Музей зарубежного искусства (Рига)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Координаты: 56°57′03″ с. ш. 24°06′06″ в. д. / 56.95083° с. ш. 24.10167° в. д. / 56.95083; 24.10167 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=56.95083&mlon=24.10167&zoom=16 (O)] (Я)
Музей зарубежного искусства
Ārzemju mākslas muzejs
Дата основания 1920
Местонахождение Домская площадь, д. 6
Рига, Латвия
Сайт [www.vmm.lv .lv]
К:Музеи, основанные в 1920 году

Музей зарубежного искусства (латыш. Ārzemju mākslas muzejs)  — один из самых крупных художественных музеев Латвии, является одной из главных достопримечательностей города Рига. Музею принадлежит самая большая в Латвии коллекция западноевропейского искусства, ближневосточного искусства, древнеегипетского искусства начиная с 5000 г. до н. э. и мирового искусства, включая современное искусство. Со времени своего открытия в 1920 году и до 2010 года музей находился в южном крыле Рижского замка. В 2012 году музей открылся вновь в здании бывшей Рижской биржи.[1]





История музейной коллекции

Основой коллекции музея стала коллекция рижского врача и путешественника Николауса фон Химзеля (1729—1764). Около 1866 года город Рига приобрёл коллекцию живописи у итальянского купца Доменико де Робиани (1793—1889), жившего в Риге в течение длительного времени и решившего вернуться в Италию. Эта коллекция включала многочисленные работы голландских, немецких и французских художников. Эти две коллекции были объединены и город Рига принял решение о создании художественного музея. За недостатком места, вновь образованная Городская художественная галерея с 1879 по 1905 год временно размещалась в доме мэра города Людвиг Керковиус (1831—1904). В этот период коллекция быстро росла благодаря многочисленным пожертвованиям. Так коллекционер и меценат Рейнхолд Шиллинг (1819—1888) завещал музею 30 полотен[2], мэр Людвиг Керковиус завещал музею 26 полотен, и т. д.. Самым большим и самым важным в художественном отношении был дар Фридриха Вильгельма Бредерло (1779—1862), который передал музею 201 картину, в том числе около 70 работ старых голландских мастеров.

В 1905 году город смог наконец открыть свой собственный музей для экспонирования коллекции из около 500 картин и также небольшой коллекции скульптуры. Коллекция продолжала расти и в 1930 году пополнилась важным в художественном отношении собранием работ бельгийских художников XIX века. После 1945 года коллекция была разделена между Латвийским Национальным художественным музеем и музеем западноевропейского искусства. Начиная с 1952 года отделы древнего Востока и Дальнего Востока была значительно расширены. В 1965 году музей получил современное название — Музей зарубежного искусства.

В настоящее время коллекция музея насчитывает около 1000 полотен.

Коллекция музея

Живопись (до 1800 года)

Живопись (после 1800 года)

Louis-Léopold Boilly: портрет картина Риге коллекционер Фридрих Вильгельм Brederlo Abraham Cooper: Выпас лошадей, Auguste Chabaud, оливковые деревья, Камиль Коро лесной край Adolphe Crespin: улыбка, Louis-Charles Crespin: Интерьер собора Святого Петра в Риме, Юхан Даль: Кораблекрушение на норвежском побережье, Шарль-Франсуа Добиньи: пейзаж с овец, Иван Эггинк: Одиссей и Навсикая, Peter Fendi: маленький скрипач, Ансельм Фейербах: Оплакивание Христа, Карл Антон Графф (1774—1832): Пейзаж с водопадом, Remigius van Haanen: Сцена Зимняя деревня, Ludwig von Hofmann: У истоков Eugène Louis Gabriel Isabey, рыбак девушка, Вильгельм фон Каульбах Торквато Тассо, Эрвин Генри Ландсир: отдых, Карл Фридрих Лессинг: ландшафт Эйфель; Ганс Макарт Битва между лапифов и кентавров Федерико де Мадрасо: Портрет бизнесмена Мадриде Дону Педро де Fevres Морена, Франс Мазерель моряк, Клод Моне: Winter Wonderland (Sandwiken), Эдвард Мунк, пейзаж с рекой, Адриан Людвиг Рихтер, берег Тибра в Аква Acetosa, Карл Шпицвег отшельник Фриц фон Уде: портрет человека в профиль Эмиль-Жан-Орас Верне: Изнасилование Анжелика Дейвид Уилки: Секретные ирландского завода;

Скульптура

Антонио Канова: снятие депрессии, Жан-Батист Карпо: смеющаяся девушка

Графика

Ян Бот: пейзаж с долиной, Raymond Lafage: Вакханалия; François Quelvée: портрет женщины, Карл Фогель: портрет человека;

См. также

Напишите отзыв о статье "Музей зарубежного искусства (Рига)"

Примечания

  1. [www.latvia.travel/ru/muzei-rizhskaya-birzha-i-otkrytie-novykh-vystavok Музей Рижская биржа и открытие новых выставок]
  2. Valentīna Opalā Reinholda Filipa Šillinga kolekcja Ārzemju mākslas muzejā: katalogs 80p. Rīga DOMA 1999 ISBN 9984926273, ISBN 9789984926278  (латыш.)

Ссылки

  • Живопись Бельгии, Норвегии, Швеции, Финляндии, Польши, Венгрии XIX—XX веков. Каталог. Музей зарубежного искусства Латвийской ССР. Составители каталога — Качалова М. Л., Томашицкая А. Э.. Фотографии Тоше А. Ю.. 42 стр. 11 илл. Рига 1974
  • Западноевропейское искусство. Альбом. Музей зарубежного искусства Латвийской ССР (Рига). Л. : «Аврора», 183 стр. 1986
  • The Latvian Museum of Foreign Art, Riga : Western European art / text and selection by Ivars Runkovskis; translated from the Russian by Vladimir Visey; photographs by Vladimir Dorokhov Leningrad : Aurora Art Publishers, 182p 1986 ASIN B0012TCHWM  (англ.)
  • [www.riga-life.com/culture/culture_details/212-Museum_of_Foreign_Art Museum of Foreign Art]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Музей зарубежного искусства (Рига)

«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.