Птолемей II Керавн
| Птолемей II Керавн Πτολεμαίος Κεραυνός | ||
| ||
|---|---|---|
| 280 — 279 до н. э. | ||
| Предшественник: | Лисимах | |
| Преемник: | Мелеагр Македонский | |
| Рождение: | ок. 320 до н. э. Пелла, Македония | |
| Смерть: | март 279 до н. э. | |
| Отец: | Птолемей I Сотер | |
| Мать: | Эвридика I | |
| Супруга: | Арсиноя II | |
Птолеме́й II Кера́вн (Мо́лния) (греч. Πτολεμαίος Κεραυνός; ум. 279 до н. э.) — царь Македонии в 280—279 гг. до н. э. Сын египетского царя Птолемея I Сотера. Прозвище «Керавн» («Молния») Птолемей получил из-за того, что быстро и внезапно решался на смелые поступки и так же стремительно претворял их в жизнь[1].
Птолемей Керавн был сыном первой жены Птолемея I — Эвридики I. Его сводная сестра, Арсиноя II была женой Лисимаха. Незадолго до смерти Птолемей I объявил своим наследником и соправителем младшего сына от Береники I, Птолемея II.
Содержание
Возвышение
Опасаясь преследований со стороны своего брата, Птолемей бежал из Египта в Македонию к Лисимаху. В 284 году до н. э. Лисимах приказал казнить своего сына Агафокла, женой которого была Лисандра, родная сестра Керавна. Поэтому Птолемей с сестрой бежали к Селевку, призывая его напасть на Лисимаха. Селевк принял его как несчастного сына своего старого друга, покровительствовал ему и всюду водил с собой.
Когда Лисимах был разбит Селевком I при Курупедионе в 281 году до н. э., Птолемей Керавн рассчитывал, что Селевк поможет ему получить собственное царство, возможно, из части владений Лисимаха. Однако узнав, что Селевк хочет ехать в Македонию, чтобы царствовать там, Птолемей по пути убил его и сам поехал домогаться Македонского царства. При этом Птолемей старался добиться расположения народа как сын своего отца, Птолемея Великого, имя которого пользовалось всеобщим уважением, и как мститель за смерть Лисимаха. Прежде всего, он решил привлечь на свою сторону сыновей Лисимаха и стал домогаться брака с их матерью, а своей сестрой Арсиноей, и вскоре женился на ней. Детей он обещал усыновить, чтобы, когда он заступит место их отца, они не могли ничего предпринять против него[2].
Царь Македонии
Возможно, ещё осенью 281 года до н. э. он написал письмо Птолемею II в Египет с тем, чтобы не обрести в этом царе врага. В недавнем прошлом конфликт сыновей Птолемея Сотера из-за египетского наследства привёл к тому, что Керавн умолял о помощи Селевка для борьбы с братом. Теперь же, получив владычество в Македонии, Керавн в письме к Птолемею II отказывался от притязаний на египетский трон. Затем он разбил в морском сражении Антигона Гоната, когда тот предпринял попытку вторгнуться в Македонию. Зимой—весной 280 до н. э. Птолемей Керавн заключил мир с Пирром, выдав за него свою дочь. Чувствуя свою слабость, Птолемей не смог отказать Пирру в помощи в его подготовке похода в Италию и дал ему пять тысяч пехотинцев, четыре тысячи всадников и пятьдесят слонов сроком не более, чем на два года. Избавившись от внешней опасности, Керавн хитростью и коварством изгнал из Македонии Арсиною, казнил двух младших её сыновей, а со старшим, Птолемеем, вёл затем войну, после того как этот Птолемей бежал к царю Иллирии Монунию[3].
Весной 279 года до н. э. передовые отряды галатов впервые опустошили Македонию, не сумев взять лишь укреплённые города. Птолемей Керавн, отказавшийся от помощи своих соседей и давних противников дарданцев, вступил в бой с многочисленным противником. Македонцы были побеждены и перебиты. Птолемей, которого сбросил раненый слон, попал в плен, покрытый многочисленными ранами. Ему отрубили голову, насадили её на копьё и для устрашения врагов пронесли перед всем строем[4].
Напишите отзыв о статье "Птолемей II Керавн"
Примечания
- ↑ Рыжов, 1999, с. 318.
- ↑ Юстин, XVII, 2.
- ↑ Жигунин, 1980, с. 61.
- ↑ Юстин, XXIV, 5.
Литература
- Марк Юниан Юстин. Эпитома сочинения Помпея Трога «Historiarum Philippicarum» / Пер. А. А. Деконского и М. И. Рижского. Статья К. К. Зельина. — Вестник древней истории, 1954, № 2—4; 1955, № 1.
- Жигунин В. Д. Международные отношения эллинистических государств в 280—220 гг. до н. э. — Издательство Казанского университета, 1980.
- Рыжов К. Все монархи мира. Древняя Греция; Древний Рим; Византия. — М.: Вече, 1999. — 656 с. — ISBN 5-7838-0342-1.
Ссылки
- [www.livius.org/ps-pz/ptolemies/ptolemy_keraunos.html Птолемей II Керавн на сайте Livius.org] (англ.)
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Птолемей II Керавн
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
