Симоцукэ (провинция)

Провинция Симоцукэ (яп. 下野国 симоцукэ но куни, «Страна Симоцукэ» или 野州 я:сю:, «провинция Симоцукэ») — историческая провинция Японии в регионе Канто на востоке острова Хонсю. Соответствует современной префектуре Тотиги.

История

Издревле Симоцукэ входила в состав Кэну-но куни (яп. 毛野国), государства прото-айнских племён эмиси, которое в VII веке было разделено яматоскими монархами на две административные единицы — Симоцукэну (яп. 下毛野, «нижнее Кэну») и Камицукэну (яп. 上毛野, «верхнее Кэну»). В дальнейшем Симоцукэну стало читаться как Симоцукэ. Её провинциальное правительство находилось в современном городе Тотиги.

Поскольку земли провинции были населены эмиси, центральное правительство привлекло их вождей к руководству страной, предоставив им одинаковые права с яматоской аристократией, тем самым обеспечив мирную ассимиляцию этого региона.

Провинция Симоцукэ также была одним из мест зарождения самурайства. Оно служило щитом между яматоским двором и эмиси, которые жили на севере острова Хонсю. В XII веке местная знать сплотилась вокруг рода Минамото, который основал первое самурайское правительство — сёгунат.

В XIV—XV веках провинция Симоцукэ поочерёдно принадлежала родам Асикага, Ояма, Юки и Уцуномия. На протяжении XVI века эти самурайские роды находились под протекторатом рода Го-Ходзё.

В период Эдо (1603—1867) на территории Симоцукэ был образован ряд мелких владений хан, самым крупным из которых владели роды Тода, Окубо и Тории.

В результате административной реформы в 1871 году провинция Симоцукэ была преобразована в префектуру Тотиги.

Уезды провинции Симоцукэ

• Асикага (яп. 足利郡)
• Асо (яп. 安蘇郡)
• Кавати (яп. 河内郡)
• Насу (яп. 那須郡)
• Самукава (яп. 寒川郡)
• Сиоя (яп. 塩谷郡)
• Хага (яп. 芳賀郡)
• Цуга (яп. 都賀郡)
• Янада (яп. 梁田郡)

Литература

• 『角川日本地名大辞典』全50巻. — 東京: 角川書店, 1987—1990. (Большой словарь японских топонимов издательства Кадокава. В 50 томах. — Токио: Кадокава сётэн, 1987—1990.)

Отрывок, характеризующий Симоцукэ (провинция)

Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.