – сказал князь Андрей. – Они приняли нас за отца. А это единственно, в чем она не повинуется ему: он велит гонять этих странников, а она принимает их.
– Да что такое божьи люди? – спросил Пьер.
Князь Андрей не успел отвечать ему. Слуги вышли навстречу, и он расспрашивал о том, где был старый князь и скоро ли ждут его.
Старый князь был еще в городе, и его ждали каждую минуту.
Князь Андрей провел Пьера на свою половину, всегда в полной исправности ожидавшую его в доме его отца, и сам пошел в детскую.
– Пойдем к сестре, – сказал князь Андрей, возвратившись к Пьеру; – я еще не видал ее, она теперь прячется и сидит с своими божьими людьми. Поделом ей, она сконфузится, а ты увидишь божьих людей. C'est curieux, ma parole. [Это любопытно, честное слово.]
– Qu'est ce que c'est que [Что такое] божьи люди? – спросил Пьер
– А вот увидишь.
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.
На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Евфимий_Чудовский&oldid=81435253»