Паровоз Л (1914)
Поделись знанием:
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…
Не следует путать с более поздним одноимённым паровозом конструктора Л. С. Лебедянского.
| Л (Лп) | |
 | |
| Основные данные | |
|---|---|
| Страна постройки | |
| Завод | |
| Главный конструктор | |
| Годы постройки | |
| Всего построено |
66 |
| Ширина колеи | |
| Конструкционная скорость |
120 км/ч |
| Технические данные | |
| Осевая формула | |
| Длина паровоза |
14 000 мм |
| Служебный вес паровоза |
96,7 т |
| Порожний вес паровоза |
85,6 т |
| Сцепной вес |
51,9 т |
| Нагрузка от движущих осей на рельсы |
17,3 тс |
| Мощность |
1 500—1 600 л.с. |
| Диаметр бегунковых колёс |
940 мм |
| Диаметр движущих колёс |
1 840 мм |
| Диаметр поддерживающих колёс |
1 310 мм |
| Давление пара в котле |
12 кг/см² |
| Полная испаряющая поверхность нагрева котла |
269,6 м² |
| Тип пароперегревателя |
двухоборотный Шмидта |
| Поверхность нагрева пароперегревателя |
85,5 м² |
| Площадь колосниковой решётки |
4,65 м² |
| Число цилиндров |
4 |
| Диаметр цилиндров |
460 мм |
| Ход поршня |
650 мм |
| Длина тендера |
8 543 мм |
| Порожний вес |
27,5 т |
| Объём баков для воды |
28 м³ |
| Запас топлива |
18 т |
| Эксплуатация | |
| Страна | |
| Дорога | |
|
| |
Паровоз Л (в честь Лопушинского; с 1947 г. — Лп — пассажирский. Прозвища — «Владикавказский паси́фик», «элька») — российский магистральный пассажирский паровоз осевой формулы 2-3-1, производившийся в 1914–1918 и 1923–1926 гг. на Путиловском заводе. В 1910-е и до конца 1920-х являлся самым мощным пассажирским паровозом в Европе. Редкий для российского и советского паровозостроения случай применения на паровозе с одной жёсткой рамой 4-цилиндровой паровой машины — средняя ведущая ось была коленчатой и приводилась шатунами двух внутренних цилиндров.
Напишите отзыв о статье "Паровоз Л (1914)"
Литература
- Раков В. А. Паровозы серии Л // Локомотивы отечественных железных дорог 1845-1955. — изд. 2-е, перераб. и доп. — Москва: Транспорт, 1995. — С. 244—245, 283. — ISBN 5-277-00821-7.
| ||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Паровоз Л (1914)
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…
