Санкт-Петербургская соборная мечеть

Мечеть
Санкт-Петербургская соборная мечеть тат. Санкт-Петербург шәһәре җамигъ мәчете
Страна	Россия Россия
Город	Санкт-Петербург Санкт-Петербург
Адрес	Кронверкский проспект, 7
Течение, школа	суннитская
ДУМ, мухтасибат	ДУМ Санкт-Петербурга и Сев.-Западного региона РФ
Тип мечети	Джума-мечеть
Архитектурный стиль	Северный модерн
Автор проекта	Н. В. Васильев, С. С. Кричинский
Инициатор строительства	Комитет по строительству соборной мечети
Благотворители	Хан Бухары Сеид-Абдул-Ахад-Хан, татарские и азербайджанские предприниматели (Гаджи Зейналабдин Тагиев, Муртуза Мухтаров и др.). Петербургское мусульманское благотворительное общество
Строительство	1909—1920 годы
Основные даты: 10 февраля 1910 — торжественная закладка 22 февраля 1913 — открытие мечети вчерне 30 апреля 1920 — окончание внутренних отделочных работ 10 июня 1940 — закрыта 12 декабря 1955 — возвращена верующим
Статус	Объект культурного наследия РФ № 7801089000
Размеры	45х32
Вместимость	до 5000 человек
Количество куполов	1
Высота купола	39
Количество минаретов	2
Высота минарета	48
Состояние	действующая
Медресе	Y

Соборная мечеть Санкт-Петербурга — памятник архитектуры, стиль северный модерн, главная мечеть Российской империи, крупнейшая мечеть в европейской части Российской империи.

История

В 1798 г. свыше пятисот военнослужащих мусульман подали прошение о пожаловании им молитвенного дома и отводе места для кладбища. В 1803-04 гг. в Санкт-Петербурге по заказу военного ведомства были выполнены проекты мечетей. Архитекторы Луиджи Руска (Татарская мечеть в лейб-гвардии Измайловском полку, 1803 г.) и Андрей Воронихин (Татарское подворье, 1804 г.). Оба проекта остались нереализованными. Помещения для намазов выделялись в казармах. В 1862 г. чиновники отказали военному гвардейскому ахуну Мухаммед-Алиму Хантемирову начать сбор денег на строительство в Петербурге каменной мечети с минаретом. По переписи гражданского населения в 1869 г. из 1700 мусульман, постоянно проживающих в Петербурге, татар было 1585.

1-й этап: Комитет по сооружению в Санкт-Петербурге соборной мечети и по сбору пожертвований

В 1881 г. с вопросом о возведении соборной мечети в Петербурге от мусульманской общины обратились доверенные лица ахуны 1-го и 2-го магометанских приходов Мухамед-Шакир Юнусов и Атаулла Баязитов, петербургский 2-й гильдии купец Рахметулла Халитов и Абдулла Кутаев. Данный вопрос оренбургский муфтий Салимгирей Тевкелев предварительно согласовал с директором Департамента духовных дел иностранных исповеданий А. Н. Мосоловым. Речь шла об учреждении общественной организации по сбору пожертвований — «Комитета по сооружению в Санкт-Петербурге соборной мечети и по сбору пожертвований». Собранные средства предназначались на возведение мечети, со школой для мальчиков и богоугодным заведением для больных при ней. Изначально сбор пожертвований осуществлялся только среди проживавших в городе татар. С начала основания Петербурга татары составляли абсолютное большинство и численно превышали представителей других мусульманских народностей. На основании поступавших от А. Баязитова отчетов Оренбургское духовное собрание должно было ежегодно сообщать министерству о динамике сбора пожертвований, а также представить смету расходов на постройку мечети. В бахчисарайскую русско-татарскую газету Исмаила Гаспринского «Переводчик. Тарджиман», распространявшуюся по всей России, А. Баязитов передавал два раза в году для публикации списки с фамилиями и пожертвованными суммами.

Скромный размер собранной суммы объясняется разрешением сбора пожертвований только среди мусульман, проживавших в Санкт-Петербурге. К 1902 г. в распоряжении татарской общины имелось примерно 44 тыс. руб. На общем собрании мусульман, состоявшемся 12 апреля 1902 г., был составлен общественный приговор о постройке мечети на собранный капитал. Было высказано пожелание о выборе места под строительство недалеко от обоих приходов: 1-й приход размещался в квартире по адресу: Глазовская ул., 9 (ныне ул. Константина Заслонова); 2-й приход — наб. реки Мойки, 22 кв. 28. В проекте, кроме зала для совершения намаза, предполагалось устройство квартир для духовенства.

2-й этап: Комитет по постройке соборной мечети в С.-Петербурге

Всероссийская благотворительная кампания по сбору средств на сооружение петербургской мечети стала возможной благодаря демократизации общественной жизни в стране под натиском революционных событий – Манифесту 17 апреля 1905 г. «О свободе вероисповедания» и Манифесту 17 октября 1905 г. «О предоставлении подданным демократических гражданских прав».

Благотворительность среди мусульман получила качественно другое развитие с 1898 г., когда согласно правительственному циркуляру было создано Петербургское мусульманское благотворительное общество, учредителями которого выступили купцы 1-й гильдии Шамси Асадуллаев, Ага Муса Нагиев, крупнейший промышленник Гаджи Зейналабдин Тагиев с супругой Сонной-ханум, доктор медицины Абдул-Халик Ахундов, заведующий бакинской русско-татарской школой Сейн-Абидин Ганиев, Аллар-Яр-Бек Зюльгадаров, а также служившие в Петербурге казахские султаны братья Валихановы. На начальном этапе членами общества состояли 125 человек, в дальнейшем более 160 членов. Ежегодно общество ходатайствовало о предоставлении больших помещений для торжественных богослужений по случаю рамазан-байрама и курбан-байрама. Эмир Бухарский и хан Хивинский был почетными членами общества. Последним председателем Петербургского мусульманского благотворительного общества был Захид Шамиль, внук имама Шамиля.

В годы Первой русской революции (1905-1907 гг.) правительство удовлетворило (28 мая 1906 г.) ходатайство мусульман Санкт-Петербурга (приговор от 5 ноября 1905 г.) об учреждении «Комитета по постройке соборной мечети в С.-Петербурге». На счет Комитета, как правопреемника по сбору пожертвований, от ахуна А. Баязитова поступили собранные с 1883 г. 53 300 руб.

Согласно уставу, деятельность общественной организации сводилась к следующему:

• изыскание средств для возведения мечети;
• приобретение места под культовое здание;
• разработка проекта, сметы и чертежей храма;
• проведение строительных работ.

Члены комитета: председатель ― подполковник Абдул-Азиз Давлетшин (к моменту завершения строительства генерал-майор); секретарь ― капитан А.Жантиев; ахуны ― Атаулла Баязитов, Мухаммед-Зариф Юнусов (сын Мухамед-Шакира Юнусова); генерал от кавалерии султан Чингиз-хан, генерал-майор А. Шейх-Али, статский советник Д. Смольный, надворный советник Искандер Валихан, капитан А. Сыртланов, купцы Хайрулла Халитов, Х. Ялышев, Мухаммед-Алим Максутов, Атаулла Байрашев, домовладельцы Фаттахетдин Таканаев, Хусаин Акчурин, А. Адиятов, Ибрагим Батырбаев, Нигматулла Яфаров, Назир Бекбулатов.

Высочайшим указом от 18 июля 1906 г. Комитет получил возможность производства сбора пожертвований на сумму до 750 тыс. руб. по всей России в течение 10 лет. В первый год деятельности (с 1 мая 1906 г. по 1 мая 1907 г.) Комитету удалось собрать 103 035 руб. 28 коп.

Во время пребывания в Санкт-Петербурге эмир Бухарский Сеид Абдул-Ахад хан (вассал Российского императора), имевший тесные контакты со столичными татарами, неоднократно во время аудиенций поднимал вопрос о возведение исламского храма. В 1906 г. члены Комитета обратились к эмиру за содействием в строительстве мечети. Эмир с разрешения императора выделил деньги на покупку части земельного участка.

В 1907 г. Комитет приобрел два земельных участка на углу Кронверкского проспекта и Конного переулка, д. 9/1 и участок по Кронверкскому проспекту, д.7.

Конкурс проектов

По поручению Комитета по постройке соборной мечети в 1907 г. в журнале «Зодчий» (№ 45) Императорское С.-Петербургское общество архитекторов объявило конкурс на составление эскизного проекта здания соборной мечети в г. С.-Петербурге. Были опубликованы план земельного участка и требования конкурса, одним из условий которого было требование создать условия для совершения намазов в подвальном помещении при увеличении числа верующих в праздничные дни.

В состав жюри вошли ведущие архитекторы: Л. Н. Бенуа, А. И. фон Гоген, А. И. Дмитриев, Ф. И. Лидваль, А. Н. Померанцев; три представителя Комитета по постройке мечети и секретарь С. В. Беляев. 11 марта 1908 г. подвели итоги конкурса, в котором приняли участие 45 проектов (35 городских и 10 иногородних). Три первые премии (по 800 руб.) были присуждены проектам М. С. Лялевича под девизом «А», М. М. Перетятковича под девизом «Мамелюк» и Н. В. Васильева под девизом «Тимур» (в акварели). Вторую премию (600 руб.) получил проект Н. В. Васильева под девизом «Арабески». Рекомендованы были также проекты «Джами», «Самарканд», «Тимур» (пером) и «2596,75». Предпочтение было дано проектам Николая Васильевича Васильева, гражданского инженера и художника-архитектора, выпускника Института гражданских инженеров имени императора Николая I (ныне Санкт-Петербургский_государственный_архитектурно-строительный_университет) и Высшего художественного училища при Императорской Академии художеств. Васильев переработал проекты мечети и разработал проект административно-бытового флигеля (дома для омовения), который был одобрен Техническим отделением Городской управы. К работе привлекли польского мусульманина гражданского инженера Степана Самуиловича (Самойловича) Кричинского, выпускника Института гражданских инженеров имени императора Николая I. Проект мечети и заявку о выдаче разрешения на производство работ 14 декабря 1908 г. в Городскую управу представил А. И. фон Гоген. Академик архитектуры Александр Иванович фон Гоген осуществлял общий надзор за строительством мечети, так как был инспектором по строительной части при кабинете Его Величества. Купол, своды, потолки и минареты из железобетона. Отопление мечети паровое, вентиляция, освещение электрические. Над мозаичным оформлением портала, купола и минаретов трудились мастера в посёлке Кикерино близ Гатчины под Петербургом, здесь находились мастерские Художественно-керамического производства «Гельдвейн ― Ваулин». Работа была заказана Петру Кузьмичу Ваулину. Эскизы медальонов для фасада здания были выполнены крымским татарином Ильясом мурзой Бораганским, известным издателем и преподавателем факультета восточных языков Императорского Петербургского университета, владельцем «Первой специализированной, артистической и художественной электропечатни». К работе был привлечен каллиграфист Осман Акчокраклы. За три года (к 1 мая 1909 г.) сумма на сберегательном счету Комитета выросла до 326 819 руб.

Закладка мечети

Церемонию торжественной закладки мечети приурочили к 25-летию вступления эмира Бухарского на престол. В период с июля по ноябрь 1909 г. вырыли котлован и выполнили работы «нулевого» цикла. По традиции тех лет были заказаны специально для закладки серебряная дощечка с выгравированным памятным текстом: «1910 года февраля 3 дня в присутствии генерал-адъютанта шейха Абдул-Ахад-хана эмира Бухарского и других почетных гостей заложена сия мечеть на земле, подаренной С.-Петербургским мусульманам Его Высочеством Эмиром. Да славословят в этом верующие Всевышнего о здравии главного жертвователя и всех тех лиц, кои денежными взносами или личным трудом содействовали возведению этой мечети», серебряные молоток и лопатка (мастерок) и несколько кирпичей из белого мрамора. Футляр с инструментами хранился в Комитете по постройке мечети. На закладке присутствовали: его высочество эмир Бухарский, турецкий посол Турхан-паша с членами посольства, в должности персидского посланника Али-Гулихан с секретарем миссии Ассад-ханом, оренбургский муфтий М. Султанов и много др. представителей духовенства, а также мусульманская фракция Государственной Думы. Из русских официальных лиц присутствовали товарищ министра иностранных дел Сазонов, директор департамента духовных дел иностранных исповеданий Харузин, помощник главнокомандующего ген. фон Ашеберг, свиты генерал-майор князь Юсупов граф Сумароков-Эльстон, Санкт-Петербургский градоначальник свиты генерал-майор Драчевский, командир Крымского Его Величества полка флигель-адъютант Княжевич, профессор т.с. Белелюбский и др.

В последующие годы в «Кратких цифровых отчетах Комитета по постройке Соборной мечети» ежегодно указывались суммы, потраченные на приобретение строительных материалов и оплату выполненных работ. В газете «Каспий» № 27 от 14 февраля 1914 г. был опубликован список жертвователей по постройку мечети в Петербурге. К празднованию 300-летия дома Романовых мечеть была готова вчерне, здание отапливалось, но внутренние отделочные работы не были закончены. Мечеть была тожественно открыта 22 февраля 1913 года в присутствии эмира Бухарского Сеид-Мир-Алим хана (сына покойного Сеид Абдул-Ахад хана) и хана Хивинского Сеид-Асфендиар-Богадура, прибывших в Санкт-Петербург в связи с торжествами.

Завершить строительные работы предполагалось в конце 1914 года, но финансирование резко сократилось в связи с начавшейся 1-ой мировой войной. В сентябре 1915 г. Комитет принял необычное решение: для сбора суммы необходимой для окончания работ мечеть открыли для платного осмотра. Фирма «Гельдвейн ― Ваулин» прекратила керамическое производство, так как начала выпуск снарядов. Майоликовая отделка интерьера мечети (михраба) не была закончена. В конце 1917 г. на заводе «Сан-Галли» был размещен и выполнен заказ на изготовление чугунной ограды вокруг территории мечети. Проект был создал С.С. Кричинским.

Здание

Мечеть расположена на Петроградской стороне, на углу Кронверкского проспекта и Конного переулка (вблизи станции метро Горьковская).

• длина — 45 м
• ширина — 32 м
• высота главного купола — 39 м
• количество минаретов — 2
• высота минаретов — 48 м
• вместимость — 5000 человек

1-й этаж мечети предназначается для мужчин. В конце основного зала с левой стороны отгорожено место для намаза женщин в будние дни. В 2014 г. была установлена деревянная декоративная решетка, выдержанная в стиле решетки 2-го этажа.

2-й этаж мечети предназначен для женщин и имеет два входа (из основного зала и с улицы). Фактически это — антресоль (полуэтаж, встроенный в объём основного этажа).

На 3-й этаж мечети ведет широкая мраморная лестница. Фактически это тоже антресоль встроенная с трех сторон объема основного зала. По пятницам и праздничным дням — место для намаза мужчин. По общим выходным дням там проходят бесплатные занятия по основам ислама и арабскому языку.

Вход в мечеть осуществляется со двора.

Цитатами из Корана украшены стены соборной мечети снаружи и внутри:

• Медальоны на фасаде со стороны Кронверкского проспекта: справа - «Выстаивайте молитву»; слева - «Аллаху известны ваши деяния».

• Верхняя надпись на портале: «Поистине, первый Дом, установленный для людей, это тот, что в Бекке (Мекке) как указание правой стези и для миров благословение» (Сура 3 «Род Имрана» аят 96)

• Надпись на портале над центральным входом: «А когда вы закончите молитву, поминайте Аллаха будь то стоя, сидя или лежа. А если вы в безопасности, то свершайте молитву как полагается. Поистине, молитва была предписана верующим и указано время ее свершения.» (Сура 4 «Женщины», аят 103)

• Вертикальные надписи в проемах между дверьми: «Аллах, нет Бога, кроме Него, Живого, Предвечного, не берет Его ни дремота, ни сон. Ему принадлежит то, что на небесах и Земле. Кто может заступиться за вас пред Ним, разве что по Его велению? Знает Он знает об их мирской жизни, и о жизни их будущей, а а они не охватят даже малости знания его, разве что по его желанию. Простирается престол его на небесах и на Земле, и не затрудняет его их сохранение, ибо он — Всевышний, Великий.» (Сура 2 («Корова»), аят 255)

• Над входом для женщин: «Те, что сотворили благое деяние, — мужчины и женщины, — это верующие. Мы пошлем им жизнь и воздадим благом за их деяния.» (Сура 16 («Пчелы»), аят 97)

• Над входом со двора: «Войдите в сии [сады] с миром, без опасения» (Сура 15 («Аль-Хиджр»), аят 46)

Соборная мечеть в годы советской власти

На основании постановления Исполкома и Совета комиссаров Петроградской трудовой коммуны 27 апреля 1918 г. был создан Комиссариат по делам национальностей Петроградской трудовой коммуны (Петрокомнац). Все документы Комитета по постройке соборной мечети были переданы в татарский отдел комиссариата. Председатель комитета Давлетшин писал: «Комитет располагает всего капиталом лишь в 11 782 руб. 68 коп., который расходуется им лишь на содержание и охрану мечети. Долгов разным лицам по счетам за строительные материалы числится за комитетом более 100 000 руб. …»

30 апреля 1920 г. строительные и отделочные работы в соборной мечети были полностью завершены. Для памяти потомков около дверей главного входа выложили две даты: день закладки и день полного окончания внутренних отделочных работ.

В мае 1921 г. от членов Комитета в Совет народных комиссаров поступило обращение с просьбой разрешить поездку в Финляндию для приемки работ, заказанных еще до войны. Речь шла о гранитных блоках крыльца входа для женщин и для цоколя ограды по периметру участка. Сооружение крыльца закончили в конце 1921 г., а чугунную решетку установили на гранитный цоколь на кирпичном фундаменте в 1923 г.

В августе 1921 г. Петроградский отдел регистрации обществ и союзов потребовал перерегистрации мусульманского общества при Петроградской соборной мечети. Ответственными руководителями регистрируемого мусульманского общества были: Муса Бигеев, Лутфулла Исхаков, Самигулла Ахтямов, Фатих Юнусов, Сафа Арифуллин и Мухаммед-Алим Максутов. Общество при наличии «Устава Мусульманского Общества при Петроградской соборной мечети» зарегистрировали 8 октября 1921 г. В декабре власть приняла решение общество закрыть. Для руководства мечетью требовалось общим собранием прихожан 30 декабря 1921 г. избрать комитет из 20 человек (двадцатка), в который вошли М. Бигеев, Л. Исхаков, М.-А. Максутов и др.

Договор о передаче соборной мечети в бесплатное пользование мусульманской общине был подписан 27 октября 1927 г., а через полтора года по «Акту контрольно-технического осмотра соборной мечети» двадцатке предписали окрасить кровлю, исправить трубы, радиаторы центрального отопления, произвести внутренний штукатурно-малярный ремонт, исправить паркетный пол. В мае 1928 г. мечеть посетила делегация из Афганистана во главе с Амануллой-ханом.

В Ленинграде начался активный период деятельности самой массовой общественной организации «Союза воинствующих безбожников». Несмотря на то, что мечеть была действующей в начале 1930-х гг. районная администрация предоставила подвал мечети базе «Ленгорплодовощ» для хранения картофеля. В 1936 г. в подвале мечети хранили фрукты и при этом предупреждали двадцатку, что в случае невыполнения ремонта договор на пользование зданием будет расторгнут. Кроме косметического ремонта и ремонта крыши, требовалось восстановить мозаичную облицовку главного портала, верхнюю часть башен-минаретов, купол и парадный вход. Когда мусульмане отремонтировали 70%, площадей, 10 июня 1940 г. Ленгорсовет депутатов трудящихся принял постановление «О закрытии мусульманской мечети». В январе 1941 г. Управление делами искусств при СНК РСФСР сообщило, что против культурного использования бывшей мечети в Ленинграде не возражает, при условии «сохранения фасадов и внутренних архитектурных деталей». В мае 1941 г. Музею истории религии АН СССР по акту были переданы имеющие музейное значение вещи, а здание мечети передали Ленгорздравотделу под склад медицинского оборудования.

На намаз татары отправлялись на Волковский проспект к мусульманскому участку Ново-Волковского кладбища. Устраивались между могилами, если их сгоняли с пустыря: до 400 - 500 человек в любое время года по пятницам и до 5 тысяч в дни рамазан-байрама и курбан-байрама.

Возвращение мечети верующим

После окончания Великой Отечественной войны татары-фронтовики начали обращаться письменно с просьбами зарегистрировать общину и предоставить помещение для богослужений. Они ездили в Москву, писали первому секретарю ЦК КПСС Н. С. Хрущеву, председателю Совета министров СССР Г. М. Маленкову, председателю президиума Верховного Совета СССР К. Е. Ворошилову. В 1949 г. татары подали около 20 заявлений-ходатайств в ЦК КПСС, Совет Министров, Верховный Совет Союза ССР и в Совет по делам религий. В 1949 г. здание бывшей соборной мечети по ходатайству директора Эрмитажа И. А. Орбели было передано музею для открытия в нем филиала Эрмитажа и размещения коллекции произведений искусства Средней Азии. Татары стали просить разрешения построить на собственные деньги молельный дом или выделить другое помещение, например, пустующий бывший костел Святого Станислава на пересечении улиц Союза Печатников и Мастерской. В 1952 г. Исполком Ленгорсовета депутатов трудящихся разрешил тресту «Похоронное обслуживание» предоставить мусульманам помещение в 14 м² на мусульманской площадке кладбища для обмывания умерших.

В 1954 г. Управление по делам архитектуры вопрос о возможности строительства здания мечети у мусульманского кладбища и отклонило просьбу мусульман, сочтя ее нецелесообразной. Постановлением Совета Министров от 12 декабря 1955 г. было принято решение о передаче здания мечети верующим. Первый намаз состоялся 18 января 1956 г. В октябре 1956 г. в Ленинград прибыла правительственная делегация из мусульманской страны, первым иностранным гостем был президент Индонезии Ахмед Сукарно, который заранее оговаривал посещение мечети.

Ремонтно-восстановительные работы

Прекращение работ в связи с началом 1-ой мировой войны, революция и последующая разруха, особенности северного климата, закрытие мечети и превращение здания в склад, артобстрелы и бомбежки во время Великой отечественной войны, суровые блокадные зимы негативно сказались на общем состоянии помещений соборной мечети.

В середине 1930-х гг. были зафиксированы первые выпадения облицовочных деталей с фасадов мечети. Татары собственными силами неоднократно ремонтировали крышу, делали внутренние косметические ремонты.

Решением Исполкома Ленгорсовета от 25 ноября 1968 г. здание мечети было взято под охрану государства как памятник архитектуры. В 1969 г. двадцатка заключила подрядный договор с Научно-реставрационными художественными мастерскими при Ленгорисполкоме на реставрационные работы, но выяснилось, что в городе нет необходимых мастерских. В 1974 г. мусульмане обратились в Ленгорсовет с просьбой оказать помощь в ремонте и получили ответ: «Исполком Ленгорсовета рассмотрел Ваше письмо от 16 августа 1974 г. Удовлетворить Вашу просьбу о выполнении реставрационных работ по Соборной мечети в настоящее время не представляется возможности из-за большого объема работ по городскому хозяйству».

В 1979 году обрушилась майоликовые изразцы купольного пространства мечети, тогда имам-хатыб Ленинградской Соборной мечети Жафяр Насибуллович Пончаев неоднократно обращал внимание чиновников Ленгорисполкома об аварийной ситуации общего здания мечети. В сентябре 1980 г. по распоряжению Исполкома Ленгорсовета началась подготовка к реставрации здания мечети в ЛенНИИпроекте (9-ая мастерская). В 1984 г. начались работы по демонтажу майолики купола, 12 изразцов были переданы на хранение в фонды Государственного музея истории религии. Специалисты приняли решение заменить керамическую майолику строительным фарфором. В работе использовалась глазурь Дулевского красочного завода (г. Ликино-Дулево Московской обл.). Специалист треста Леноблреставрация керамист Михаил Николаевич Макаренко разработал технологию изготовления изразцов из строительного фарфора. В конце 1988 г. изразцами из строительного фарфора была облицована башенка одного из минаретов, подрядчиком работ выступило ГП «Полиформ». В мае 1994 г. создан Попечительский совет, возглавил который востоковед, доктор исторических наук Ватаняр Саидович Ягья, главный советник мэра, коренной петербуржец. В состав Попечительного совета вошли: почетный декан Восточного факультета СПбГУ, востоковед-иранист М. Н. Боголюбов - академик РАН; директор Государственного Эрмитажа исламовед М. Б. Пиотровский — член-корреспондент РАН; Р. К. Галиулин — президент фирмы «Ленстройинвест»; Л. К. Кошелев — глава администрации Петроградского района города; А. В. Лаврухин руководитель мастерской № 9 АО «ЛенНИИпроект» и др. В мае 2003 г. ремонтно-восстановительные работы были завершены. 23 июня 2003 г. накануне Петербургского сабантуя состоялась церемония открытия портала — главного входа в мечеть.

Поверхность стен в нижней части внутренних помещений мечети, решенной в виде панели, современные турецкие мастера покрыли тонким растительным орнаментом.

27 сентября 2012 г. обрушилась часть гранитной облицовки одного из минаретов. В 2013 году имам-хатыб Соборной мечети Равиль-хазрат Панчеев настоял провести обследование состояния минарет и всего здания. Специалисты КГИОП во главе с его председателем Александром Макаровым пришли к выводу о начале финансирования реставрационных работ и объявлении тендера. Осенью 2013 г. ООО «Профиль» приступил к ремонтным работам, в ноябре 2015 г. работы были завершены.

Имамы соборной мечети

Мечеть должна была стать правопреемницей существовавших приходов. К моменту окончания строительных работ ахуны 1-го и 2-го приходов, входившие в Комитет по строительству соборной мечети скончались. Атаулла Баязитов умер в 1911 г., Мухаммед-Зариф Юнусов — в 1914 г. Старший сын ахуна Юнусова был мобилизован на фронт 1-й мировой войны, а сын ахуна Баязитова, Мухаммед-Сафа Баязитов, — утвержден оренбургским муфтием.

• Бигеев Муса Яруллович (1873 — 1949) — в июне 1917 г. был избран ахуном 1-го мусульманского прихода и имамом-хатыбом соборной мечети Петрограда, в 1923 г. арестован.

• Халиков Якуб, с 1923 г. имам соборной мечети и 1-го прихода (махалли), уроженец д. Ключищи Нижегородской губернии, ранее служил имамом в Вологде. Арестован в ночь с 15 на 16 февраля 1931 г. вместе с семью членами двадцатки: Баймашевым Абдуллой, Багмановым Мухамедханом, Лукмановым Исхаком, Садердиновым Ярулой, Садсковым Хасяном, Саловатовыми Хусаином и Мустафой.

• Камалетдин Басыров, с 1923 г. имам соборной мечети и 2-го прихода (махалли), тоже уроженец д. Ключищи Нижегородской губернии, ранее служил имамом в Курске. Арестован в ночь с 15 на 16 февраля 1931 г. одновременно с имамом Халиковым и членами двадцатки.

• Булотов А. - председатель двадцатки в 1933 г.

• Хасанов Габдрахман - временный муэдзин с декабря 1936 г. до 1 февраля 1937 г.

• Ахтямов Самигулла Фаттяхович (1868 г.р. - ?), мулла мечети с 1937 г., до этого с 1914 г. - муэдзин и заведующим мечетью.

• Хусаинов Рафик, мулла, зарегистрирован 7 сентября 1939 г. инспектором культа, как вновь прибывший.

• Исхаков Гайса Исхакович (1872 г.р. - ?), рабочий Охтинского порохового завода, в январе 1940 г. ЦДУМ утвержден в должности муэдзина Ленинграда.

с 1955 года по настоящее время:

• Исаев Абдулбари Низамутдинович (1907-1983), уроженец д. Верх. Аташево в Башкирии. Род служилых татар Исаевых происходил из Мещерского края, откуда они в 1814 г. от истоков реки Оки переехали в Башкирию. Абдулбари Исаев в 1926 г. окончил медресе в д. Тюлюганово Бирского кантона БАССР и начал служение имамом в д. Карьявды. В 1929 г. был арестован за религиозную деятельность и направлен на принудительные работы по заготовке леса сроком на год. В 1933 г. с семьей уехал в Киргизию перед войной вернулся в Башкирию. В 1941 г. добровольцем ушел на фронт. Воевал на подступах к Москве, в боях за Калинин (ныне Тверь), Торжок, Ржев, был ранен, после госпиталя попал на Сталинградский фронт. В бою под деревней Платоновка был серьезно ранен. После госпиталя в 1943 г. начал работать в ЦДУМ (с 1948 г. — Духовное управление мусульман Европейской части СССР и Сибири (ДУМЕС). А.. Исаева был председателем совета 1-й мечети Уфы, в 1953 г. он стал имам-хатыбом 2-й мечети Уфы. 12 декабря 1955 г. Абдулбари хазрат получил направление на новое служение в Ленинград. Имаму Исаеву пришлось решить большие организационные вопросы: расселить 13 семей, проживавших во флигеле на территории мечети, провести большой ремонт в мечети. Популярность имама Исаева у прихожан, его опыт и знания вызвали недовольство чиновников, которые в 1967 г. подготовили и способствовали его удалению от службы. С мая 1975 г. по июнь 1980 г. А. Исаев был муфтием, председателем ДУМЕС. В июне 1980 г. он подал в отставку и вернулся в Ленинград. Муфтий Исаев трижды совершил хадж в 1952, 1963 и 1978 гг. Скончался 13 ноября 1983 г., похоронен на мусульманском участке Ново-Волковского кладбища.

• Файзрахман Саттаров (1929 г.р.) в 1967 г. прибыл в Ленинград из Уфы сроком на один месяц, но оставался имамом до 1971 г. Ф. Саттаров — выпускник Бухарского медресе «Мир Араб», учился в Исламском институте в Ташкенте. Ранее служил в мечети в Казани, затем в ДУМЕС в Уфе. Сложный характер Саттарова стал причиной конфликта с прихожанами. Члены двадцатки потребовали от Совета по делам религий замены имама.

• Сатдык Сафиуллин муэдзин (мязин) возглавлял коллективные намазы до в 1972 г., до утверждения нового имама. Мечетью управляли члены двадцатки.

• Абдул-Хафиз Валиевич Махмудов (1937 — 2008) на служение был назначен в 1972 г. Происходил из семьи потомственных имамов, родился. в деревне аул № 6 Называевского района Омской области. В 1958 г. поступил в медресе «Мир-Араб» в Бухаре, которое окончил с отличием в 1966 г. Получил назначение на служение помощником имама-хатыба в мечеть г. Ижевска (Удмуртия), в 1967 г. — имам-хатыб мечети Ижевска, в 1968 г. переведен на должность секретаря-переводчика ДУМЕС (г. Уфа); в 1971 г. исполнял обязанности ответственного секретаря и казыя ДУМЕС, в 1972 г. переведен в Ленинград. В июле 1977 г. членами двадцатки был отстранен от должности. В 1993 г. зарегистрировал религиозную мусульманскую организацию Санкт-Петербурга и Ленинградской области «Аль-Фатх», открыл медресе, издавал газету, член Совета муфтиев России, трижды совершил хадж в 1970, 1994 и 1998 гг. Скончался 16 октября 2008 г., похоронен на мусульманском участке Ново-Волковского кладбища.

• Жафяр Насибулович Пончаев (1940 — 2012) получил направление на служение в августе 1977 г. Жафяр хазрат родился в селе Средняя Елюзань Городищенского района Пензенской области. В 1968 г. поступил в медресе «Мир-Араб» в Бухаре, в 1971 г. продолжил учебу в Исламском институте им. имама аль-Бухари в Ташкенте (первый набор), окончил с отличием, был любимцем ректора Ишана Бабаханова (муфтия). После окончания работал ответственным секретарем ДУМЕС в г. Уфе. С 1977 г. имам-хатыб Ленинградской соборной мечети. В 1991 г. Ж.Н. Пончаев стал имамом-мухасибом Мухтасибского правления Северо-Западного региона России, с 1994 г. муфтием ДУМ СПб и Северо-Западного региона РФ, председателем Духовного управления мусульман Санкт-Петербурга и Северо-Западного региона России, настоятелем Санкт-Петербургской соборной мечети, президентом созданного в 1992 г. фонда «Возрождения ислама, исламской культуры и мусульманских традиций в Санкт-Петербурге», почетным руководителем Татарской национально-культурной автономии. Трижды совершил хадж: в 1977 г., в 1982 г. и 1993 г. Городская администрация ценила вклад муфтия в сохранение стабильности в регионе и его продолжительную службу в Ленинграде ― Петербурге. Он был награждён Орденом Дружбы и медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени, «Звездой Святого Праведного Иоанна Кронштадтского», юбилейными медалями «300 лет Санкт-Петербургу», «1000 лет Казани», «За доблестный труд» (Республика Татарстан) и Серебряной звездой Законодательного собрания Санкт-Петербурга. Муфтий Ж.Н. Пончаев скоропостижно скончался в четверг 27 декабря 2012 г., похоронен на мусульманском участке Ново-Волковского кладбища.

• Равиль Джафярович Панчеев (1964 г.р.) - муфтий ДУМ СПб и Северо-Западного региона РФ, председатель Духовного управления мусульман Санкт-Петербурга и Северо-Западного региона России, настоятель Санкт-Петербургской соборной мечети, старший сын муфтия Жафяра хазрата Пончаева. Назначен на служение в 2013 г. распоряжением Верховного муфтия России Талгата Таджуддина. Равиль-хазрат родился в селе Средняя Елюзань Городищенского района Пензенской области. После окончания средней школы поступил в Ленинградский государственный университет (ныне СПбГУ) на кафедру арабской филологии восточного факультета. В 1987-88 гг. стажировался в Народной демократической республике Йемен (Южный Йемен). После окончания университета работал переводчиком в Главном инженерном управлении Министерства по внешнеэкономическим связям СССР при Торгпредстве СССР в Ливии. Главный редактор газеты «НУР» - печатный орган Духовного управления мусульман Санкт-Петербурга и Северо-Западного региона России (в 1996-1997 гг. и 2000-2013 гг.). В 1998 г. окончил в Уфе Исламский институт им. муфтия Р. Фахретдина при ЦДУМ. С 2000 г. - служение в Региональном объединении мусульман Петербурга, первым заместителем председателя Духовного управления мусульман СПб и Северо-Запада, с 16 июля 2009 г. был имамом квартальной мечети для верующих Приморского и Выборгского районов. Трижды совершил хадж: в 1997 г., 1999 г. и 2006 г.

Литература

• Аминов, Д. А. Санкт-Петербургская соборная кафедральная мечеть: исторический очерк. — СПб., 1992.
• Витязева, В. А. Соборная мечеть — памятник петербургского модерна // История Петербурга. — СПб., 2002. — № 1.
• Загидуллин, И. К. Исламские институты в Российской империи. Мусульманская община в Санкт-Петербурге XVIII - начало XX вв. — Казань., 2003.
• Загидуллин, И. К. Исламские институты в Российской империи. Мечети в европейской части России и Сибири. — Казань., 2007.
• Иванов, М. Соборная мечеть в Петербурге.. — СПб., 2006.
• Пончаев, Р. Д. Соборная мечеть в Санкт-Петербурге. Очерк истории. — СПб., 2008.
• Тагирджанова, А. Н. Татарское подворье в Петербурге — идея, реализованная столетие спустя // История Петербурга. — СПб., 2008. — № 1 (23).
• Тагирджанова, А. Н. В костеле мог бы звучать азан… // История Петербурга. — СПб., 2008. — № 2 (24).
• Тагирджанова, А. Н. Книга о Мусе-эфенди, его времени и современниках. — Казань., 2010.
• Тагирджанова, А. Н. Мусульмане в жизни и культуре Петербурга (XVIII – XIX вв.). — СПб., 2013.
• Тагирджанова, А. Н. ММечети Петербурга: проекты, воплощение, история мусульманской общины. — СПб., 2014.

Ссылки

• [www.russian-mosques.com/ShowMosque.aspx?regionCode=SPE&cityName=Saint+Petersburg&mosqueID=243bb469-96c4-43a3-a719-bc40e4c98aba Соборная мечеть Санкт-Петербурга на портале «Мечети России»]

Отрывок, характеризующий Санкт-Петербургская соборная мечеть

– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.