История Стамбула
История Стамбула — историческое развитие города Стамбул, который был заселен еще в доисторические времена.
Содержание
Доисторический период
Люди жили на территории современного Стамбула с неолита. Самые ранние поселения датируются 6 700 годом до нашей эры. Они были обнаружены в 2008 году в европейской части Стамбула во время строительства Стамбульского метрополитена и Мармарая.[1][2][3] В то время как Кадыкёй был выстроен финикийцами.
Византий
Виза́нтий (греч. Βυζάντιον, лат. Byzantium) — древнегреческий город в месте соединения Мраморного моря, Босфора и Золотого Рога, предшественник турецкого Стамбула. Основан дорийскими колонистами из Мегары в VII веке до нашей эры. Вошёл в состав Римской империи во II веке до нашей эры. В 330 году по решению Константина Великого стал столицей империи под названием Новый Рим, затем Константинополь.
Византийский Константинополь
Константино́поль (греч. Κωνσταντινούπολις, Констандину́полис, или ἡ Πόλις — «Город»), осман. قسطنطينيه [kostantîniyye], тур. Konstantinopolis, лат. Constantinopolis)— название Стамбула до 1930 года, неофициальное[5] название (офиц. Новый Рим[6][5]) столицы Римской империи (330—395), Византийской, или Восточно-Римской империи (395—1204 и 1261—1453), Латинской империи (1204—1261) и Османской империи (1453—1922).
Византийский Константинополь, находящийся на стратегическом мосту между Золотым Рогом и Мраморным морем, на границе Европы и Азии, был столицей христианской империи — наследницы Древнего Рима и Древней Греции. На протяжении Средних веков Константинополь был самым большим и самым богатым городом Европы. Стамбул является престолом Константинопольского патриархата, которому оказывается «первенство чести» среди православных церквей.
В 1204 году Константинополь был разграблен крестоносцами, которые установили в нём до 1261 года Латинскую империю. Восстановившаяся Византия под властью династии Палеологов просуществовала до 1453 года, когда город был взят турками.
Столица Османский империи
Султан Мехмед II провозгласил город столицей Османской империи. При Мехмеде был построен средневековый дворец Топкапы, он же Сераль на долгие годы ставший резиденцией османских султанов.
Во времена правления Сулеймана Великолепного в 1520—1566 годах для Стамбула наступает «золотой век». Османская империя существенно расширилась, в Стамбуле строятся новые мечети, медресе и здания. Особое место занимает строительство Мечети Сулеймание, которая для Стамбула стала таким же символом, как Святая София для византийского Константинополя. Также были построены другие памятники архитектуры — бани Роксоланы, парки, возведены новые городские стены
Наибольшего могущества и расцвета Стамбул достиг при султане Ахмете I. Были построены новые мечети, среди которых крупнейшая мечеть мира — Голубая мечеть. При Ахмете и ранее активно использовалась практика ссылки пленённого населения в Стамбул. Часть населения продавалась на невольничьих рынках, другая часть активно пополняла население города. С середины XVII столетия Стамбул постепенно приходит в упадок из-за ослабления как политического, так и финансового положения Османской империи. Лишь в XIX веке его развитию снова начали уделять внимание. Была построена новая резиденция османских султанов — дворец Долмабахче, построенная в европейском стиле и в духе времени, построен также дворец Йылдыз, стамбульский ипподром.
Современный Стамбул
С 13 ноября 1918 по 23 сентября 1923 город был занят войсками Антанты и был местом белогвардейской эмиграции[7].
В октябре 1923 года, после победы турецкого национального движения во главе с Кемалем Ататюрком и установлением Турецкой республики, столичные функции Стамбула переходят в Анкару. Однако, сам город сохранил за собой право называться торгово-промышленным, коммерческим, культурным, а позднее и туристическим центром страны.
Активное развитие Стамбула вновь началось в конце XX столетия. Несмотря на череду кризисов в Турции в городе активно строится метрополитен, лёгкое метро, фуникулёр, современные мосты, реконструируются аэропорты. Быстро растёт население города, на сегодняшний день Стамбул по праву остаётся туристической и торговой меккой Турции, привлекающей миллионы туристов ежегодно в Турцию. Только аэропорт Ататюрка принимает более 40 млн пассажиров в год.
Напишите отзыв о статье "История Стамбула"
Примечания
- ↑ [news.bbc.co.uk/2/hi/europe/7820924.stm BBC: «Istanbul’s ancient past unearthed»] Published on 10 January 2009. Retrieved on 03 March 2010.
- ↑ [www.hurriyet.com.tr/gundem/10027341.asp?gid=229&sz=32429 Hürriyet: Bu keşif tarihi değiştirir (2 October 2008)]
- ↑ [fotogaleri.hurriyet.com.tr/galeridetay.aspx?cid=16504&rid=2 Hürriyet: Photos from the Neolithic site, circa 6500 BC]
- ↑ [www.unc.edu/awmc/downloads/connorConstLblMed.jpg Подробная карта]
- ↑ 1 2 Georgacas, Demetrius John (1947). «[jstor.org/stable/283503 The Names of Constantinople]». Transactions and Proceedings of the American Philological Association (The Johns Hopkins University Press) 78: 347–67. DOI:10.2307/283503.
- ↑ Константинополь // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ М. Назаров. Миссия русской эмиграции. [www.rusidea.org/?a=431003 3. Возникновение Зарубежной России]; [www.rusidea.org/?a=25111705 Эвакуация Белой Армии из Крыма]
| ||||||
Отрывок, характеризующий История Стамбула
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
