Манос, Константинос
| Константинос Манос | |
| Κωνσταντίνος Μάνος | |
 | |
| Дата рождения | |
|---|---|
| Место рождения | |
| Дата смерти | |
| Место смерти | |
| Принадлежность | |
| Род войск |
|
| Звание |
|
| Командовал |
иррегулярные отряды |
| Сражения/войны |
Критское восстание (1897—1898) |
Константинос Манос (греч. Κωνσταντίνος Μάνος Афины, Греческое королевство 1869 — Лангадас Салоники Греческое королевство 1913) — греческий поэт, революционер и политик конца XIX — начала XX веков.
Содержание
Биография
Константин Манос родился в 1869 году в Афинах, в семье офицера Трасивулоса Маноса. Отец был родом из известной семьи фанариотов Маносов, а также из македонян Кастории. Мать, Роксани Мавромихали, была родом из прославленной маниатской семьи Мавромихалисов. Манос учился юриспруденции в Лейпциге и философии в Оксфорде. Был учителем греческого императрицы Австрии Елизаветы. В середине 90-х годов Манос оставил уроки с коронованной особой и предложил себе в замену Константина Христоманоса. Причиной было вовлечение Маноса в Комитет подготовки первой Олимпиады современности.
Романтик любительского спорта
Манос занялся вопросами спорта, ещё будучи студентом за границей, в особенности в Оксфорде. Находясь ещё за границей, Манос принимал участие в организации спортивных институтов в Греции. Будучи популярным поэтом (уже в 1890 году он издал получивший широкую известность поэтический сборник «Речи сердца») он написал стихи для гимна «Всегреческого гимнастического клуба» (Π.Γ.Σ.). Музыку к гимну написал Спиридон Самарас, будущий автор «Олимпийского гимна». «Гимн Гимнастического клуба» был впервые исполнен в 1893 году.
Будучи «романтиком любительского спорта», Манос основал в 1895 году «Спортивный союз Афин» (Α.Ο. Αθηνών)[1].
Он был одним из инициаторов и организаторов первых Олимпийских игр современности в Афинах в 1896 году.
Крит
Одновременно, Константин Манос был вовлечён в деятельность подпольного «Национального общества» членами которого также состояли его отец и брат, Петрос. «Общество» ставило своей целью освобождение греческих земель, остававшихся под османским контролем, в частности Македонии, Эпира и Крита.
С началом Критского восстания в 1897 году, Манос отправился на восставший остров, где возглавил им же и созданный «Священный отряд».
Восстание привело к автономии острова, но не к воссоединению с Грецией. Этот факт, вместе с неудачным исходом непродолжительной, сколь и «странной» греко-турецкой войны 1897 года, разыгранной европейскими банковскими кругами, при содействии королевского двора[2], в которой его отец командовал второстепенным Эпирским фронтом, стали причиной разочарований Константина Маноса. Он оставил Грецию и 2 года путешествовал, добравшись до Аляски.
Вернувшись на Крит он стал мэром города Ханья, в период (1900—1902).
Македония
В период, когда Манос был мэром в Ханья, на территории Османской Македонии развернулась, так называемая, Борьба за Македонию, которая имела не только и не столько антиосманский характер, но носила характер антагонизма между различными национальными группами христианского населения Македонии, в основном между греческим и верным Константинопольскому патриарху славяноязычным населением и болгарским населением и последователями болгарской экзархии. Правительство Греческого королевства, находясь под международным финансовым контролем, опасалось дипломатических осложнений и не проявляло инициатив в македонском вопросе. Инициативу взяли в свои руки молодые офицеры, такие как Павлос Мелас, Константинос Мазаракис, Георгиос Катехакис и другие[3]:58.
Манос отправился в Македонию для участия в «Борьбе», тем более, что его род восходил, как к фанариотам, так и к македонянам из Кастории. Поскольку Греческое королевство не находилось в состоянии войны с Османской империей, греческие волонтёры, принимавшие участие в Борьбе за Македонию, действовали под псевдонимами.
Манос, под псевдонимом Михаилидис, действовал в Западной Македонии, по стечению обстоятельств, в регионе происхождения предков, регионе Кастории.
Был арестован турками, но вскоре освобождён[4].
В 1905 году Манос вернулся на Крит. В том же году в регионе Кастории начал действовать его брат Петрос Манос, под псевдонимом «капитан Вергос».
Революция в Териссос
Вернувшись на Крит, Манос принял участие в критском Собрании в Териссос и вступил в противоборство с принцем Георгом, возглавлявшим в те годы автономное Критское государство.
Вместе с Элефтерием Венизелосом и Константином Фумисом (1860—1942), он был членом триумвирата, который возглавил Революцию в Териссос, приведшую в конечном итоге к энозису (воссоединению) острова с Грецией.
В 1906 году Манос был избран депутатом парламента от Ханья Не забывая о Македонии, в 1907 он принял дела у Димитриос Калапотакис (1862—1921), став председателем «Македонского комитета». В 1909 году он поддержал антимонархическое офицерское движение «Военного союза» и был представителем в двух последующих (конституционных) созывах парламента[5].
Балканские войны и смерть
Константин Манос принял участие в Балканских войнах, возглавляя отряд, который, среди прочего, принял участие в освобождении города Превеза[7].
4 апреля 1913 года, за несколько месяцев до войны с болгарами, Манос вылетел из Салоник на самолёте Blériot XI, пилотом которого был один из пионеров греческой авиации, Эммануил Аргиропулос. Полет был разведывательным, целью его было выявление болгарских позиций накануне войны. Самолет попал в зону мощной турбулентности и упал в районе Лангада, недалеко от Салоник[8].
Аргиропулос и Манос погибли. Гибель Аргиропулоса была первой потерей для греческой авиации[9][10].
Литературная деятельность
Несмотря на то, что он погиб в возрасте 44 лет, Константинос Манос написал достаточно много стихов, которые издал в сборнике под названием «Речи сердца». Сборник получил отличие на Филадельфийском конкурсе.
В языковом вопросе, который разделял греческую интеллигенцию на протяжении последних веков, Манос, вместе с поэтом Лорендзосом Мавилисом, был сторонником использования разговорного языка (димотика) в литературе. В 1905 году он переложил на разговорный язык Антигону Софокла, что для той эпохи было новаторством и вызовом.
Источники
- Κιτριώτης Δημήτρης, Μυλωνάς Γιάννης: Βιογραφίες & Εργογραφίες Ελλήνων συγγραφέων, Εκδόσεις Πατάκη, Αθήνα 1997, ISBN 960-293-066-7
- Κυριάκος Α. Γεωργίου, Αντωνία Παπαστυλιανού: Βιογραφίες Νεοελλήνων συγγραφέων, Εκδόσεις Γιάννη Ρίζου, Αθήνα 1980
- Μεγάλη εγκυκλοπαίδεια Γιοβάννη, έκδοση 1979,τόμος 14
Напишите отзыв о статье "Манос, Константинос"
Ссылки
- ↑ Χριστίνα Κουλούρη, «Αθλητισμός και όψεις της αστικής κοινωνικότητας. Γυμναστικά και αθλητικά σωματεία (1870—1922), 1997», σ. 106
- ↑ Γεώργιος Ρούσος, Τό Μάυρο 97, Φυτράκης 1974, σελ.144
- ↑ Ι. Κ. Μαζαράκης Αινιάν, Ο Μακεδονικός Αγώνας, Δωδώνη Αθήνα 1981
- ↑ [www.imma.edu.gr/imma/dbs/Artifacts/index.html?start=436&&show=1#sthash.BuiuaVeY.dpuf Συλλογή Φωτογραφιών]
- ↑ [argolikivivliothiki.gr/2010/04/08/manos Μάνος Κ. Θρασύβουλος (1835 – 1922) | ΑΡΓΟΛΙΚΗ ΑΡΧΕΙΑΚΗ ΒΙΒΛΙΟΘΗΚΗ ΙΣΤΟΡΙΑΣ ΚΑΙ ΠΟΛΙΤΙΣΜΟΥ]
- ↑ Ηλίας Β. Βασιλάς, [www.academia.edu/1479912/_._The_complete_works_of_Elias_B._Basilas Άπαντα,] (Ed. Nikos D. Karabelas), p. 321, Preveza, 2012
- ↑ [www.pasoipa.org.gr/lefkoma/pilot_details/?id=36 Σελίδα Πεσόντα - ΜΑΝΟΣ ΚΩΝΣΤΑΝΤΙΝΟΣ του Θρασύβουλου - Ιδιώτης Αεροπόρος]
- ↑ [www.flightglobal.com/pdfarchive/view/1913/1913%20-%200449.html Flight April 26, 1913] (PDF). flightglobal/Archive. Проверено 9 мая 2010. [www.webcitation.org/69ASL61eP Архивировано из первоисточника 15 июля 2012].
- ↑ Nedialkov Dimitar. [books.google.gr/books?lr=&cd=1&as_brr=0&id=U4LfAAAAMAAJ&dq=argiropulos%2B1913%2B1912&q=argiropulos#search_anchor The genesis of air power]. — Pensoft, 2004. — P. 226, 231. — ISBN 9789546422118.
- ↑ [www.haf.gr/en/history/history/history_2.asp Hellenic Air Force History: Balkan Wars]. Hellenic Air Force General Staff. Проверено 8 мая 2010. [www.webcitation.org/69AGTdj3c Архивировано из первоисточника 15 июля 2012].
Отрывок, характеризующий Манос, Константинос
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.
Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
