Нэцкэ

Нэ́цкэ (яп. 根付 netsuke, нэцукэ) — миниатюрная скульптура, произведение японского декоративно-прикладного искусства, представляющее собой небольшой резной брелок.

Описание

Нэцкэ использовалось в качестве подвесного брелока на традиционной японской одежде кимоно и косодэ (帯鉗), которая была лишена карманов. Небольшие вещи вроде кисета или ключа клали в особые ёмкости (называемые сагэмоно 下げ物). Ёмкости могли иметь форму кисетов или маленьких плетёных корзинок, но наиболее популярными были ящички (инро), которые закрывались с помощью бусины, скользившей по шнуру (одзимэ). Инро крепились к поясу кимоно (оби) с помощью шнура. Его связывали в кольцо, складывали пополам и пропускали через пояс. К одному из концов получившейся петли крепили нэцкэ. Узел шнура прятали в одном из двух химотоси (紐解) — отверстий нэцкэ, соединённых сквозным клапаном. Таким образом, нэцкэ служило одновременно своеобразным противовесом и изящным украшением одежды.

• ChristNetsukeIvory17thcenturyJapan.jpg

  Нэцкэ, изображающее Иисуса Христа, слоновая кость, XVII век

• Mammoth ivory netsuke buddha.JPG

  Нэцкэ, изображающее Хотэя, слоновая кость, современная работа

• Netsuke-p1030001.jpg

  Нэцкэ удерживает инро на оби

• A leather Pouch with kagami Netsuke ona partly opened fan.jpg

  Нэцкэ, прикреплённое к инро, гравюра Кацусики Хокусая

Нэцкэ не следует путать с окимоно — миниатюрной японской скульптурой, похожей на нэцкэ и по оформлению, и по сюжетам, и нередко по размерам. В окимоно всегда отсутствует отверстие для шнура, то есть эти скульптуры лишены утилитарных функций. Слово окимоно (дословно — «поставленная вещь») является общим наименованием всей станковой скульптуры малых размеров, предназначенной только для оформления интерьера. Оно относится к статуэткам, выполненным из любого материала. В тех случаях, когда термин окимоно употребляется в связи с нэцкэ, имеются в виду скульптуры, выполненные из слоновой кости и — редко — из дерева. Такие окимоно возникли позже — не ранее XIX века и создавались они мастерами, основной специальностью которых была резьба нэцкэ.

История

Прототипы нэцкэ

Вопрос о происхождении нэцкэ может быть решён двояко: нэцкэ — японское изобретение, или же нэцкэ были заимствованы японцами. Нэцкэ — одновременно и утилитарная деталь костюма, имеющая специфическую форму, и художественное произведение, оформленное в определённом стиле. Каждый из этих «аспектов» нэцкэ может дать свой ответ на вопрос об их происхождении.

Брелоки-противовесы типа нэцкэ использовались на обширной территории: в Японии и Венгрии, на Крайнем Севере и в Эфиопии. В сущности «нэцкэ» появляются там, где имеется костюм без карманов, но с поясом. Поэтому рискованно объяснять обычай ношения предметов типа нэцкэ заимствованным извне: этот обычай может оказаться местным. Если брелоки, существующие в разных странах, обнаруживают стилистическую близость, то это — веский повод для предположения о влияниях и заимствованиях. Нэцкэ в виде палочки или пуговицы употреблялись и раньше, но именно в XVII веке они начинают приобретать характер миниатюрной скульптуры. В Японии если не сам обычай ношения предметов за поясом с помощью противовеса-брелока, то специфика его художественного оформления (в виде резной скульптуры, рельефной пластинки и пр.) несомненно не местного, но китайского происхождения, где подвесные брелоки изготавливали уже в III в. до н. э. В период Мин (1368—1644) китайцы называли такие предметы чжуйцзы (坠子 zhuizi) или пэй-чуй (pei-chui) — изделия, аналогичные нэцкэ и по функциям и по оформлению. К этому времени уже давно существовали прочные традиции заимствования японцами различных элементов духовной и материальной культуры Китая, в том числе и одежды. Название брелоков также указывают на Китай. «Нэцкэ» — не единственное их обозначение в Японии. Иногда встречаются и такие, как кэнсуй, хайсуй и хайси. Но именно эти названия — по-китайски соответственно: сюань-чуй, пэй-чуй и пэй-цзы — использовались в Китае наравне с самым распространённым термином чжуй-цзы. Некоторые ранние нэцкэ назывались карамоно (唐物, «китайская вещь») и то:бори (唐彫り, «китайская резьба»). Связь нэцкэ с их китайским прототипом очевидна. Но роль пэй-цзы в истории нэцкэ не стоит преувеличивать: очень скоро в Японии на основе чжуй-цзы были выработаны оригинальные формы нэцкэ и приёмы резьбы, введены новые сюжеты и переосмысленны старые. В Японии нэцкэ превратилось в самостоятельное и высокоразвитое искусство, чего не произошло с китайскими чжуй-цзы.

До XVII века сведений об использовании японцами нэцкэ нет. Вещи, которые необходимо было иметь при себе, носили по-другому. В истории японского костюма существовало несколько способов прикреплять вещи к поясу. Самый древний предмет, который носили в Японии с помощью приспособления, сходного с нэцкэ, это упоминаемый ещё в сочинениях первой четверти VIII века «Кодзики» (Записи о делах древности") и «Нихонги» («Анналы Японии») хиути-букуро (火打ち袋) — мешочек для кремня и огнива, который крепился к эфесу меча. Обычай оказался стойким. В живописи периода Хэйан (794—1185) нередко встречаются изображения хиути-букуро (например, в иконе божества Конгобу-дзи монастыря Коя-сан). Мешочек для кремня и огнива можно видеть и на свитке Нагатака Тоса (конец XIII века) «Живописное повествование о монгольском вторжении» у человека, докладывающего о появлении вражеского флота. В период Камакура и Муромати (1335—1573) хиути-букуро стали использовать как кошелёк, портативную аптечку и т. д., но носили его так же, как и раньше.

Параллельно с этим распространены были и другие приспособления. Прежде всего это оби-хасами (帯鉗), которые, как сказано в сочинении 1821—1841 годов «Разговоры в ночь Крысы», были предшественниками нэцкэ. Оби-хасами — фигурно обрамлённый крючок; верхний загиб его зацепляется за пояс, а к выступу внизу привязавались различные предметы. Аналогичные вещи дошли до нас от минского времени в Китае. Форма оби-хасами не привилась, поскольку такой способ был небезопасен: при быстром движении, сгибании корпуса легко можно было уколоться длинным и острым крючком.

Ещё одной формой, предшествовавшей и отчасти сосуществовавшей с нэцкэ, является обигурува — поясное кольцо, к которому крепились кошелёк, ключи и т. п. Возможно, что такой тип крепления попал в Японию из Монголии через Китай.

Первые нэцкэ

В Японии первые нэцкэ появляются во второй половине XVI — начале XVII в.

Возможно, свою роль здесь сыграли конкретные события: походы в Корею военного правителя Японии Тоётоми Хидэёси в 1592 и 1597 годах. Эту дату появления нэцкэ подтверждают изображения костюмов в живописи того времени и сведения литературных источников. В росписи ширмы конца XVI века «Объездка лошадей» один из наездников изображён с инро, свисающим с пояса. Складки одежды скрывают предмет, к которому оно привязано, но, судя по позиции инро — нэцкэ. Существует описание охоты Токугавы Иэясу, в котором среди прочих деталей костюма Иэясу упоминается и нэцкэ в виде тыквы-горлянки. Это — самые ранние свидетельства ношения брелоков-противовесов в Японии.

XVII век — предыстория нэцкэ, о которой мы знаем лишь по косвенным данным. Дошедшие до наших дней произведения были созданы не раньше первой половины XVIII века. К этому времени сложение художественного языка миниатюрной японской скульптуры уже завершилось, и период с середины XVIII века по середину XIX века мы можем считать «золотым веком» нэцкэ.

История нэцкэ в основном не выходит за пределы периода Токугава (1603—1868) — времени расцвета искусства горожан — купцов и ремесленников. Условия их существования, социальная атмосфера в целом оказали заметное влияние на эволюцию миниатюрной скульптуры. Так, например, в области внутренней политики военным правительством Японии (бакуфу) был принят курс на сохранение раз созданной структуры общества. Неоднократно выпускались «законы против роскоши», целью которых было строгое разграничение «благородного» и «подлого» сословий в том числе в образе жизни и в одежде. Регламентации подвергалось всё: от количества этажей в доме до качества материи для платья и стоимости игрушек или сладостей. За нарушение запретов налагались наказания: от штрафа до высылки из города. Впрочем, эти запреты если не нарушались прямо, то, как правило, умело обходились. Тем не менее, возможностей украсить костюм у горожан оказалось не так уж много, а потому ни одна из них не должна была быть упущена. Нэцкэ и была той деталью, с помощью которой можно было продемонстрировать и собственный вкус, и своё отношение к очередной моде, и, в какой-то степени, благосостояние. Именно в прикладных видах искусства полнее всего находили своё удовлетворение эстетические требования горожан, стимулировавшие появление виртуозных мастеров нэцукэси — резчиков нэцкэ. Поэтому изменение формы, материала, художественной трактовки нэцкэ ясно говорит о смене художественных вкусов и пристрастий японцев конца XVII—XIX веков.

Возникновение школ резчиков-нэцукэси

В XVII и XVIII вв. возникают целые школы резчиков, отличающиеся стилем и излюбленными темами. Например для школ Хида или Нара были характерны фигурки, выполненные в стиле иттобори — с помощью одного ножа, без тщательной проработки мелких деталей. Наиболее крупные школы резчиков складываются в Эдо, Осака и Киото. В провинции порой возникают самобытные течения, основоположником которых нередко был один талантливый мастер. В качестве примера можно указать на Сиёду(?) Томихару, который жил и творил в середине XVIII в. на территории провинции Ивами острова Хонсю. Среди нэцукуси возникают такие громкие имена, как Сюдзан Ёсимура из Осака, Томотада и Масано из Киото. Однако за редким исключением нам мало что известно о жизни и подробностях биографий большинства резчиков. Большим подспорьем для исследователей, занимавшихся историей нэцкэ, стал сборник "Сокэн кисё". Он был издан в 1781 г. жителем Осака и торговцем мечами Инаба Цурю. В сборнике приведён список из пятидесяти трёх имён крупнейших нэцукэси того времени, сопровождавшихся иллюстрациями их работ.

Нэцкэ и современность

Значительная часть нэцкэ конца XIX и все нэцкэ XX века выполнялись на экспорт. Изготавливаются они и в наше время. В большинстве своём это — достаточно низкосортная сувенирная продукция, выпускаемая конвейерным способом. Но искусство нэцкэ не исчезло. И в наши дни существуют мастера, специальность которых — резьба нэцкэ. Некоторые работы таких мастеров оцениваются весьма высоко (от US$10,000 до $100,000 и более). Цены на коллекционные нэцкэ на аукционах в США колеблются обычно от нескольких сотен до тысяч долларов (недорогие штампованные, но точные репродукции продаются в магазинах при музеях по ценам до $30).

Впрочем, характер развития этого искусства изменился. Во-первых практическая потребность в нэцкэ исчезла: японцы носят европейский костюм, так как в 1920-х годах кимоно вытесняет европейская одежда. Во-вторых изменилось отношение самих резчиков к создаваемым ими нэцкэ: теперь они рассматриваются как вполне самостоятельные произведения, обособленые и от заказчика, и от моды, а нередко и от традиции той или иной школы. Работы современных мастеров можно поделить на две группы: нэцкэ, выполненные в духе современной станковой скульптуры, и традиционные нэцкэ.

Типология (виды) нэцкэ

• катабори (形彫) — самый известный вид нэцкэ, компактная резная скульптура, которая может изображать людей, животных, многофигурные группы. Характерна для зрелого периода истории нэцкэ (конец XVIII — начало XIX века).
• анабори (穴彫) — подвид катабори, сюжеты которого создаются внутри вырезанной полости; наиболее обычны сцены внутри двустворчатой раковины
• саси  (差) — Одна из наиболее старых форм нэцкэ. Она представляет собой длинный брусок (из различных материалов, но чаще всего из дерева) с отверстием для шнура на одном конце. Способ употребления саси отличается от всех других форм. Если катабори, мандзи и прочие использовали в качестве противовеса, то саси затыкали за пояс таким образом, что отверстие находилось внизу, а на шнурке, пропущенном через него, свисал кошелёк, ключи и т. п. Иногда на верхнем конце дополнительно вырезался крючок, зацеплявшийся за верхний край пояса. Обычно саси считают одной из форм нэцкэ, но по мнению некоторых исследователей, она является модификацией рукоятки меча, к которому подвешивали мешочек с кремнем и огнивом. Ещё одна близкая аналогия саси — приспособление оби-хасами, изобретённое в Китае. Оно в принципе аналогично саси, имеет крючок сверху, но вместо отверстия у оби-хасами внизу есть небольшое круглое утолщение, за которое привязывался носимый предмет. Первые нэцкэ-саси до наших дней дошли в очень небольшом количестве. Кроме того, первые нэцкэ-саси трудноотличимы от оби-хасами. Позже, в период развитого искусства нэцкэ, форма саси, вероятно, воспринималась как архаизм и использовалась не часто.
• маска (яп. 面 мэн) — самая большая после катабори категория, часто являлась уменьшенной копией маски но, по своим свойствам сходна с катабори и мандзю/кагамибута
• итараку — нэцкэ в форме тыквы, коробочки или других предметов, сплетённых из проволоки, бамбука или тростника.
• мандзю (饅頭) — нэцкэ в виде толстого диска, выполненного чаще всего из слоновой кости. Иногда делается из двух половинок. Изображение даётся гравировкой, которая, как правило сопровождается чернением. Название получила благодаря сходству с круглой плоской рисовой лепёшкой мандзю. Одной из своеобразных разновидностей мандзю является композиции, составленные из нескольких миниатюрных театральных масок.
• рюса (柳左）— Вариант формы мандзю. Основное отличие этой формы от обычной мандзю в том, что она пустая внутри, а одна (верхняя) часть выполнена в технике сквозной резьбы. Когда рюса делали из двух разъёмных половинок, то обычно из середины материал выбирался с помощью токарного станка. Эта форма особенно часто использовалась в Эдо, где жил известный резчик Рюса (работал в 1780 годы), по имени которого она и названа. Считается, что эта форма, так же как и мандзю, особое распространение получила в связи с землетрясениями периода Ансэй (1854—1860), и в особенности с эдосским землетрясением 1855 года, когда многие нэцкэ были уничтожены и возникла необходимость в новой продукции. Простота изготовления рюса по сравнению, например, с катабори или кагамибута и повлияла на их преимущественное распространение в это время.
• кагамибута (鏡蓋) — тоже сходна с мандзю, но представляет собой плоский сосуд, выполненный из слоновой или другой кости, рога, редко дерева, сверху покрытый металлической крышкой, на которой и сосредоточена основная часть декоративного оформления на основе широкой гаммы техник. Подпись на таких нэцкэ обычно принадлежит мастеру по металлу.

Этими формами, конечно, не исчерпывается всё многообразие нэцкэ. Существовали так называемые «курьёзные» нэцкэ — например, изготовленные из курков голландских ружей, резные изделия, приспособленные для ношения в качестве поясного брелока, такие как куклы, а также брелоки, имеющие дополнительное практическое значение: в виде счётов — соробан, компаса, кремня и огнива, пепельницы и т. д. Однако эти вещи появляются в общей массе лишь эпизодически, они представляют собой исключение из общего правила.

• KataboriNetsuke.jpg

  катабори

• AnaboriNetsuke.jpg

  анабори

• Obihasami.jpg

  саси

• MaskNetsuke.jpg

  маска

• ManjuNetsuke.jpg

  мандзю

• RyusaNetsuke.jpg

  рюса

• KagamibutaNetsuke.jpg

  кагамибута

• TrickNetsuke.jpg

  нэцкэ с секретом

Материалы, используемые при изготовлении

Материалы нэцкэ разнообразны.

Нэцкэ резали из

• дерева,
• слоновой кости,
• моржовой кости,
• рога оленя,
• рога буйвола,
• носорожьего рога,
• рога нарвала,
• клыков вепря,
• клыков медведя,
• клыков волка,
• клыков тигра,
• костей различных животных.

Использовались, хотя и гораздо реже

• лак,
• металлы,
• фарфор,
• бамбук,
• разные виды коралла,
• разные виды янтаря,
• черепаховый панцирь,
• стекло,
• агат,
• нефрит,
• кремень,
• окаменевшее дерево.

Для ношения могли приспосабливаться

• тыквы-горлянки,
• раковины,

или же предметы, имевшие первоначально другое назначение, — например,

• детали оправы холодного оружия.

Однако нэцкэ из таких материалов, как лак, керамика, фарфор, представляют собой продукцию давно оформившихся видов прикладного искусства со своими традициями и приёмами. Развитие же нэцкэ как самостоятельного искусства, становление его художественного языка связано с двумя материалами: деревом и слоновой костью.

• Слоновая кость в истории японского искусства — материал довольно «молодой». До периода Токугава о ней знали только по китайским изделиям. В виде бивней она стала завозиться в Японию из Вьетнама через Китай. Из этого материала изготавливали гребни для женской причёски и другие украшения, но в первую очередь — плектры для сямисэна. Обрезки слоновой кости, имевшие обычно треугольную форму, шли на массовое изготовление нэцкэ, что наложило отпечаток и на форму таких изделий. Мастера, работавшие по частным заказам и заботившиеся более о своей профессиональной репутации, чем о заработке, избегали такого материала.

• Дерево — традиционный материал японской скульптуры. Использовались различные породы, но чаще других —
• кипарисовик японский (хиноки).

Большая часть нэцкэ раннего периода выполнена из кипарисовика. Он мягок и удобен для резьбы, но обладает существенным недостатком: со временем изделия покрываются трещинами. Требования, которые предъявляются к нэцкэ, полнее всего удовлетворяет

• самшит японский (цугэ) —

твёрдый материал, который издавна использовался для печатей. Помимо хиноки, использовали лёгкую и мягкую древесину

• корейской сосны (тёсэммацу),

отличающуюся красновато-жёлтым оттенком. Нэцкэ резали и из

• персимона —

древесины имеющей желтоватый цвет и чёрную сердцевину, которую иногда брали как самостоятельный материал.

Среди тяжёлых и твёрдых пород, кроме самшита, для изготовления нэцкэ применяли

• прунус (ису),

древесина которого имеет тёмно-коричневый или красноватый оттенок. Существуют нэцкэ из

• бледно-розовой вишни (сакура),

а также из

• чёрного дерева, которое привозили из Индии.

Гораздо реже применялись другие породы дерева — такие, как

• тис,
• чайный куст,
• камфорное,
• железное дерево,
• камелия,
• жужуб,
• сосна,
• сандал,
• грецкий орех,
• бетелевый орех (растительная слоновая кость),
• пальмовый орех (в период Мэйдзи, его привозили из Южной Америки).

Преимущественное использование того или иного материала, объясняется, в первую очередь, причинами чисто практического характера: пригодностью, прочностью, доступностью и достаточным количеством.

Символика материала

В большинстве случаев материал (а не только сюжет) обладал символическим подтекстом.

Так, самшит-цугэ, будучи вечнозелёным деревом, считался символом долголетия, и его древесина высоко ценилась как материал для оберегов, амулетов и других ритуальных предметов. Слоновая кость также имела благопожелательную символику, а, кроме того, была лечебным средством. В Китае, откуда поступали в Японию сначала изделия из слоновой кости, а позднее бивни, порошок или стружка от слоновой кости применялись в медицине. Например, для того, чтобы удалить занозу, использовали припарки из пудры слоновой кости и воды. Считалось, что сваренные в воде обрезки слоновой кости действуют как слабительное, но если их предварительно сжечь, то действие препарата будет обратным. Кроме того, слоновую кость рекомендовали при эпилепсии, остеомиелите и оспе. Таким образом, китайские чжуй-цзы из слоновой кости были своего рода портативной аптечкой с лекарствами на все случаи.

О том, что такое восприятие слоновой кости существовало в Японии, свидетельствуют некоторые нэцкэ, у которых оборотная, не видимая чужому глазу сторона оставлялась необработанной для того, чтобы можно было соскрести немного слоновой кости для приготовления лекарства, не повредив при этом изображения. Такой способ применения нэцкэ, несомненно, был заимствован из Китая, где с той же целью использовали чжуй-цзы из слоновой кости. Нетрудно себе представить, что и в тех случаях, когда слоновая кость не предназначалась для лечения, понимание целительной функции материала оставалось неизменным, а потому его символика так же, как и символика самшита, связана с пожеланием долголетия. Лекарством считался и порошок из рога оленя, которому приписывали магические свойства: возвращение молодости и силы. Соответственно можно сделать вывод, что и нэцкэ из оленьего рога благодаря материалу заключали в себе оттенок пожелания здоровья и долголетия.

Благопожелательную и врачевательную символику имели и нэцкэ из вишни, берёзы, сливы, жужуба и некоторых других материалов.

Сюжеты

Более любого другого искусство нэцкэ отразило природу породившего его общества. Причины этого лежат вне рамок данной статьи, но можно упомянуть, что они включают в себя долгие периоды изоляции, обусловленные географическими и политическими причинами, а также ограничение путей самовыражения японцев вследствие обычаев и законов. В результате нэцкэ показывают все стороны жизни Японии своего времени, включая богатый фольклор, религию, ремёсла, торговлю и профессии, различные типы людей и существ, реальных и вымышленных. Можно выделить следующие сюжеты:

• люди: знаменитые и неизвестные, реальные, исторические и выдуманные, дети, воины, священники и т. д.
• животные: знаки восточного гороскопа и другие
• растения и растительные продукты; маленькие, такие, как бобы и грецкие орехи, часто вырезались в настоящую величину

• божества и мифические существа, часто из китайских мифов и религии, нэцкэ, изображающие одного из семи богов удачи, которые, согласно синтоизму, приносят удачу
• предметы; самая редкая категория. Монеты, инструменты, кровельная черепица и тому подобное
• абстрактные: символы мон, узоры
• сексуальные (春画 сюнга): могут изображать совокупляющихся мужчину и женщину или лишь намекать в утончённой символической форме на эротическое содержание

Одни нэцкэ изображают простые объекты, другие — целые сцены, известные из истории, мифологии или литературы.

Организации коллекционеров

В 1975 году было создано Международное общество нэцкэ ([www.netsuke.org International Netsuke Society]). На данный момент INS является крупнейшей международной организацией коллекционеров нэцкэ, и объединяет коллекционеров, проживающих в 31 стране мира. INS сотрудничает с большинством американских музеев и галерей с целью организации регулярных выставок японской миниатюрной пластики. Дважды в год INS проводит международные конференции, которые включают лекции, семинары-практикумы от ведущих экспертов и общественных организаций в области нэцкэ. Также INS издает ежеквартальный журнал International Netsuke Society Journal.

В 2011 году на ежегодной конференции INS было принято решение о создании отделения по странам СНГ Международного общества нэцкэ. В созданную организацию вошли искусствоведы, культурологи, историки, коллекционеры нэцкэ из разных стран СНГ. Председателем отделения по странам СНГ Международного общества нэцкэ был избран Борис Филатов (Украина). Отделение INS по странам СНГ издает дважды в год русско-английский журнал [netsuke.org.ru/ «Нэцкэ.CIS»].

Разное

В СССР нэцкэ были популяризованы благодаря фильму «Каникулы Кроша» (1980) по роману Анатолия Рыбакова.

Библиография

• Нэцкэ. Серия «Мастера и шедевры». Сост. Афонькин С. Ю. СПб., Бестиарий, 2007 ISBN 978-5-9603-0073-5
• Нэцке и японская гравюра из собрания С. П. Варшавского. Каталог выставки. Л., «Искусство», 1983
• Николаева Н. С. Декоративное искусство Японии. М., «Искусство», 1972
• Успенский М. В. Нэцке. Л., Искусство, 1986

См. также

• Брелок
• Подвеска

Ссылки

• [www.netsuke.org Международное Общество Нэцкэ]
• [netsuke.org.ru Сайт журнала "Нэцкэ.CIS"]
• [youtube.com/watch?v=I8Faj8zcsh0 О нэцкэ в Киножурнале «Хочу всё знать»] на YouTube
• [www.tigrulki.ru/2010/02/10/udivitelnye-necke-igrushki-amulety-i-proizvedeniya-iskusstva/ Статья-обзор М. Моториной о нэцкэ]

Отрывок, характеризующий Нэцкэ

– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.