Курси́в (через нем. kursiv из лат. cursiva littera — «беглый почерк»):
- в палеографии — обычно то же, что скоропись: беглый связный почерк латинского и греческого письма на мягком материале, возникший в I—II вв. н. э., а также аналогичные почерки некоторых других письменностей (еврейской, глаголической и др.); применительно же к рукописной кириллице старые (XIV — начала XIX вв.) подобные почерки обычно принято называть не курсивом, а скорописью, новые же (с середины XVIII в. до наших дней) стандартного названия не имеют и именуются описательно и в разных источниках по-разному: «гражданское письмо», «новый (или русский) письменный тип кириллицы», «письменный тип гражданской кириллицы», «русское рукописное письмо» и т. п.;
- в типографике — печатный шрифт с наклоном основных штрихов приблизительно в 15° и скруглёнными формами штрихов и их соединений, несколько напоминающий рукописный; используется большей частью как вид выделительного начертания для письменностей, в которых основные штрихи ориентированы преимущественно вертикально.[1]
История
Современный типографский курсив развился из рукописного курсивного письма и минускула, существовавших ещё в Древней Греции и Древнем Риме. Такой шрифт впервые получил мощное развитие в Италии эпохи Возрождения, вследствие чего в ряде языков (например, в английском и французском) курсив называется «итальянским» шрифтом (italic), в отличие от прямого «римского» (roman).
Не следует путать курсив и наклонный шрифт, также используемый для смыслового выделения в тексте. Если курсив представляет собой специально спроектированный шрифтовой набор, имеющий лишь отдаленное сходство с соответствующим прямым шрифтом, то наклонный (по-английски он называется oblique, или slanted) представляет собой лишь слегка модифицированный прямой, слегка «заваленный» вправо.
Наклонный текст, а не курсив.
Курсив, а не наклонный текст.
См. также
Напишите отзыв о статье "Курсив"
Примечания
- ↑ Курсивное начертание // Издательский словарь-справочник : [электрон. изд.] / А. Э. Мильчин. — 3-е изд., испр. и доп.. — М.: ОЛМА-Пресс, 2006.
Европейские рукописные шрифты |
---|
| Античные и средневековые | | |
---|
| Современные | </div> | </table></td></tr></table>
Отрывок, характеризующий Курсив– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!
На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
|