Поппониды
| Бабенберги | |
| Период | |
|---|---|
| Родоначальник: |
Поппо I Бабенберг |
| Когнаты: | |
| Ветви рода: | |
| Родина | |
| Подданство | |
Поппониды или франконские Бабенберги (нем. Babenberger) — феодальный род франкского происхождения, из которого происходили графы Хеспенгау, герцоги Франконии, маркграфы Тюрингии и (позднее, в XI-XVI вв.) графы Хеннеберга. Согласно наиболее распространённой версии — ветвь Робертинов.
Франконских Бабенбергов не следует путать с австрийскими Бабенбергами. Так окрестил Поппонидов хронист Оттон Фрейзингский[1], выходец из австрийского дома Бабенбергов, которые также считали себя (без каких бы то ни было оснований) потомками Поппо I.
Содержание
Происхождение
Основателем рода Бабенбергов был Поппо I из Грапфельда (ум. 819/841)[2], живший в начале IX века, граф Грабфельда (на границе Франконии и Тюрингии). Согласно одной из версий, Поппо I был внуком Канкора, графа Хеспенгау, чьим отцом был Руперт (Роберт), пфальцграф Хеспенгау и граф Вормса (Вормсгау). Канкор был братом Инграм из Хеспенгау и, таким образом, её дочь Ирменгарда, жена Людовика I Благочестивого, была его племянницей. Следовательно, сын Ирменгарды Людовик Немецкий из династии Каролингов был родственником Поппо I.
История рода
Поппо, наряду с Гебхардом и Архиепископом Майнца Отгаром, был одним из лидеров знатных франков, которые воспротивились восстанию Людовика II Немецкого против императора Людовика Благочестивого.
Один из сыновей Поппо I, Генрих, был маркграфом Саксонии, Тюрингии и Нейстрийской марки[3]. Он унаследовал родовой замок Бабенберг на реке Майн, вокруг которого впоследствии вырос город Бамберг. Генрих был правой рукой Карла III Толстого. Он стоял во главе войска, которое неудачно штурмовало укрепленный лагерь викингов Ассель во Фризии. Когда в 885 году император Карл вызвал к себе Годфрида Фризского и герцога Эльзаса Гуго, именно Генрих арестовал их, а позднее казнил Гуго и отправил в ссылку Годфрида[4]. В 884 году Генрих руководил обороной Нейстрийской марки от набегов викингов. Он участвовал в обороне Парижа от набега викингов в 886 году и погиб в одной из схваток. Сыном Генриха был маркграф Нейстрийской марки Беренгар II[5].
Другой сын Поппо I, Поппо II, был маркграфом Тюрингии в 880—892 годах, пока его не низложил император Арнульф Каринтийский. Около 880 года он был назначен командующим войсками Лужицкого вала для подготовки его защиты от набегов моравцев и лужичан, которые хотели сжечь союзные германцам славянские поселения[6]. Как минимум три военных столкновения этого периода зафиксированы в Фульдских анналах. Согласно Регино Прюмскому, Поппо II посоветовал епископу Вюрцбурга Арну придпринять поход против славян, в котором последний и погиб[2]. В результате этого Конрад Старший сменил Поппо, а его брат Рудольф занял место епископа Вюрцбурга. Они оба были представителями рода Конрадинов и пользовались поддержкой императора Арнульфа Каринтийского. В результате этого между Конрадинами и Бабенбергами возникла война за спорные владения. В 899 году Поппо II был восстановлен в своих владениях, а также стал в 903 году графом Норгдау, а в 906 году и графом Волкфельд. Он умер позже 906 года.
Третий сын Поппо I, Эгино, был графом в Восточной Франконии и некоторое время управлял Тюрингией вместе с братом Поппо II. Он погиб в битве против венгров в 908 году. От Поппо II произошли графы Хеннеберги, тогда как Генрих стал основателем собственно дома Бабенберг, названного по замку детей Генриха на Верхнем Майне. Вокруг замка вырос город Бамберг.
Война с Конрадинами
Спор между Бабенбергами и Конрадинами, возникший в период низложения Поппо II, усиливался в виду того, что обе семьи пытались увеличить своё влияние на территории бассейна Среднего Майна. Он достиг своего апогея в начале Х века, в сложный период правления немецкого короля Людовика IV Дитя. В начале X века Бабенберги потерпели поражение от соперничавшего с ними рода Конрадинов и были изгнаны из Франконии.
Практически всё своё правление Конрад Старший провёл во вражде с домом Бабенбергов за контроль над Франконией. Первоначально его противниками были сыновья графа Поппо I из Грапфельда — Генрих, а затем Поппо II. В 892 году король Восточно-Франкского королевства Арнульф Каринтийский сместил с поста герцога Тюрингии и маркграфа Сорбской марки Поппо II, назначив на его место Конрада, что послужило одним из поводов к вражде. Одновременно брат Конрада, Рудольф, был назначен епископом Вюрцбурга, что ещё более упрочило положение Конрадинов во Франконии. Однако пост герцога Тюрингии Конрад занимал недолго, вскоре король Арнульф заменил его, поставив герцогом Бурхарда.
В 899 году умер Арнульф Каринтийский, новым королём стал его малолетний сын Людовик IV Дитя. Родственники Конрада заняли главенствующие позиции при королевском дворе, определяя политику государства, а сам он, вместе с архиепископом Майнца Хатто I, стал одним из регентов при малолетнем монархе.
Вражда Конрадинов с Бабенбергами возобновилась в 902 году, когда Конрадинам удалось разбить Бабенбергов. Постепенно Конрад смог объединить в своих руках весь Гессен, присоединяя к своим владениям конфискованные у Бабенбергов графства. Его владения позже составили герцогство Франкония. В решающей битве при Фритцларе в 906 году Конрадины одержали решающую победу, а два представителя дома Бабенбергов погибли на поле боя. Позднее в 906 году Адальберт, глава дома Бабенбергов, воспользовавшись тем, что Конрад отослал старшего сына с частью армии в Лотарингию, вторгся в его владения. 27 февраля около Фридеслара он напал на Конрада, который в итоге погиб. После этого Адальберт в течение трёх дней опустошали окрестности. Адальберт был вызван на имперский суд регентом Хатто, но он отказался и заперся в замке Терес. В конце 906 года Адальберт сдался войскам короля в обмен на обещание Хатто о гарантии своей безопасности, однако был обезглавлен.
Пресечение
Прямая мужская линия Хеннебергов угасла в 1246 году. Боковой ветви семьи по линии одного из сыновей Генриха удалось ненадолго укрепиться в Швайнфурте. Одно время от неё пытался выводить своё происхождение баварский королевский дом Виттельсбахов[7], позднее настаивавший на происхождении от Луитпольдинов. Последний граф Хеннебергский скончался в 1583 году. Его владения унаследовали эрнестинские Веттины.
Напишите отзыв о статье "Поппониды"
Примечания
- ↑ www.domus-ecclesiae.de/historica/otto-frisingensis/otto-frisingensis.vita.html Article on his life (in German), with complete works (in Latin)
- ↑ 1 2 [www.medievalsources.co.uk/fulda.htm The Annals of Fulda] (Manchester Medieval series, Ninth-Century Histories, Volume II.) Reuter, Timothy (trans.) Manchester: Manchester University Press, 1992.
- ↑ Keats-Rohan, Katharine S. B. (2000). «Poppa de Bayeux et sa famille». In Settipani, Christian; Keats-Rohan, Katharine S. B. (in French). Onomastique et Parenté dans l’Occident médiéval. Oxford: Unit for Prosopographical Research, Linacre College. ISBN 1-900934-01-9
- ↑ Guillotel, Hubert (2000). «Une autre marche de Neustrie». In Settipani; Keats-Rohan (in French). Onomastique et Parenté dans l’Occident médiéval.
- ↑ Musset L: Les invasions: le second assaut contre I’Europe Chrétienne 1965
- ↑ Reuter, Timothy. Germany in the Early Middle Ages 800—1056. New York: Longman, 1991.
- ↑ Häutle C. Genealogie des erlauchten Stammhauses Wittelsbach, von dessen Wiedereinsetzung in das Herzogthum Bayern (11. September 1180) bis herab auf unsere Tage. — Münch., 1870.
Литература
- Detlev Schwennicke, Europäische Stammtafeln, III.1, T. 54, 1984
- Alfred Friese: Studien zur Herrschaftsgeschichte des fränkischen Adels. Der mainländisch-thüringische Raum vom 7.-11. Jahrhundert. Klett-Cotta, Stuttgart 1979, ISBN 3-12-913140-X (Geschichte und Gesellschaft — Bochumer historische Studien 18), (Zugleich: Bochum, Univ., Habil.-Schr.).
- Ferdinand Geldner: Neue Beiträge zur Geschichte der «alten Babenberger». Meisenbach, Bamberg 1971, ISBN 3-87525-023-0 (Bamberger Studien zur fränkischen und deutschen Geschichte 1).
- Wolfgang Metz: Babenberger und Rupertiner in Ostfranken. In: Jahrbuch für fränkische Landesforschung. Band 18, 1958, ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0446-3943&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0446-3943], S. 295—304.
- Donald C. Jackman: Die Ahnentafeln der frühesten deutschen Könige. In: Herold-Jahrbuch, Neue Folge, 15. Band (2010), S. 47ff
Отрывок, характеризующий Поппониды
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.
– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.
Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
