Соколов, Алексей Иванович (протоиерей)

Алексей Иванович Соколов
Род деятельности:	священник, цензор
Дата рождения:	1817(1817)
Место рождения:	Московская губерния
Дата смерти:	после 1899
Дети:	Василий, Дмитрий, Константин, Алексей и др.
Награды и премии:

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Алексе́й Ива́нович Соколо́в (1817 — после 1899) — священник Русской православной церкви, общественный деятель, педагог, цензор. Первый настоятель Храма Христа Спасителя (1883—1899). Приходский священник Н. В. Гоголя. Духовник обер-прокурора Святейшего Синода К. П. Победоносцева.

Биография

Алексей Иванович Соколов родился в 1817 году в Московской губернии в семье диакона. Окончив Вифанскую духовную семинарию при Спасо-Вифанском монастыре, в 1836 году поступил в Московскую духовную академию, по окончании которой в 1840 году был направлен преподавателем в Каменец-Подольскую духовную семинарию. Позднее вернулся в Москву на службу в Никитском сороке, в Московском губернском тюремном замке, где был рукоположен во иерея.

Настоятель церкви Симеона Столпника

Около двадцати лет был настоятелем церкви Симеона Столпника на Поварской (1854—1867; 1869; 1872). В 1869 году возведён в сан протоиерея. Вскоре Алексей Иванович Соколов получил почётное звание магистра богословия, что дало ему возможность служить благочинным Пречистенского сорока, о чём сообщили «Прибавления к Московским епархиальным ведомостям» за 1872 год:

4-го января. В праздник Обрезания Господня и Новый год в Успенском соборе священнодействовал Преосвященный Леонид, епископ Дмитровский, в присутствии г. г[енерал]-губернатора князя Владимира Андреевича Долгорукого и при собирании чинов военных и гражданских. Проповедь говорил благочинный Пречистенского сорока церкви св. Симеона Столпника, что на Поварской улице, протоиерей магистр Алексей Соколов.

Прихожане церкви Симеона Столпника

Прихожанами церкви Симеона Столпника были многие известные москвичи, в частности большое семейство писателя Сергея Тимофеевича Аксакова, который венчался здесь ещё в 1816 году с Ольгой Семёновной Заплатиной, их дети Константин, Иван, Григорий, Вера. К приходу церкви относился дом И. А. Талызина на Никитском бульваре. В этом доме в 1840—1850 гг. жил граф А. П. Толстой, будущий обер-прокурор Святейшего Синода, с супругой Анной Георгиевной. В их доме на правах друга с 1848 года жил Николай Гоголь. Гоголь не имел постоянного места жительства в Москве. В предыдущие свои приезды из-за границы останавливался у М. П. Погодина, по этой причине считал себя прихожанином церкви Саввы Освященного на Девичьем Поле, а своим духовником отца Иоанна Никольского, но с 1851 года он окончательно поселился вблизи церкви Симеона Столпника и, по воспоминаниям современников, полюбил новый приход и его молодого священника.

26 января 1852 года неожиданно скончалась Е. М. Хомякова, человек близкий Гоголю. Тяжело переживая боль утраты, писатель заказал 30 января в церкви Симеона Столпника панихиду по Екатерине Михайловне, на панихиде он был один и после службы писатель получил некоторое успокоение. В пятницу 1 февраля он идёт в церковь к обедне, а после обедни идёт к Аксаковым. Вера Сергеевна Аксакова вспоминала, что Гоголь находился тогда под впечатлением службы отца Алексия Соколова, «мысли его были все обращены к тому миру». Гоголь хвалит свой приход и священника. В воскресение 3 февраля он вновь идёт к обедне и опять с похвалой отзывается и об отце Алексии, и о всей его церковной службе, но при этом он жалуется на усталость. В последующие дни болезни Гоголь посещает удалённую от него церковь Саввы Освященного на Девичьем поле. Утром 9 февраля Гоголь призвал к себе отца Алексия, чтобы собороваться, поскольку ночью ему снилось, что он вскоре умрёт, но когда священник явился, писатель раздумал. Со следующего дня Гоголь перестал выезжать из дому, и Алексий Соколов приходил к писателю ежедневно. А. Т. Тарасенков сообщает:

При нём нарочно подавали тут же кушать саго, чернослив и проч. Священник начинал первый и убеждал его есть вместе с ним. Неохотно, немного, но употреблял он эту пищу ежедневно; потом слушал молитвы, читаемые священником. Какие молитвы вам читать? — спрашивал он. «Все хорошо; читайте, читайте!» Друзья старались подействовать на него приветом, сердечным расположением, умственным влиянием: но не было лица, которое могло бы взять над ним верх, не было лекарства, которое бы перевернуло его понятия; а у больного не было желания слушать чьи-либо советы, глотать какие-либо лекарства. В воскресенье приходский священник убедил больного принять ложку клещевинного масла, и в этот же день он согласился было употребить еще одно медицинское пособие (clysma), но это было только на словах, а на деле он решительно отказался, и во все последующие дни он уж более не слушал ничьих увещаний и не принимал более никакой пищи (три дня), а спрашивал только пить красного вина.

Перед смертью наряду с духовником Гоголя Иоанном Никольским больного Николая Васильевича напутствует и Алексий Соколов. Отец Алексий причащал умирающего писателя.

Гоголь скончался утром 21 февраля 1852 года. Его отпевал Алексий Соколов, но не в приходской церкви Симеона Столпника, а в университетской церкви Великомученицы Татианы, как решили в нарушение воли писателя его друзья. Метрическая запись о смерти Николая Васильевича сделана Алексием Соколовым в книге церкви Симеона Столпника: «Коллежский асессор Николай Васильевич Гоголь, 43 лет <на самом деле 42-х лет>, умер от простуды».

В 1866 году в церкви Симеона Столпника отец Алексий венчал будущего обер-прокурора Святейшего Синода К. П. Победоносцева с Е. А. Энгельгардт.

Настоятель Архангельского собора и Храма Христа Спасителя

В 1860—1880 годы отец Алексий стал примечательной личностью в среде высшего московского духовенства. Он принимает живое участие в жизни Московской епархии. Среди проповедей прочих приходских священников в Большом Успенском соборе Кремля его проповеди обращают на себя внимание «Московских епархиальных ведомостей» за 1869 год:

В неделю 18-ю по Пятидесятнице и в празднество (13, понедельник) рождения Его Императорского Высочества Благоверного Государя, Великого князя Михаила Николаевича по назначению Синодальной конторы в Большом Успенском соборе читал проповедь священник Симеоностолпнической, на Поварской, церкви Алексий Соколов.

Алексей Иванович осуществлял цензурный досмотр еженедельника «Миссионер». «Миссионер» был московским журналом, издававшимся в 1874—1879 гг. православным миссионерским обществом под редакцией священника В. С. Маркова. С декабря 1879 года Алексий Соколов был переведён священником Архангельского кафедрального собора. Ввиду освобождения вакансии благочинного Пречистенского сорока впервые в истории Московской епархии Духовная консистория предлагает соборно выбрать из числа священнослужителей наиболее подходящего кандидата на должность благочинного. Из 45 кандидатов от 27 московских церквей 19 декабря духовенство выбрало нового благочинного, им стал протоиерей С. С. Владимирский. Но этим дело не ограничилось, церковная пресса сообщала:

После избрания кандидатов на должность благочинного о. протоиереем Владимирским было предложено собранию духовенства и всем собранием единодушно принято открыть подписку на изготовление иконы, которую бы через избранную комиссию поднести от всего благочиния бывшему о. Благочинному высокочтимому А. И. Соколову в выражение признательности за его мудрое и доброе правление в должности благочинного.

31 августа 1883 г. отец Алексий переведен настоятелем во вновь освящённый Храм Христа Спасителя. Новый храм стал кафедральным, а Архангельский собор утратил прежний статус. Алексей Иванович стал первым настоятелем соборного храма и прослужил в нём до 1899 года.

Общественная деятельность, итоги, награды

А. И. Соколов состоял членом многих обществ, в том числе, Православного миссионерского общества, Общества Духовного просвещения, Братства Кирилла и Мефодия, Братства Святого Николая. Он не оставлял и преподавательской гимназической работы. Духовным начальством за свое многолетнее пастырское служение Алексей Иванович был представлен обер-прокурору Святейшего Синода для награждения орденом. В 1872 году он стал кавалером ордена святой Анны 3-ей степени. Императорский указ гласил:

Государь Император, по всеподданнейшему докладу господина обер-прокурора Святейшего Синода, в 16-ый день апреля 1872 года за службу по военному и гражданскому ведомству Всемилостивейше соизволил пожаловать: орден св. Анны 3-й степени протоиерею Симеоновской, на Поварской, церкви Алексию Соколову.

В 1879 году протоиерей Алексей Иванович Соколов был удостоен ордена святого Владимира 3-ей степени. Среди высочайших духовных наград были митра, наперсный крест; из синодальных наград наперсный крест от Синода, палица, камилавка. Епархиальные награды: набедренник, скуфья, камилавка, митра, палица, наперсные кресты, а также ордена Св. Анны и Св. Владимира всех степеней, золотая медаль по случаю освящения Храма Христа Спасителя и некоторые иные награды.

Священническая деятельность Алексея Ивановича Соколова не ограничивалась настоятельской деятельностью. Так же, как будучи приходским священником церкви Симеона Столпника, 25 февраля 1852 года Алексий Соколов отпевал Н. В. Гоголя в церкви Великомученицы Татианы, домовой церкви Московского университета, так и в этом же домовом храме 24 ноября (7 декабря) 1892 года, будучи настоятелем Храма Христа Спасителя, он совершил заупокойную литургию по бывшему воспитаннику Московского университета А. А. Фету. На отпевание поэта был приглашен хор Чудова монастыря. Отпевание Фета в Университетской церкви происходило в присутствии членов Общества Любителей Российской Словесности во главе с его председателем профессором Н. С. Тихонравовым. Наряду с членами Общества с поэтом прощались делегаты от Московского психологического общества во главе с Н. Я. Гротом, а также студенты и профессора Московского университета. По окончании литургии гроб с телом Фета на катафалке направили к Курскому вокзалу, при этом отец Алексий совершил у церкви св. Параскевы Пятницы в Охотном ряду и у церкви Косьмы и Дамиана на Маросейке, возле дома, где поэт жил в юности, две литии. После этого тело поэта было отправлено в фамильный склеп села Клейменова Орловской губернии Мценского уезда.

На обороте фотографии Алексея Ивановича Соколова из собрания Государственного Исторического музея присутствует надпись: «О. Алексей Иванович Соколов. Долгое время настоятель [храма] Сим[еона] Столпн[ика] на Поварской. Духовник К. П. Победоносцева. Кафедральный протоиерей Архангельского собора, а с 1883 г. Храма Христа Спасителя. (Печатные труды неизвестны)».

А. И. Соколов имел шестерых детей. Василий Алексеевич был прокурором Московской судебной палаты; Дмитрий Алексеевич — директор Четвёртой мужской гимназии; Константин Алексеевич был доктором 2-й Градской больницы; младший сын Алексей Алексеевич Соколов последовал примеру отца, начал духовную карьеру и поступил в Московскую духовную академию. Впоследствии — инспектор Четвёртой мужской гимназии.

Отрывок, характеризующий Соколов, Алексей Иванович (протоиерей)

– Вот так по хранцузски, – заговорили солдаты в цепи. – Ну ка ты, Сидоров!
Сидоров подмигнул и, обращаясь к французам, начал часто, часто лепетать непонятные слова:
– Кари, мала, тафа, сафи, мутер, каска, – лопотал он, стараясь придавать выразительные интонации своему голосу.
– Го, го, го! ха ха, ха, ха! Ух! Ух! – раздался между солдатами грохот такого здорового и веселого хохота, невольно через цепь сообщившегося и французам, что после этого нужно было, казалось, разрядить ружья, взорвать заряды и разойтись поскорее всем по домам.
Но ружья остались заряжены, бойницы в домах и укреплениях так же грозно смотрели вперед и так же, как прежде, остались друг против друга обращенные, снятые с передков пушки.


Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…
Всё время, что он был на батарее у орудия, он, как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов офицеров, говоривших в балагане, но не понимал ни одного слова из того, что они говорили. Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.
– Нет, голубчик, – говорил приятный и как будто знакомый князю Андрею голос, – я говорю, что коли бы возможно было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так то, голубчик.
Другой, более молодой голос перебил его:
– Да бойся, не бойся, всё равно, – не минуешь.
– А всё боишься! Эх вы, ученые люди, – сказал третий мужественный голос, перебивая обоих. – То то вы, артиллеристы, и учены очень оттого, что всё с собой свезти можно, и водочки и закусочки.
И владелец мужественного голоса, видимо, пехотный офицер, засмеялся.
– А всё боишься, – продолжал первый знакомый голос. – Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет… ведь это мы знаем, что неба нет, a сфера одна.
Опять мужественный голос перебил артиллериста.
– Ну, угостите же травником то вашим, Тушин, – сказал он.
«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший голос.
– Травничку можно, – сказал Тушин, – а всё таки будущую жизнь постигнуть…
Он не договорил. В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.


Князь Андрей верхом остановился на батарее, глядя на дым орудия, из которого вылетело ядро. Глаза его разбегались по обширному пространству. Он видел только, что прежде неподвижные массы французов заколыхались, и что налево действительно была батарея. На ней еще не разошелся дымок. Французские два конные, вероятно, адъютанта, проскакали по горе. Под гору, вероятно, для усиления цепи, двигалась явственно видневшаяся небольшая колонна неприятеля. Еще дым первого выстрела не рассеялся, как показался другой дымок и выстрел. Сраженье началось. Князь Андрей повернул лошадь и поскакал назад в Грунт отыскивать князя Багратиона. Сзади себя он слышал, как канонада становилась чаще и громче. Видно, наши начинали отвечать. Внизу, в том месте, где проезжали парламентеры, послышались ружейные выстрелы.
Лемарруа (Le Marierois) с грозным письмом Бонапарта только что прискакал к Мюрату, и пристыженный Мюрат, желая загладить свою ошибку, тотчас же двинул свои войска на центр и в обход обоих флангов, надеясь еще до вечера и до прибытия императора раздавить ничтожный, стоявший перед ним, отряд.
«Началось! Вот оно!» думал князь Андрей, чувствуя, как кровь чаще начинала приливать к его сердцу. «Но где же? Как же выразится мой Тулон?» думал он.
Проезжая между тех же рот, которые ели кашу и пили водку четверть часа тому назад, он везде видел одни и те же быстрые движения строившихся и разбиравших ружья солдат, и на всех лицах узнавал он то чувство оживления, которое было в его сердце. «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» говорило лицо каждого солдата и офицера.
Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на белой лошади. Это был князь Багратион. Князь Андрей остановился, ожидая его. Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав князя Андрея, кивнул ему головой. Он продолжал смотреть вперед в то время, как князь Андрей говорил ему то, что он видел.
Выражение: «началось! вот оно!» было даже и на крепком карем лице князя Багратиона с полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися глазами. Князь Андрей с беспокойным любопытством вглядывался в это неподвижное лицо, и ему хотелось знать, думает ли и чувствует, и что думает, что чувствует этот человек в эту минуту? «Есть ли вообще что нибудь там, за этим неподвижным лицом?» спрашивал себя князь Андрей, глядя на него. Князь Багратион наклонил голову, в знак согласия на слова князя Андрея, и сказал: «Хорошо», с таким выражением, как будто всё то, что происходило и что ему сообщали, было именно то, что он уже предвидел. Князь Андрей, запихавшись от быстроты езды, говорил быстро. Князь Багратион произносил слова с своим восточным акцентом особенно медленно, как бы внушая, что торопиться некуда. Он тронул, однако, рысью свою лошадь по направлению к батарее Тушина. Князь Андрей вместе с свитой поехал за ним. За князем Багратионом ехали: свитский офицер, личный адъютант князя, Жерков, ординарец, дежурный штаб офицер на энглизированной красивой лошади и статский чиновник, аудитор, который из любопытства попросился ехать в сражение. Аудитор, полный мужчина с полным лицом, с наивною улыбкой радости оглядывался вокруг, трясясь на своей лошади, представляя странный вид в своей камлотовой шинели на фурштатском седле среди гусар, казаков и адъютантов.
– Вот хочет сраженье посмотреть, – сказал Жерков Болконскому, указывая на аудитора, – да под ложечкой уж заболело.
– Ну, полно вам, – проговорил аудитор с сияющею, наивною и вместе хитрою улыбкой, как будто ему лестно было, что он составлял предмет шуток Жеркова, и как будто он нарочно старался казаться глупее, чем он был в самом деле.
– Tres drole, mon monsieur prince, [Очень забавно, мой господин князь,] – сказал дежурный штаб офицер. (Он помнил, что по французски как то особенно говорится титул князь, и никак не мог наладить.)
В это время они все уже подъезжали к батарее Тушина, и впереди их ударилось ядро.
– Что ж это упало? – наивно улыбаясь, спросил аудитор.
– Лепешки французские, – сказал Жерков.
– Этим то бьют, значит? – спросил аудитор. – Страсть то какая!
И он, казалось, распускался весь от удовольствия. Едва он договорил, как опять раздался неожиданно страшный свист, вдруг прекратившийся ударом во что то жидкое, и ш ш ш шлеп – казак, ехавший несколько правее и сзади аудитора, с лошадью рухнулся на землю. Жерков и дежурный штаб офицер пригнулись к седлам и прочь поворотили лошадей. Аудитор остановился против казака, со внимательным любопытством рассматривая его. Казак был мертв, лошадь еще билась.
Князь Багратион, прищурившись, оглянулся и, увидав причину происшедшего замешательства, равнодушно отвернулся, как будто говоря: стоит ли глупостями заниматься! Он остановил лошадь, с приемом хорошего ездока, несколько перегнулся и выправил зацепившуюся за бурку шпагу. Шпага была старинная, не такая, какие носились теперь. Князь Андрей вспомнил рассказ о том, как Суворов в Италии подарил свою шпагу Багратиону, и ему в эту минуту особенно приятно было это воспоминание. Они подъехали к той самой батарее, у которой стоял Болконский, когда рассматривал поле сражения.
– Чья рота? – спросил князь Багратион у фейерверкера, стоявшего у ящиков.
Он спрашивал: чья рота? а в сущности он спрашивал: уж не робеете ли вы тут? И фейерверкер понял это.
– Капитана Тушина, ваше превосходительство, – вытягиваясь, закричал веселым голосом рыжий, с покрытым веснушками лицом, фейерверкер.
– Так, так, – проговорил Багратион, что то соображая, и мимо передков проехал к крайнему орудию.
В то время как он подъезжал, из орудия этого, оглушая его и свиту, зазвенел выстрел, и в дыму, вдруг окружившем орудие, видны были артиллеристы, подхватившие пушку и, торопливо напрягаясь, накатывавшие ее на прежнее место. Широкоплечий, огромный солдат 1 й с банником, широко расставив ноги, отскочил к колесу. 2 й трясущейся рукой клал заряд в дуло. Небольшой сутуловатый человек, офицер Тушин, спотыкнувшись на хобот, выбежал вперед, не замечая генерала и выглядывая из под маленькой ручки.
– Еще две линии прибавь, как раз так будет, – закричал он тоненьким голоском, которому он старался придать молодцоватость, не шедшую к его фигуре. – Второе! – пропищал он. – Круши, Медведев!
Багратион окликнул офицера, и Тушин, робким и неловким движением, совсем не так, как салютуют военные, а так, как благословляют священники, приложив три пальца к козырьку, подошел к генералу. Хотя орудия Тушина были назначены для того, чтоб обстреливать лощину, он стрелял брандскугелями по видневшейся впереди деревне Шенграбен, перед которой выдвигались большие массы французов.
Никто не приказывал Тушину, куда и чем стрелять, и он, посоветовавшись с своим фельдфебелем Захарченком, к которому имел большое уважение, решил, что хорошо было бы зажечь деревню. «Хорошо!» сказал Багратион на доклад офицера и стал оглядывать всё открывавшееся перед ним поле сражения, как бы что то соображая. С правой стороны ближе всего подошли французы. Пониже высоты, на которой стоял Киевский полк, в лощине речки слышалась хватающая за душу перекатная трескотня ружей, и гораздо правее, за драгунами, свитский офицер указывал князю на обходившую наш фланг колонну французов. Налево горизонт ограничивался близким лесом. Князь Багратион приказал двум баталионам из центра итти на подкрепление направо. Свитский офицер осмелился заметить князю, что по уходе этих баталионов орудия останутся без прикрытия. Князь Багратион обернулся к свитскому офицеру и тусклыми глазами посмотрел на него молча. Князю Андрею казалось, что замечание свитского офицера было справедливо и что действительно сказать было нечего. Но в это время прискакал адъютант от полкового командира, бывшего в лощине, с известием, что огромные массы французов шли низом, что полк расстроен и отступает к киевским гренадерам. Князь Багратион наклонил голову в знак согласия и одобрения. Шагом поехал он направо и послал адъютанта к драгунам с приказанием атаковать французов. Но посланный туда адъютант приехал через полчаса с известием, что драгунский полковой командир уже отступил за овраг, ибо против него был направлен сильный огонь, и он понапрасну терял людей и потому спешил стрелков в лес.
– Хорошо! – сказал Багратион.
В то время как он отъезжал от батареи, налево тоже послышались выстрелы в лесу, и так как было слишком далеко до левого фланга, чтобы успеть самому приехать во время, князь Багратион послал туда Жеркова сказать старшему генералу, тому самому, который представлял полк Кутузову в Браунау, чтобы он отступил сколь можно поспешнее за овраг, потому что правый фланг, вероятно, не в силах будет долго удерживать неприятеля. Про Тушина же и баталион, прикрывавший его, было забыто. Князь Андрей тщательно прислушивался к разговорам князя Багратиона с начальниками и к отдаваемым им приказаниям и к удивлению замечал, что приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что всё, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что всё это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями. Благодаря такту, который выказывал князь Багратион, князь Андрей замечал, что, несмотря на эту случайность событий и независимость их от воли начальника, присутствие его сделало чрезвычайно много. Начальники, с расстроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии и, видимо, щеголяли перед ним своею храбростию.