Метковский, Мечислав

Мечислав Метковский
польск. Mieczysław Mietkowski
Имя при рождении:	Моисей (Мойше) Бобровицкий
Дата рождения:	25 ноября 1903(1903-11-25)
Место рождения:	Белосток
Дата смерти:	27 апреля 1990(1990-04-27) (86 лет)
Место смерти:	Варшава
Гражданство:	ПНР ПНР
Партия:	КПЗБ КПП ВКП(б) ППР ПОРП
Основные идеи:	коммунизм
Род деятельности:	заместитель министра общественной безопасности
Награды:

Мечислав Метковский (польск. Mieczysław Mietkowski; 25 ноября 1903, Белосток — 25 апреля 1990, Варшава), он же Моисей (Мойше) Бобровицкий — польский коммунист еврейского происхождения, генерал бригады, заместитель министра общественной безопасности в 1944—1954. Один из руководителей аппарата политических репрессий. Отстранён от должности по результатам расследования злоупотреблений в госбезопасности.

В компартии. Переезд в СССР

Родился в еврейской рабочей семье (по точной дате рождения существуют некоторые разночтения; допускается 15 ноября). В 1922 вступил в компартию Западной Белоруссии, затем в компартию Польши. Был партийным функционером, участвовал в прокоммунистическом профсоюзном движении.

В 1925—1926 проходил военную службу в пехотном батальоне польской армии.

В 1928 выехал в Швейцарию на лечение глазного заболевания. На следующий год Моисей Бобровицкий перебрался из Швейцарии в СССР. Окончил Институт красной профессуры. Вступил в ВКП(б), был функционером ВЦСПС и Профинтерна. Принял имя Мечислав Метковский.

Военно-политический функционер

Окончив офицерские курсы, Мечислав Метковский подключился к международным операциям ВКП(б) и НКВД. В 1934—1936 оказывал помощь австрийскому Шуцбунду, в 1936—1939 участвовал в испанской гражданской войне. Вернувшись в СССР, работал в издательстве литературы на иностранных языках.

С июня 1941, после нападения Германии на СССР, Мечислав Метковский был призван в РККА. Служил в политорганах, занимался подготовкой пропагандистских текстов для солдат вермахта.

В 1943 поступил в политотдел 1-й Варшавской пехотной дивизии имени Тадеуша Костюшко. Вступил в коммунистическую ППР, руководил аппаратом политического образования польских вооружённых сил в СССР. Играл важную роль в формировании польских прокоммунистических силовых структур. При этом обвинялся в фаворитизме по отношению к евреям, в связи с чем на него поступали доносы в ЦК ВКП(б) и органы госбезопасности. Однако эта критика не была принята во внимание соответствующими советскими инстанциями.

В госбезопасности

В октябре 1944 Мечислав Метковский был назначен заместителем главы Департамента общественной безопасности ПКНО (возглавлял департамент коммунист Станислав Радкевич). С января 1945 Метковский — заместитель Радкевича как министра общественной безопасности Польши. До 1947 участвовал в подавлении антикоммунистического сопротивления Армии Крайовой и движения Свобода и Независимость. Затем курировал аппаратное функционирование МОБ, департаменты контрразведки, контроля за корреспонденцией, хозяйственные подразделения. Был также секретарём партийной организации ППР-ПОРП в министерстве.

Имел звание генералы бригады. Награждался орденом Возрождения Польши, Серебряным крестом Virtuti Militari, орденом «Знамя Труда».

Мечислав Метковский сыграл видную роль в организации политического террора сталинистского периода. В 1949—1954 он состоял в Комиссии по безопасности ЦК ПОРП — координационном органе репрессий. Причислялся к «еврейской» группе Якуба Бермана в руководстве ППР-ПОРП и органов госбезопасности (из наиболее известных функционеров МОБ к этой группе также принадлежали Роман Ромковский, Юзеф Рожаньский, Анатоль Фейгин, Юлия Бристигер, Вацлав Комар, Юзеф Чаплицкий, Юзеф Святло).

Отставка

В декабре 1954, при начале польской десталинизации, Метковский был снят с должности заместителя министра, само министерство расформировано. Партийно-служебное расследование выявило причастность Метковского к арестам членов правящей партии и применению пыток. Кроме того, на него возлагалась доля ответственности за провал, связанный с побегом подполковника Святло в Западный Берлин.

Метковский был исключён из ПОРП и выведен из политики. Однако его руководящие функции носили в основном «канцелярский» характер, участие в партийных чистках было более опосредованным, и поэтому Метковский не предстал перед судом, как другой заместитель Радкевича — генерал Ромковский.

Смерть

Последние 35 лет Мечислав Метковский прожил как частное лицо. Скончался в 1990, уже после смены общественно-политической системы в Польше и преобразования ПНР в Третью Речь Посполитую.

Похоронен на кладбище Воинские Повонзки в одной могиле с женой Генрикой.

Отрывок, характеризующий Метковский, Мечислав

Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.