Мельгунов, Сергей Петрович

Сергей Петрович Мельгунов
Род деятельности:	историк, политик
Место смерти:	Шампиньи, Франция
Отец:	Петр Павлович Мельгунов
Мать:	Надежда Федоровна Грушецкая
Супруга:	Прасковья Евгеньевна Степанова

Серге́й Петро́вич Мельгуно́в (25 декабря 1879 года (6 января 1880 года), Москва — 26 мая 1956, Шампиньи, близ Парижа) — русский историк и политический деятель (вначале кадет, «Партия народной свободы», с 1907 года — энес, «Партия народных социалистов»), участник антибольшевистской борьбы после Октябрьской революции.

Известность С. П. Мельгунова как историка основана на его исторических исследованиях, посвященных истории русской революции и Гражданской войны и обеспечивших ему особое место в русской историографии. Исследовал также историю русской церкви и общественных движений.

Происхождение

Родился в Москве в старинной дворянской семье. Отец, Пётр Павлович Мельгунов (1847—1894) — профессор Московского университета, известный историк, ботаник и педагог, из дворянского рода Мельгуновых. Мать, Надежда Фёдоровна Грушецкая (17.08.1853) — из дворянского рода Грушецких.

Дедом Сергея по матери был двоюродный брат декабристов Матвея и Сергея Муравьевых-Апостолов Федор Александрович Грушецкий, который также был привлечен к дознанию по делу декабристов.

Среди предков Мельгунова был и вельможа времен царствования Екатерины Алексей Петрович Мельгунов (1722—1788).

Родственниками Сергею Мельгунову приходились известный общественный деятель XIX века Николай Александрович Мельгунов, который сотрудничал с Герценом, а также Юлий Николаевич Мельгунов, выдающийся этнограф и музыковед.

Образование

В 1899 году оканчивает гимназию и идет далее по стопам отца, поступая на историко-филологический факультет Московского университета. Во время учебы участвует в работе научного студенческого кружка, публикует 2 популярные брошюры: «Карл Великий» (1899 год) и «Арабы и Магомет» (1901 год). Брошюры получают положительные оценки в русской печати. Вскоре кружок преобразуют в историческую комиссию при Учебном отделе Общества распространения технических знаний, председателем которой становится Сергей Мельгунов.

В 1904 году окончил историко-филологический факультет Московского университета.

Довоенная профессиональная деятельность

Сразу после окончания университета некоторое время занимался преподаванием в московских частных гимназиях и входил в Педагогическое общество при Московском университете.

С 1900 по 1916 годы Мельгунов публиковался в разных периодических изданиях, в том числе в газете «Русские ведомости», где опубликовал более 250 статей на различные темы, в первую очередь церковные.

В 1906 году член партии кадетов. С 1907 года член Народно-социалистической партии.

В 1905—1906 гг. участвовал в создании издательств «Народное право» и «Свободная Россия», а также первого в России Союза свободных книгоиздателей.

В 1911 году Мельгунов организовывает своё самое известное предприятие — кооперативное издательское товарищество «Задруга», председателем правления которого он оставался до ликвидации последнего большевиками в 1922 году.

К этому моменту Мельгунов окончательно получает признание как профессиональный историк высокого класса. Значительный отклик получили многие из его работ, а к моменту высылки большевиками из России Мельгунов успевает издать 2 книги: «Из истории религиозно-общественных движений в России XIX в.» в 1919 году и «Религиозно-общественные движения XVII—XVIII вв. в России» в 1922 году.

В 1913—1923 годы редактор-издатель журнала «Голос минувшего».

Первая мировая война

Во время войны Мельгунов оказывал поддержку мерам, направленным на повышение обороноспособности страны. Одновременно он активно протестовал против охватившего многих угара шовинизма. Мельгунов даже вышел из московского Литературно-Художественного кружка в ответ на предложенные его членами меры по исключению из него лиц с немецкими фамилиями.

В 1915 предпринял попытку объединения социалистических сил России путём организации газеты народнического направления «Наша жизнь», но попытка не удалась из-за доноса агента полиции, посчитавшего, что, раз в списке её сотрудников есть Мельгунов, значит от газеты следует ожидать «самого неприятного».

После Февральской революции

В 1917 году общественно-политическая деятельность Мельгунова стала еще более активной. Сергей Петрович в феврале находился в Петрограде и стал непосредственным свидетелем событий, связанных с февральской революцией. Это позволило ему впоследствии отражать ход революционных событий с учетом личных наблюдений.

В марте 1917 года вошел в состав организационного комитета партии народных социалистов и был избран на первом же съезде в апреле в состав её ЦК. Мельгунов занимал пост товарища Председателя ЦК Трудовой народно-социалистической партии (ТНСП) и одновременно редактировал московские печатные органы: журнал «Народный социалист» и «Народное слово».

В марте 1917 года получил назначение ответственного за обследование и прием архивов Министерства внутренних дел, Московской духовной консистории и Миссионерского совета. Возглавил Комиссию по разработке политических дел г. Москвы (Архив политических дел Москвы) согласно специального Декрета Временного правительства от 22 марта 1917 года.

Эти назначения в архивы дали возможность историку приступить к изданию в 1918 году серии «Материалы по истории общественного и революционного движения в России» в издательстве «Задруга». Однако, несмотря на грандиозные планы, выпустить удалось лишь один сборник двумя изданиями в 1918 году — сборник документов Московского охранного отделения «Большевики». Сборники «1905 год», «Майский погром в Москве в 1915 году», «Ходынка», «Русская провокация», «Цензурная политика самодержавия» и некоторые другие напечатать не успели.

19 апреля 1918 года Комиссия была ликвидирована большевиками. В созданный на её месте Архивно-политический отдел при СНК Москвы и Московской области доступ Мельгунову был закрыт.

Кандидат в члены Учредительного Собрания

Был выдвинут московской областной организацией ТНСП кандидатом в члены Учредительного Собрания. Предвыборная программа Мельгунова состояла в объединении «всех одномыслящих партийных группировок», что, по его мнению, должно было стать «признаком нашей политической зрелости и величайшей победы русской демократии». Но на выборах как Мельгунов, так и его партия потерпели поражение.

После Октябрьской революции

Сергей Петрович встретил Октябрь 1917 года настороженно, но подписание большевиками Брестского мира заставило Мельгунова уже вступить в борьбу с властью большевиков.

С точки зрения идеологической, убежденный социалист Мельгунов, для которого главной ценностью были «интересы человеческой личности как таковой», также не мог примириться с «пролетарской диктатурой» и классовым террором как «революционной целесообразностью».

В программной статье «Борьба до конца», призывая русскую интеллигенцию объединиться против большевиков, заявлял, что «у нас когда-то был один общий враг. И теперь вновь он только один. Для борьбы с ним в данный момент должны объединиться все интеллигентные демократические силы» («Народное Слово», 1918, 21 апр., с. 5). Один из немногих социалистических деятелей, вступивших в сотрудничество с подпольными монархическими организациями.

В борьбе с большевиками Мельгунов становится руководителем «Союза Возрождения России» и «Тактического центра», с апреля 1919 года вынужден перейти даже на полулегальное положение. В этот период Сергей Петрович был подвергнут новой властью 25 обыскам и 5 арестам.

По делу «Тактического центра» был арестован 7.02.1920 и в августе приговорён к смертной казни, заменённой 10 годами тюремного заключения; освобождён 15.02.1921 под давлением научной общественности, благодаря заступничеству В. Н. Фигнер, П. А. Кропоткина, Н. С. Тютчева, Н. А. Морозова и других, но в мае 1922, по окончании процесса над партией эсеров, вновь арестован и приговорен к ссылке в г. Чердынь; в октябре 1922 года выслан за рубеж, так как в этот раз приговоры по процессам Тактического Центра и партии эсеров были заменены высылкой за границу. В список высылаемых Мельгунов попал благодаря настойчивости В. Н. Фигнер, и, таким образом, стал эмигрантом вопреки своему собственному желанию.

В эмиграции

Вскоре после высылки из России Мельгунов был лишен и советского гражданства, поводом для чего стали публикации за рубежом его статей и книги о красном терроре.

Перед самым отъездом из Советской России С. П. Мельгунов уполномочивается Советом товарищества «Задруги» на открытие заграничного отдела, а также на распоряжение принадлежавшими ему суммами. Это позволяет Мельгунову организовать в Берлине издательство «Ватага» как подразделение «Задруги».

В эмиграции продолжает оставаться членом Заграничного комитета Трудовой Народно-социалистической партии (ТНСП). Издавал в 1923—28 годы совместно с В. А. Мякотиным и Т. А. Полнером историко-литературный журнал «На чужой стороне» (с 1926 — «„Голос Минувшего“ на чужой стороне»). Наряду с П. Н. Милюковым автор первого в эмиграции научного анализа истории Февральской, Октябрьской революций и Гражданской войны. В 1920-50 годы написал серию книг, ценных фактическим содержанием.

В 1925 году Мельгунов переезжает в Прагу, где и издаются его сборники, начиная с 9-го номера.

В 1926 переехал в Париж. Здесь выпускаются его сборники «Голос минувшего на чужой стороне» в 1926—1928 годах в издательстве «Н. П. Карбасников».

Полагал необходимым создание единого антикоммунистического фронта всего политического спектра русской эмиграции.

Еженедельник «Борьба за Россию»

С 1926 года несколько лет принимал участие в издании политического еженедельника «Борьба за Россию», в первую очередь предназначавшийся для распространения в Советской России. Политическая программа еженедельника не только отвергала какие бы то ни было контакты русской эмиграции с Советской Россией, но и призывала к борьбе с нею в полном соответствии с заявлением самого Мельгунова в печати, что вооружённая борьба — это единственное средство свержения власти большевиков. Против этой программы выступила б́ольшая часть эмиграции: от П. Н. Милюкова до А. Ф. Керенского. Поддержку Мельгунову в этом вопросе оказала только группировка П. Б. Струве.

Направлению работы еженедельника соответствовали и собственные публикации С. П. Мельгунова. В феврале — мае 1931 года публикуются фрагменты книги «Чекистский Олимп», где Мельгунов дает портреты «вождей» и организаторов ВЧК, с которыми автору пришлось общаться во время арестов 1919—1922 годов: Ф. Э. Дзержинского, В. Р. Менжинского, М. С. Кедрова, Н. В. Крыленко. Современный историк-биограф С. П. Мельгунова д.и.н. Ю. Н. Емельянов не исключает возможности того, что эти очерки и легли в основу книги Р. Б. Гуля «Дзержинский. Менжинский. Петерс. Лацис. Ягода», изданной в Париже в 1935 году.

Работа в еженедельнике «Борьба за Россию» приводит С. П. Мельгунова к сотрудничеству с секретными офицерскими эмигрантскими организациями и сторонником активных действий против советской власти генералом А. П. Кутеповым, осуществлявшими связь через своих подпольных агентов с «подъяремной Россией».

Работа «Борьбы за Россию» оказалась связанной со «Вторым „Трестом“», принявшим в качестве программы деятельности программу борьбы за Россию С. П. Мельгунова. Советская контрразведка при помощи провокаторов, осведомителей и слежки преуспела в ликвидации этой подпольной организации, и Мельгунову пришлось на некоторое время прекратить направленную против Советской России политическую деятельность. Неудача политических акций и недостаток финансирования привели к концу еженедельника «Борьба за Россию».

Предвоенные годы

Накануне Второй мировой войны Сергей Петрович получает широкую известность в качестве активного автора множества исторических исследований. Был подготовлен сборник «Дела и люди Александровского времени», куда вошли все его работы на эту тему еще из российских публикаций.

В работе был и второй том работы Мельгунова по тематике декабристов.

Однако не работы, начатые или написанные целиком в России, обеспечили историку то особое место, по праву им занимаемое в русской историографии: слава Мельгунова как историка является результатом всеобщего признания в профессиональных, а также широких кругах, которое он снискал в эмиграции благодаря своим исследованиям русской революции и Гражданской войны. Впоследствии Мельгунов сосредотачивает свои научные интересы именно на этой теме и выпускает целый ряд работ:

• «На путях к дворцовому перевороту: заговоры перед революцией 1917 года» (Париж, 1931 год),
• «Н. В. Чайковский в годы гражданской войны» (Париж, 1929 год),
• «Гражданская война в описании Милюкова» (Париж, 1929 год),
• «Трагедия адмирала Колчака» (Белград, 1930—1931),
• «Золотой немецкий ключ к большевицкой революции» (Париж, 1940)

Книга С. П. Мельгунова «Красный террор в России»

В научной и политической работе С. П. Мельгунова особое место по праву занимает вызвавшая сильный общественный и международный резонанс книга «Красный террор в России». Уже осенью 1923 года газеты сообщили, что историк Мельгунов готовит книгу о развязанном в России большевиками терроре будто бы в ответ на «белый террор» буржуазии. Впервые книга была опубликована в Германии в конце 1923 года. Выход книги обошелся Мельгунову в «шесть недель бессонницы и официальное лишение российского гражданства». Уже в 1924 году она была переиздана 2-м изданием, существенно дополненным. В 1975 и 1985 гг. книга вышла в Нью-Йорке третьим и четвертым изданиями. В 1990 году «Красный террор в России» впервые вышел в СССР. Книга была переведена на множество иностранных языков: немецкий, английский, испанский, голландский, французский.

Основной вопрос, поставленный историком в книге: является ли красный террор явлением классового характера, или же он направлен против всех людей, которых большевики могут объявить «врагами Советской власти»?

При работе над книгой историк использовал очень широкую гамму материала, в том числе совершенно бесспорный, например издания ВЧК и чрезвычаек на местах. Историк группирует колоссальный фактический материал по критерию видов проявления террора, и, подбором фактов, определяет характер явления массового революционного террора.

Историк отдавал себе полный отчет в невыполнимости задачи воссоздания полной картины пережитого Россией, точного подсчета жертв революционного террора в то время, когда писалась книга. Мельгунов и не ставит перед собой исчерпывающей задачи, поскольку считает достижение этой цели нереальным в принципе. В своей работе историк подводит определенные итоги и группирует факты, оговариваясь в тех или иных местах относительно непроверенности некоторых источников или отсутствии возможности иметь точные данные. При этом сам автор отводит сомнения, связанные со своевременностью выхода этой работы, настаивает на важности и своевременности публикации.

Книга выходила в сложной обстановке: в Европе шел процесс над убившим из желания «отомстить большевикам за зверства ВЧК» советского дипломата Воровского белоэмигрантом М. Конради. По существу дело превратилось в показательный процесс над ВЧК: множество свидетелей давали свои показания следствию о пережитом в большевистской России. Участие в процессе С. П. Мельгунова сыграло важную роль, так как по просьбе защитника подсудимого Теодора Обеля историк, верный своим идеалам и считавший нужным довести до сведения Европы факты российской действительности, представил материал для характеристики Красного террора в России.

Первое издание книги было замечено всей зарубежной печатью. Единодушно отмечалась заслуга автора, который добросовестно и скрупулезно систематизировал колоссальный материал, характеризующий такое явление как Красный террор большевиков.

Второе издание работы Мельгунова было подготовлено при использовании материалов Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков при Главнокомандующем ВСЮР генерале А. И. Деникине. Эти материалы были вывезены из уже советской России в 1920 году.

Значение книги

Как отмечает биограф С. П. Мельгунова д.и.н. Ю. Н. Емельянов, важное историко-политическое значение книги Мельгунова заключается в том важном обстоятельстве, доказанном историком на основании суммирования фактов, что «красный террор» не был террором пролетариата, но являлся типичным партийно-групповым террором РКП(б), партийной и идеологической диктатурой власти.

По его же мнению, не менее важное значение книги заключается в том, что она служит живой и наглядной иллюстрацией, обличающей демагогию, которой оперируют идеологи коммунизма, одних соблазняя, других разлагая, а сама она также является документальным доказательством того, что русский народ не имеет никакого отношения к террору, творившемуся главарями большевизма в России.

Критика

Историк И. С. Ратьковский, оценивая общее число расстрелянных ЧК за первое полугодие 1918 года примерно в 200 человек, пишет об ошибках, допущенных, по его мнению, в этом вопросе С. П. Мельгуновым, которым приведены ориентировочные данные о 884 расстрелянных чрезвычайными комиссиями за этот период. Например, согласно результатам исследования Ратьковского, 300 человек, расстрелянные в Петрограде после 5 сентября 1918 года, были ошибочно отнесены Мельгуновым к первому полугодию, то есть ко времени до объявления красного террора. Подобную ошибку Ратьковский находит и в оценке Мельгуновым деятельности Уральской ЧК (там разница составляет 35 человек). Неправомерным называет Ратьковский и отнесение Мельгуновым всех расстрелянных на месте происшествия исключительно к деятельности ЧК.

Вторая мировая война

Во время Второй мировой войны, находясь под Парижем, решительно отверг любую форму сотрудничества с Германией.

В послевоенные годы выступал против просоветских настроений в эмиграции, утверждал, что «Сталину нельзя верить», «надежда на мирную эволюцию большевистской власти, на мирное сожительство с красным самодержавием утопия». На этой платформе издавал с 1946 года сборники «Свободный голос» (далее под др. назв.: в 1948-57 — «Российский демократ», № 15-27). В 1950-54 редактор журнала «Возрождение». С 1948 председатель Союза борьбы за свободу России, с 1951 председатель координационного центра антибольшевистской борьбы.

Реабилитирован в 1992 г.

Труды

• Дворянин и раб на рубеже ХIХ в. // Великая реформа. Т. 1. С. 241—260
• Как создавалась в России государственная церковь? — М., 1917. — 14 с.
• Наши монастыри. (К вопросу о секуляризации монастырских земель). — Пг. — М., 1917. — 15 с.
• Последний самодержец. (Черты для характеристики Николая II). М.: Задруга, 1917. — 16 с.
• Церковь в Новой России, М, 1917. — 14 с.
• Н. В. Чайковский в годы гражданской войны: (Материалы для истории русской общественности). — Париж: Родник, 1929. — 320 с.
• Воспоминания и дневники, в. 1-2, Париж, 1964.
• Воспоминания и дневники. — М.: Индрик, 2003. — 528 с. ISBN 5-85759-220-8, ISBN 8-85759-220-8 (ошибоч.)
• [ldn-knigi.lib.ru/R/Melgunov-DPerevorot.djvu На путях к дворцовому перевороту. (Заговоры перед рев-цией 1917 г.), Париж, 1931];
• [bookz.ru/authors/mel_gunov-sergei/zolotoi-_765/1-zolotoi-_765.html «Золотой немецкий ключ» к большевистской революции, Париж, 1940];
• Мартовские дни 1917 года. Париж, 1961. [ldn-knigi.lib.ru/R/Melg-1917_1.djvu Часть 1], [ldn-knigi.lib.ru/R/Melg-1917_2.djvu Часть 2]
• Как большевики захватили власть. Октябрьский переворот 1917 года; [ldn-knigi.lib.ru/R/Melg-Bolsh_1.djvu Часть 1], [ldn-knigi.lib.ru/R/Melg-Bolsh_2.djvu Часть 2]
• Легенда о сепаратном мире
• [www.lib.ru/POLITOLOG/MELGUNOW/terror.txt «Красный террор» в России. 1918—1923], М., 1990.
• Масонство в его прошлом и настоящем: в 2 т. / Под ред. С. П. Мельгунова и Н. П. Сидорова. — Репринтное издание 1914—1915 гг. — СПб.: Альфарет, 2006.
• Судьба Императора Николая II после отречения
• Трагедия адмирала Колчака. В 2-х кн. М., 2004. (Первое издание: Белград, 1930).
• Гражданская война в освещении Милюкова

Библиография

• Ю. Н. Емельянов Сергей Петрович Мельгунов — историк революции // Мельгунов, С. П. Как большевики захватили власть. «Золотой немецкий ключ» к большевистской революции / С. П. Мельгунов; предисловие Ю. Н. Емельянова. — М.: Айрис-пресс, 2007. — 640 с.+вклейка 16 с. — (Белая Россия). ISBN 978-5-8112-2904-8
• Емельянов Ю. Н. С. П. Мельгунов: в России и эмиграции. — Москва: Едиториал УРСС, 1998. — 350 с. ISBN 5-901006-13-5
• Емельянов Ю. Н. Биобиблиография трудов С. П. Мельгунова // История и историки. 2002: Историографический вестник. — М., 2002. — С.194 — 222; История и историки. 2003: Историографический вестник. — М., 2003. — С.340 — 355.
• Ратьковский И. С. «Красный террор» С. П. Мельгунова //Проблемы Исторического регионоведения. Сборник научных статей. Выпуск третий. СПб.,- 2012.- С.356-364.

Ссылки

• [ldn-knigi.lib.ru/R/Melgunov.htm Книги Мельгунова в формате djvu]

Отрывок, характеризующий Мельгунов, Сергей Петрович

[Милый и бесценный друг. Ваше письмо от 13 го доставило мне большую радость. Вы всё еще меня любите, моя поэтическая Юлия. Разлука, о которой вы говорите так много дурного, видно, не имела на вас своего обычного влияния. Вы жалуетесь на разлуку, что же я должна была бы сказать, если бы смела, – я, лишенная всех тех, кто мне дорог? Ах, ежели бы не было у нас религии для утешения, жизнь была бы очень печальна. Почему приписываете вы мне строгий взгляд, когда говорите о вашей склонности к молодому человеку? В этом отношении я строга только к себе. Я понимаю эти чувства у других, и если не могу одобрять их, никогда не испытавши, то и не осуждаю их. Мне кажется только, что христианская любовь, любовь к ближнему, любовь к врагам, достойнее, слаще и лучше, чем те чувства, которые могут внушить прекрасные глаза молодого человека молодой девушке, поэтической и любящей, как вы.
Известие о смерти графа Безухова дошло до нас прежде вашего письма, и мой отец был очень тронут им. Он говорит, что это был предпоследний представитель великого века, и что теперь черед за ним, но что он сделает все, зависящее от него, чтобы черед этот пришел как можно позже. Избави нас Боже от этого несчастия.
Я не могу разделять вашего мнения о Пьере, которого знала еще ребенком. Мне казалось, что у него было всегда прекрасное сердце, а это то качество, которое я более всего ценю в людях. Что касается до его наследства и до роли, которую играл в этом князь Василий, то это очень печально для обоих. Ах, милый друг, слова нашего Божественного Спасителя, что легче верблюду пройти в иглиное ухо, чем богатому войти в царствие Божие, – эти слова страшно справедливы. Я жалею князя Василия и еще более Пьера. Такому молодому быть отягощенным таким огромным состоянием, – через сколько искушений надо будет пройти ему! Если б у меня спросили, чего я желаю более всего на свете, – я желаю быть беднее самого бедного из нищих. Благодарю вас тысячу раз, милый друг, за книгу, которую вы мне посылаете и которая делает столько шуму у вас. Впрочем, так как вы мне говорите, что в ней между многими хорошими вещами есть такие, которых не может постигнуть слабый ум человеческий, то мне кажется излишним заниматься непонятным чтением, которое по этому самому не могло бы принести никакой пользы. Я никогда не могла понять страсть, которую имеют некоторые особы, путать себе мысли, пристращаясь к мистическим книгам, которые возбуждают только сомнения в их умах, раздражают их воображение и дают им характер преувеличения, совершенно противный простоте христианской.
Будем читать лучше Апостолов и Евангелие. Не будем пытаться проникнуть то, что в этих книгах есть таинственного, ибо как можем мы, жалкие грешники, познать страшные и священные тайны Провидения до тех пор, пока носим на себе ту плотскую оболочку, которая воздвигает между нами и Вечным непроницаемую завесу? Ограничимся лучше изучением великих правил, которые наш Божественный Спаситель оставил нам для нашего руководства здесь, на земле; будем стараться следовать им и постараемся убедиться в том, что чем меньше мы будем давать разгула нашему уму, тем мы будем приятнее Богу, Который отвергает всякое знание, исходящее не от Него, и что чем меньше мы углубляемся в то, что Ему угодно было скрыть от нас, тем скорее даст Он нам это открытие Своим божественным разумом.
Отец мне ничего не говорил о женихе, но сказал только, что получил письмо и ждет посещения князя Василия; что касается до плана супружества относительно меня, я вам скажу, милый и бесценный друг, что брак, по моему, есть божественное установление, которому нужно подчиняться. Как бы то ни было тяжело для меня, но если Всемогущему угодно будет наложить на меня обязанности супруги и матери, я буду стараться исполнять их так верно, как могу, не заботясь об изучении своих чувств в отношении того, кого Он мне даст супругом.
Я получила письмо от брата, который мне объявляет о своем приезде с женой в Лысые Горы. Радость эта будет непродолжительна, так как он оставляет нас для того, чтобы принять участие в этой войне, в которую мы втянуты Бог знает как и зачем. Не только у вас, в центре дел и света, но и здесь, среди этих полевых работ и этой тишины, какую горожане обыкновенно представляют себе в деревне, отголоски войны слышны и дают себя тяжело чувствовать. Отец мой только и говорит, что о походах и переходах, в чем я ничего не понимаю, и третьего дня, делая мою обычную прогулку по улице деревни, я видела раздирающую душу сцену.
Это была партия рекрут, набранных у нас и посылаемых в армию. Надо было видеть состояние, в котором находились матери, жены и дети тех, которые уходили, и слышать рыдания тех и других. Подумаешь, что человечество забыло законы своего Божественного Спасителя, учившего нас любви и прощению обид, и что оно полагает главное достоинство свое в искусстве убивать друг друга.
Прощайте, милый и добрый друг. Да сохранит вас наш Божественный Спаситель и его Пресвятая Матерь под Своим святым и могущественным покровом. Мария.]
– Ah, vous expediez le courier, princesse, moi j'ai deja expedie le mien. J'ai ecris а ma pauvre mere, [А, вы отправляете письмо, я уж отправила свое. Я писала моей бедной матери,] – заговорила быстро приятным, сочным голоском улыбающаяся m lle Bourienne, картавя на р и внося с собой в сосредоточенную, грустную и пасмурную атмосферу княжны Марьи совсем другой, легкомысленно веселый и самодовольный мир.
– Princesse, il faut que je vous previenne, – прибавила она, понижая голос, – le prince a eu une altercation, – altercation, – сказала она, особенно грассируя и с удовольствием слушая себя, – une altercation avec Michel Ivanoff. Il est de tres mauvaise humeur, tres morose. Soyez prevenue, vous savez… [Надо предупредить вас, княжна, что князь разбранился с Михайлом Иванычем. Он очень не в духе, такой угрюмый. Предупреждаю вас, знаете…]
– Ah l chere amie, – отвечала княжна Марья, – je vous ai prie de ne jamais me prevenir de l'humeur dans laquelle se trouve mon pere. Je ne me permets pas de le juger, et je ne voudrais pas que les autres le fassent. [Ах, милый друг мой! Я просила вас никогда не говорить мне, в каком расположении духа батюшка. Я не позволю себе судить его и не желала бы, чтоб и другие судили.]
Княжна взглянула на часы и, заметив, что она уже пять минут пропустила то время, которое должна была употреблять для игры на клавикордах, с испуганным видом пошла в диванную. Между 12 и 2 часами, сообразно с заведенным порядком дня, князь отдыхал, а княжна играла на клавикордах.


Седой камердинер сидел, дремля и прислушиваясь к храпению князя в огромном кабинете. Из дальней стороны дома, из за затворенных дверей, слышались по двадцати раз повторяемые трудные пассажи Дюссековой сонаты.
В это время подъехала к крыльцу карета и бричка, и из кареты вышел князь Андрей, высадил свою маленькую жену и пропустил ее вперед. Седой Тихон, в парике, высунувшись из двери официантской, шопотом доложил, что князь почивают, и торопливо затворил дверь. Тихон знал, что ни приезд сына и никакие необыкновенные события не должны были нарушать порядка дня. Князь Андрей, видимо, знал это так же хорошо, как и Тихон; он посмотрел на часы, как будто для того, чтобы поверить, не изменились ли привычки отца за то время, в которое он не видал его, и, убедившись, что они не изменились, обратился к жене:
– Через двадцать минут он встанет. Пройдем к княжне Марье, – сказал он.
Маленькая княгиня потолстела за это время, но глаза и короткая губка с усиками и улыбкой поднимались так же весело и мило, когда она заговорила.
– Mais c'est un palais, – сказала она мужу, оглядываясь кругом, с тем выражением, с каким говорят похвалы хозяину бала. – Allons, vite, vite!… [Да это дворец! – Пойдем скорее, скорее!…] – Она, оглядываясь, улыбалась и Тихону, и мужу, и официанту, провожавшему их.
– C'est Marieie qui s'exerce? Allons doucement, il faut la surprendre. [Это Мари упражняется? Тише, застанем ее врасплох.]
Князь Андрей шел за ней с учтивым и грустным выражением.
– Ты постарел, Тихон, – сказал он, проходя, старику, целовавшему его руку.
Перед комнатою, в которой слышны были клавикорды, из боковой двери выскочила хорошенькая белокурая француженка.
M lle Bourienne казалась обезумевшею от восторга.
– Ah! quel bonheur pour la princesse, – заговорила она. – Enfin! Il faut que je la previenne. [Ах, какая радость для княжны! Наконец! Надо ее предупредить.]
– Non, non, de grace… Vous etes m lle Bourienne, je vous connais deja par l'amitie que vous рorte ma belle soeur, – говорила княгиня, целуясь с француженкой. – Elle ne nous attend рas? [Нет, нет, пожалуйста… Вы мамзель Бурьен; я уже знакома с вами по той дружбе, какую имеет к вам моя невестка. Она не ожидает нас?]
Они подошли к двери диванной, из которой слышался опять и опять повторяемый пассаж. Князь Андрей остановился и поморщился, как будто ожидая чего то неприятного.
Княгиня вошла. Пассаж оборвался на середине; послышался крик, тяжелые ступни княжны Марьи и звуки поцелуев. Когда князь Андрей вошел, княжна и княгиня, только раз на короткое время видевшиеся во время свадьбы князя Андрея, обхватившись руками, крепко прижимались губами к тем местам, на которые попали в первую минуту. M lle Bourienne стояла около них, прижав руки к сердцу и набожно улыбаясь, очевидно столько же готовая заплакать, сколько и засмеяться.
Князь Андрей пожал плечами и поморщился, как морщатся любители музыки, услышав фальшивую ноту. Обе женщины отпустили друг друга; потом опять, как будто боясь опоздать, схватили друг друга за руки, стали целовать и отрывать руки и потом опять стали целовать друг друга в лицо, и совершенно неожиданно для князя Андрея обе заплакали и опять стали целоваться. M lle Bourienne тоже заплакала. Князю Андрею было, очевидно, неловко; но для двух женщин казалось так естественно, что они плакали; казалось, они и не предполагали, чтобы могло иначе совершиться это свидание.
– Ah! chere!…Ah! Marieie!… – вдруг заговорили обе женщины и засмеялись. – J'ai reve сette nuit … – Vous ne nous attendez donc pas?… Ah! Marieie,vous avez maigri… – Et vous avez repris… [Ах, милая!… Ах, Мари!… – А я видела во сне. – Так вы нас не ожидали?… Ах, Мари, вы так похудели. – А вы так пополнели…]
– J'ai tout de suite reconnu madame la princesse, [Я тотчас узнала княгиню,] – вставила m lle Бурьен.
– Et moi qui ne me doutais pas!… – восклицала княжна Марья. – Ah! Andre, je ne vous voyais pas. [А я не подозревала!… Ах, Andre, я и не видела тебя.]
Князь Андрей поцеловался с сестрою рука в руку и сказал ей, что она такая же pleurienicheuse, [плакса,] как всегда была. Княжна Марья повернулась к брату, и сквозь слезы любовный, теплый и кроткий взгляд ее прекрасных в ту минуту, больших лучистых глаз остановился на лице князя Андрея.
Княгиня говорила без умолку. Короткая верхняя губка с усиками то и дело на мгновение слетала вниз, притрогивалась, где нужно было, к румяной нижней губке, и вновь открывалась блестевшая зубами и глазами улыбка. Княгиня рассказывала случай, который был с ними на Спасской горе, грозивший ей опасностию в ее положении, и сейчас же после этого сообщила, что она все платья свои оставила в Петербурге и здесь будет ходить Бог знает в чем, и что Андрей совсем переменился, и что Китти Одынцова вышла замуж за старика, и что есть жених для княжны Марьи pour tout de bon, [вполне серьезный,] но что об этом поговорим после. Княжна Марья все еще молча смотрела на брата, и в прекрасных глазах ее была и любовь и грусть. Видно было, что в ней установился теперь свой ход мысли, независимый от речей невестки. Она в середине ее рассказа о последнем празднике в Петербурге обратилась к брату:
– И ты решительно едешь на войну, Andre? – сказала oia, вздохнув.
Lise вздрогнула тоже.
– Даже завтра, – отвечал брат.
– II m'abandonne ici,et Du sait pourquoi, quand il aur pu avoir de l'avancement… [Он покидает меня здесь, и Бог знает зачем, тогда как он мог бы получить повышение…]
Княжна Марья не дослушала и, продолжая нить своих мыслей, обратилась к невестке, ласковыми глазами указывая на ее живот:
– Наверное? – сказала она.
Лицо княгини изменилось. Она вздохнула.
– Да, наверное, – сказала она. – Ах! Это очень страшно…
Губка Лизы опустилась. Она приблизила свое лицо к лицу золовки и опять неожиданно заплакала.
– Ей надо отдохнуть, – сказал князь Андрей, морщась. – Не правда ли, Лиза? Сведи ее к себе, а я пойду к батюшке. Что он, всё то же?
– То же, то же самое; не знаю, как на твои глаза, – отвечала радостно княжна.
– И те же часы, и по аллеям прогулки? Станок? – спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
– Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, – радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одевания перед обедом. Князь ходил по старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…