Посев (журнал)

«Посе́в» — общественно-политический журнал, орган Народно-трудового союза российских солидаристов (НТС); выходит с 11 ноября 1945 года. Издаётся одноимённым издательством. Девиз журнала: «Не в силе Бог, а в правде» (Александр Невский).

Периодичность журнала менялась: он начал выходить как еженедельное издание, некоторое время выходил 2 раза в неделю, а с начала 1968 года (номер 1128) журнал стал ежемесячным.

История

Первый номер журнала вышел тиражом 200 экземпляров в лагере для «перемещенных лиц» у селения Мёнхегоф (нем. Mönchehof) близ города Касселя в Западной Германии. Вначале он печатался на пишущей машинке. Номера 4—7 1946 года (11—14) были напечатаны на оборотной стороне бланков одной немецкой компании. С 10 февраля 1946 года журнал издаётся типографским способом. К концу марта тираж вырос до 500 экземпляров и продолжал расти.

Антисоветское направление журнала и его выступления против насильственной репатриации беженцев не соответствовали тогдашним отношениям между державами-победительницами, и под давлением Советского Союза журнал был закрыт. 31 октября 1946 года вышел последний номер журнала 42 (49).

4 мая 1947 года издание журнала возобновилось. В городе Лимбурге-на-Лане вышел 1 (50) номер журнала за 1947 год. Вначале журнал был вынужден прибегать к некоторым уловкам: например, критикуя авторитарного правителя далёкой Доминиканской Республики генералиссимуса Трухильо, авторы целились в генералиссимуса Сталина. В том же номере был напечатан фельетон об Эзопе и эзоповом языке. Но постепенно политический климат менялся, и журнал стал открыто критиковать Советское правительство.

В январе 1952 года журнал переехал во Франкфурт-на-Майне.

Антисоветская позиция НТС и журнала «Посев», попытки создания партии по ленинскому образцу, сочетающую легальную и подпольную деятельность, цель которой — насильственное свержение Советской власти, сделали НТС и «Посев» одной из главных целей КГБ. Широко известна история о направлении агента КГБ Н. Е. Хохлова с задачей убить одного из руководителей НТС и «Посева» Г. С. Околовича.

В 1972 году за сотрудничество с «Посевом» в СССР был осуждён историк Б. Евдокимов. На других процессах «диссидентов» советские власти вменяли подсудимым в вину контакты с «Посевом». Советская пресса изобиловала выпадами против журнала.

Будучи органом НТС, журнал, тем не менее, печатал статьи не только сторонников «солидаризма», но и всего спектра оппозиции Советской власти.

В журнале печатались и анализировались текущие новости, информация и комментарии о жизни в СССР, Германии и других странах. Освещались продовольственные волнения в Кемеровской области, бунт в Темиртау Карагандинской области в 1959 году, рабочие беспорядки в Донбассе, волнения в Новочеркасске в 1962 году, события 1980 года в Польше и война в Афганистане. Печатались материалы о демонстрациях молодежи в Москве, сообщения о психиатрической медицине, о неофициальных выставках художников, о становлении политических течений, о Хельсинкских соглашениях и их нарушениях, о репрессиях и голодовках, о высылках оппозиционных элементов из страны, перепечатывались различные подпольные издания.

Кроме новостей и текущих комментариев, печатались книги с продолжениями, в том числе:

М. Розанов, «Завоеватели белых пятен» (о советских концлагерях)

Г. Климов, «В Берлинском кремле» (штаб советских оккупационных войск)

А. Казанцев, «Третья сила. Россия между нацизмом и коммунизмом» (о движении генерала Власова)

А. Светланин, «Дальневосточный заговор» (дело заместителя наркома обороны Гамарника, погром кадров, маршал Блюхер)

Ю. Трегубов, «Восемь лет во власти Лубянки» (послевоенные мытарства по местам заключения)

В. Шаламов, «Колымские рассказы»

Стихи Б. Пастернака из романа «Доктор Живаго»;

Главы из романов «Все течёт» В. Гроссмана и «Новое назначение» А. Бека.

В 1985 году художником журнала становится В. И. Филимонов. С 1992 года журнал издаётся в Москве.

Главные редакторы журнала

1945—1946 — Б. В. Серафимов (Прянишников)

1947 (май—июль) — А. С. Светов (Парфёнов)

1947—1958 — Е. Р. Романов (Островский)

1958—1965 — А. Светланин (Н. Н. Лихачев)

1965—1967 — А. Н. Артёмов (Зайцев)

1968—1970 — Е. Р. Романов (Островский)

1970—1974 — Л. А. Рар

1974—1984 — Я. А. Трушнович

1984—1989 — Е. Р. Миркович

1989—1993 — А. М. Югов

1993—1994 — Е. Р. Миркович

1995 — М. В. Горбаневский

1996—2006 (май) — А. Ю. Штамм

2006 (июнь—октябрь) — Ю. С. Цурганов, А. Ю. Штамм

2006 — Ю. С. Цурганов

Литература

• Посев. — Менкендорф, Лимбург-на-Лане, Франкфурт-на-Майне, Москва: Possev-Verlag, 1945—.
• Артёмова А. Н., Артёмов А. Н. Издательство «Посев»: 1945—1985. — Франкфурт-на-Майне: Possev-Verlag, 1985. — ISBN 3-7912-2007-1. — История издательства и журнала «Посев», написанная участниками создания журнала и активными деятелями НТС на протяжении десятилетий.
• Свободное слово «Посева»: 1945—1995. — Франкфурт-на-Майне: Possev-Verlag, 1995. — ISBN 5-85824-010-0 (pbk).

Ссылки

• [www.posev.ru Сайт журнала «Посев»]. Издательство «Посев». Проверено 8 марта 2008. [www.webcitation.org/665Ks688V Архивировано из первоисточника 11 марта 2012].

Отрывок, характеризующий Посев (журнал)

Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».


Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.