Зимитицы (деревня)

Деревня Зимитицы Страна РоссияРоссия Субъект Федерации Ленинградская областьЛенинградская область Муниципальный район Волосовский Сельское поселение Зимитицкое Координаты 59°32′50″ с. ш. 29°07′18″ в. д.59.54722° с. ш. 29.12167° в. д. / 59.54722; 29.12167    Первое упоминание 1500 год Прежние названия Зимичица, Шмедица, Замитицы Население ↘19 человек (2013) Часовой пояс UTC+3 Телефонный код +7 81373 Почтовый индекс 188425 Автомобильный код 47 Код ОКАТО [classif.spb.ru/classificators/view/okt.php?st=A&kr=1&kod=41206852001 41 206 852 001] Зимитицы Москва Санкт-Петербург Волосово Зимитицы Волосово Зимитицы

Зимити́цы (фин. Simetsa) — деревня в Зимитицком сельском поселении Волосовского муниципального района Ленинградской области.

История

Зимитицы — один из древнейших сельских населённых пунктов Ленинградской области. Деревня впервые упоминается в Писцовой книге Водской пятины 1500 года. В описании Григорьевского Льешского погоста Копорского уезда упомянуто «Селцо Зимичица». Сельцо на момент описания частью принадлежало помещикам Фёдору и Дмитрию Манаковым, частью была «великого князя оброчной». В сельце насчитывалось 12 дворов (в том числе 1 помещичий).

В 1617 году деревня, как и весь Ямской уезд Водской пятины, была передана в состав Швеции. В период Смуты деревня была разорена и в первых шведских писцовых книгах упомянута как Simititza Ödhe, то есть пустошь Зимитицы.

На карте Ингерманландии А. И. Бергенгейма, составленной по шведским материалам 1676 года, упоминается как деревня Sameditsa.

На шведской «Генеральной карте провинции Ингерманландии» 1704 года, как Semeditsa.

В период пребывания в составе Швеции деревня была заселена ингерманландцами-савакотами. В начале XVIII века деревня вновь вошла в состав России.

Как деревня Шмедица, она обозначена на «Географическом чертеже Ижорской земли» Адриана Шонбека 1705 года.

ЗАМИТИЦЫ — мыза принадлежит Тайному Советнику Блоку, число жителей по ревизии: 11 м. п., 5 ж. п.
ЗАМИТИЦЫ — деревня принадлежит Тайному Советнику Блоку, число жителей по ревизии: 31 м. п., 43 ж. п. (1838 год)

Согласно карте Ф. Ф. Шуберта в 1844 году деревня Зимитицы насчитывала 20 крестьянских дворов.

На этнографической карте Санкт-Петербургской губернии П. И. Кёппена 1849 года, упомянута как деревня «Simititz», населённая ингерманландцами-савакотами.

В пояснительном тексте к этнографической карте она записана, как деревня Simititz (Замитицы, Зимитицы) и указано количество её жителей на 1848 год: 26 м. п., 27 ж. п., всего 53 человека.

ЗИМИТИЦЫ — деревня Корнета Блока, по почтовой дороге, число дворов — 13, число душ — 32 м. п. (1856 год)

---

ЗИМИТИЦЫ — деревня, число жителей по X-ой ревизии 1857 года: 40 м. п., 47 ж. п., всего 87 чел.

• Zimititsy1860.jpg

  План деревни и мызы Зимитицы. 1860 г.

В 1860 году деревня насчитывала 11 дворов. При мызе действовал винный завод и ветряная мельница.

ЗИМИТИЦЫ — мыза владельческая при колодце, по Нарвскому шоссе от Ямбурга в 35 верстах, число дворов — 2, число жителей: 15 м. п., 13 ж. п.
ЗИМИТИЦЫ — деревня владельческая при колодце, по Нарвскому шоссе по левую сторону, от Ямбурга в 36 верстах, число дворов — 12, число жителей: 42 м. п., 60 ж. п. (1862 год)

---

ЗИМИТИЦЫ — деревня, по земской переписи 1882 года: семей — 17, в них 53 м. п., 42 ж. п., всего 95 чел.

---

ЗИМИТИЦЫ — деревня, число хозяйств по земской переписи 1899 года — 18, число жителей: 48 м. п., 47 ж. п., всего 95 чел.;
разряд крестьян: бывшие владельческие; народность: русская — 12 чел., финская — 67 чел., эстонская — 4 чел., смешанная — 12 чел.

В 1884 году в район Зимитиц прибыла большая группа эстонских переселенцев. Эстонцы основали крупный посёлок к северу от деревни Зимитицы, который стал одной из крупнейших эстонских колоний в Санкт-Петербургской губернии.

В 1900 году, согласно «Памятной книжке Санкт-Петербургской губернии», мыза Зимитицы площадью 290 десятин принадлежала крестьянину Иоану Иоановичу Линдвесту с товарищами.

В XIX — начале XX века, деревня административно относилась к Княжевской волости 1-го стана Ямбургского уезда Санкт-Петербургской губернии.

По данным «Памятной книжки Санкт-Петербургской губернии» за 1905 год, мызой Зимитицы площадью 290 десятин владели крестьяне Эстляндской губернии Иоган Иоганович Линдвест и Кастр Томбергович Мартынов. Кроме того участками земли мызы Зимитицы меньшего размера от 47 до 74 десятин, владели около двух десятков крестьянских семей эстонских переселенцев.

С 1917 по 1923 год деревня Зимитицы входила в состав Княжевско-Ильешской волости Кингисеппского уезда.

С 1923 года, в составе Врудской волости.

С 1924 года, в составе Корчанского сельсовета.

С 1925 года, в составе Зимитицкого сельсовета.

С 1927 года, в составе Молосковицкого района.

В 1928 году население деревни Зимитицы составляло 115 человек.

Согласно топографической карте 1930 года деревня насчитывала 30 крестьянских дворов.

С 1931 года, в составе Волосовского района.

По данным 1933 года деревня Зимитицы являлась административным центром Зимитицкого эстонского национального сельсовета Волосовского района, в который входили 4 населённых пункта: деревня Голятицы, деревня Зимитицы, выселок Зимитицы и колхоз Новый Путь, общей численностью населения 846 человек.

По данным 1936 года, в состав Зимитицкого эстонского национального сельсовета с центром в деревне Зимитицы, входили 2 населённых пункта, 166 хозяйств и 3 колхоза.

С 1939 года, в составе Ильешского сельсовета.

C 1 августа 1941 года по 31 декабря 1943 года деревня находилась в оккупации.

С 1954 года, в составе Чирковицкого сельсовета.

В 1958 году население деревни Зимитицы составляло 99 человек.

С 1963 года, в составе Кингисеппского района.

С 1965 года, вновь в составе Волосовского района.

По данным 1966 и 1990 годов деревня Зимитицы также входила в состав Чирковицкого сельсовета.

Деревня Зимитицы оказалась «в тени» эстонского посёлка, её население стало постепенно сокращаться, особенно с 60-х — 70-х годов XX века, когда деревня Зимитицы была отнесена к «неперспективным», а практически вся экономическая жизнь стала сосредотачиваться в посёлке.

В 1997 году в деревне проживали 14 человек, в 2002 году — 36 человек (русские — 80 %), в 2007 году — 15, в 2010 году — 32 человека.

География

Деревня расположена в северо-западной части Волосовского района к югу от автодороги А180 (E 20) «Нарва».

Расстояние до административного центра поселения — 2 км.

Расстояние до ближайшей железнодорожной станции Волосово — 33 км.

Демография

Численность населения
1838	1857	1862	1882	1899	1926	1928
74	↗87	↗102	↘95	→95	↗115	→115
1939	1952	1958	1960	1975	1989	1997
↘78	↘51	↗99	↘86	↘46	↘24	↘14
2002	2007	2010	2013
↗23	↘15	↗32	↘19

Изменение численности населения за период с 1838 по 2013 год:

<timeline> ImageSize = width:600 height:300 PlotArea = left:40 right:40 top:20 bottom:20 TimeAxis = orientation:vertical AlignBars = justify Colors =

 id:gray1 value:gray(0.9)

DateFormat = yyyy Period = from:0 till:115 ScaleMajor = unit:year increment:25 start:0 gridcolor:gray1 PlotData =

 bar:1838 color:gray1 width:1 
  from:0 till:74 width:15  text:74 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1857 color:gray1 width:1
  from:0 till:87 width:15 text:87 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1862 color:gray1 width:1
  from:0 till:102 width:15 text:102 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1882 color:gray1 width:1
  from:0 till:95 width:15 text:95 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1899 color:gray1 width:1
  from:0 till:95 width:15 text:95 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1926 color:gray1 width:1 
  from:0 till:115 width:15  text:115 textcolor:red fontsize:8px
bar:1928 color:gray1 width:1
 from:0 till:115 width:15 text:115 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1939 color:gray1 width:1 
  from:0 till:78 width:15  text:78 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1952 color:gray1 width:1 
  from:0 till:51 width:15  text:51 textcolor:red fontsize:8px
bar:1958 color:gray1 width:1
 from:0 till:99 width:15 text:99 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1960 color:gray1 width:1 
  from:0 till:86 width:15  text:86 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1975 color:gray1 width:1 
  from:0 till:46 width:15  text:46 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1989 color:gray1 width:1 
  from:0 till:24 width:15  text:24 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1997 color:gray1 width:1 
  from:0 till:14 width:15  text:14 textcolor:red fontsize:8px
 bar:2002 color:gray1 width:1 
  from:0 till:23 width:15  text:23 textcolor:red fontsize:8px
 bar:2007 color:gray1 width:1 
  from:0 till:15 width:15  text:15 textcolor:red fontsize:8px
 bar:2010 color:gray1 width:1 
  from:0 till:32 width:15  text:32 textcolor:red fontsize:8px
 bar:2013 color:gray1 width:1 
  from:0 till:23 width:15  text:23 textcolor:red fontsize:8px

</timeline>

Отрывок, характеризующий Зимитицы (деревня)

– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.