Мастерство Некрасова
| Мастерство Некрасова | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата первой публикации: | |
| Издательство: |
Государственное издательство художественной литературы |
«Мастерство Некрасова» — фундаментальный труд Корнея Чуковского, относящийся к памятникам советского литературоведения. Монография, над которой Чуковский работал несколько десятилетий, исследует творчество Некрасова и рассказывает о месте поэта в русской литературе.
Отдельной книгой впервые вышла в 1952 году.
В начале 1960-х годов вокруг «Мастерства Некрасова», выдвинутого на Ленинскую премию, развернулась острая полемика, в которую были включены не только литературоведы, но и представители отдела культуры ЦК КПСС.
Содержание
История создания
Замысел книги, судя по дневниковым записям Чуковского, начал оформляться в конце 1910-х годов. Одна из них датирована 1919 годом: «Вторую ночь не заснул ни на миг — но голова работает отлично — сделал открытие о дактилизации русских слов — и это во многом осветило для меня поэзию Некрасова». Чуть позже Чуковский признался себе, что предстоящая работа кажется ему столь же необходимой, сколь бесперспективной, потому что он не знает в России ни одного человека, которому она была бы интересна[1].
Первоначальный вариант, названный «Некрасов как художник» и сильно уменьшенный по сравнению с итоговым изданием, увидел свет в 1922 году. Уже тогда мнения литературных критиков разделились: одни отметили у Чуковского «полное незнакомство с наукой о языке», другие оценили кропотливость автора при раскрытии «тайны некрасовской ритмики»[1].
По словам Ирины Лукьяновой, чиновники от литературы воспринимали Чуковского-некрасоведа и Чуковского-сказочника не просто «разными ипостасями одного автора, а совсем разными людьми»[2].
Работа над монографией активизировалась в конце 1940-х годов. Сам автор был недоволен написанным — и в дневниках, и в письмах близким он сообщал, что «не даётся она мне, сколько я ни бьюсь над нею». Даже после получения Ленинской премии Чуковский называл свой труд «не мастерством, а рукоделием»[2].
Содержание
Часть первая. Учителя и предшественники
В первой части автор объясняет, почему в XIX веке наблюдалось противопоставление Некрасова Пушкину — из-за фальсификации литературных образов один из них воспринимался читателями как поэт без роду и племени, а другой считался носителем «богатой словесной культуры».
Глава, посвящённая Некрасову и Гоголю, рассказывает о безусловном пиетете, который поэт испытывал по отношению к автору «Мёртвых душ». Восхищение было столь безмерным, что Некрасов стремился объединить всех писателей, идущих вслед за Гоголем, на страницах большого альманаха, а Николая Васильевича провозгласить главой этой группы и основателем целого направления.
Часть вторая. Мастерство
Вторая часть представляет собой детальный анализ произведений Некрасова. К примеру, проводя исследование поэмы «Железная дорога», Чуковский дотошно изучает черновые варианты, сопоставляет рукописи — прослеживает творческий процесс в живой динамике.
Пятый приём эзоповой речи заключается в том, что сатире, направленной против современных порядков, придавалась внешняя форма сатиры, обличавшей порядки далёкого прошлого. — Корней Чуковский, «Мастерство Некрасова»
|
Показывая работу Некрасова над фольклором, автор монографии отмечает, что крестьяне как создатели того иного стиха не представлялись поэту сплошной массой: его симпатии были только на стороне тех, кто именовался пахарями. Собирая простонародные выражения, Некрасов ценил такие слова, как «мызганье», «расчуркаться», «инжо», «кулехтиться». И хотя не все диалектизмы вошли в некрасовские поэмы, поэт чтил их точность и экспрессивность.
Отдельный раздел монографии посвящён эзоповой речи, которая, пусть даже в виде «единичного внезапного нападения», постоянно применялась Некрасовым в литературных трудах.
Рецензии
Выход в свет «Мастерства Некрасова» широко обсуждался в прессе и вызвал к жизни ряд дискуссий.
Так, появление монографии приветствовал литературовед Юлиан Оксман. В одном из писем Чуковскому он признавался, что читал книгу с карандашом в руках, не пропуская ни строки, не торопясь, «как настоящие любители и знатоки пробуют дорогое вино, оценивая его и на вкус, и на запах, и на цвет»[3].
Писатель и критик Самуил Лурье в предисловии к переписке Чуковского с дочерью назвал «Мастерство Некрасова» потрясающим памятником нечеловеческого труда[2].
В мае 1953 года в «Литературной газете» была опубликована большая рецензия Анатолия Тарасенкова. Современные авторы по-разному оценивают эту статью: Ирина Лукьянова считает, что она «поражает своей глухотой к рецензируемому тексту» и изобилует штампами[2]; Борис Мельгунов полагает, что большая часть замечаний в «Литературной газете» носила продуктивный характер[1].
В 1961 году вышла книга доктора филологических наук Владимира Архипова «Поэзия труда и борьбы», автор которой указал Чуковскому на субъективное толкование некоторых литературных фактов и искажение смысла отдельных цитат. Оппоненты Архипова сочли его формулировки «неоправданно резкими»[1].
По мнению Вадима Перельмутера, литературная судьба Некрасова удивительным образом совпадает с судьбой Чуковского: «Я думаю, что Чуковский и взялся за Некрасова, потому что увидел в нём поразительно много своего»[4].
Я имею полное право сказать Вам ещё и ещё раз, что книга Ваша — одна из самых значительных книг, вышедших за последнее тридцатилетие. <…> Она является образцом литературоведческого исследования, она повышает общий культурный уровень читателей, заряжает их любовью к литературе и к науке.— Юлиан Оксман — из письма Корнею Чуковскому[3]
Выдвижение на Ленинскую премию
В 1961 году ленинградские критики выдвинули «Мастерство Некрасова» на Ленинскую премию. Вскоре в комитет по присуждению премий и одновременно в ЦК КПСС были направлены письма за подписью Елены Стасовой и других старых большевиков. Авторы настаивали на снятии кандидатуры Чуковского, «приспособленца, во имя корыстных целей готового пойти на любую сделку с совестью», потому что его книга «принесла не пользу, а вред общественности»[5].
Весной 1962-го сотрудники отдела культуры ЦК КПСС продолжили тему: упомянув о том, что Чуковский уже был удостоен ордена Ленина и ордена Трудового Красного Знамени, составители служебной записки сочли, что можно «ограничиться этими наградами»[5].
Сохранились архивные сведения о том, что комитет по присуждению премий был ознакомлен со всеми поступившими письмами и материалами. Во время тайного голосования за книгу «Мастерство Некрасова» было отдано 70 голосов; против — 23[5].
Чуковский, узнав о том, что его монография получила Ленинскую премию, «не столько обрадовался, сколько удивился»[2].
Напишите отзыв о статье "Мастерство Некрасова"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 Чуковский К. И. Собрание сочинений: В 15 т. Т. 10: Мастерство Некрасова. Статьи 1960—1969 / Предисловие и комментарий Б. Мельгумова и Е. Чуковской. — М.: Агентство ФТМ, ЛТД, 2013. — Т. 10. — 736 с.
- ↑ 1 2 3 4 5 Лукьянова И. В. Корней Чуковский. — М.: Молодая гвардия, 2006. — С. 803-826. — 983 с. — (Жизнь замечательных людей). — 5000 экз. — ISBN 5-235-02914-3.
- ↑ 1 2 Юлиан Оксман, Корней Чуковский. [editorium.ru/871/ Ю. Г. Оксман – К. И. Чуковский: Переписка. 1949-1969] / Предисл. и коммент. А. Л. Гришунина. — М.: Языки славянской культуры, 2001. — 192 с. — ISBN 5-94457-020-2.
- ↑ Вадим Перельмутер [magazines.russ.ru/arion/2007/1/pe27.html Мастерство Чуковского] // "Арион". — 2007. — № 1.
- ↑ 1 2 3 Чуковский К.И. [www.chukfamily.ru/Kornei/Proetcontra/Premia.htm Собрание сочинений в 15 томах]. — 2013. — Т. 10. — 736 с. — ISBN 978-5-4467-0020-2.
Ссылки
- Корней Чуковский. Мастерство Некрасова. — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1952. — 644 с.
| ||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Мастерство Некрасова
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.
Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.
Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
– Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!]
– Не понимаю, – отвечал Андрей. – Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,] это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,] не понимаю!
Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея.
– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
– Честное слово!
Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.
«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он.
Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину.
Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.
