Сражение при Лейтене
| Сражение при Лейтене | |||
| Основной конфликт: Семилетняя война | |||
 Эпизод битвы при Лейтене | |||
| Дата |
5 декабря 1757 года | ||
|---|---|---|---|
| Место |
Лейтен (нем. Leuthen), ныне — Лутыня (польск. Lutynia), Польша | ||
| Итог |
Победа Пруссии | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Сражение при Лейтене (нем. Schlacht von Leuthen) — одно из наиболее известных сражений Семилетней войны состоявшееся 5 декабря 1757 года у немецкого селения Лейтен между 32-тысячной прусской армией во главе с королём Пруссии Фридрихом II и 80-тысячной австрийской армией под командованием принца Карла Александра Лотарингского. Сражение закончилось сокрушительным поражением австрийцев.
Содержание
Исходная ситуация
Отвоевание Силезии, потерянной в Войне за австрийское наследство, являлось основной целью австрийцев в Семилетней войне. В конце 1757 года, после поражения при Колине, стоившего ему всех успехов начального этапа войны, Фридрих занят отражением французов и Имперской армии в Тюрингии и Саксонии. При Росбахе ему удаётся нанести французам сокрушительное поражение. Силезию в это время прикрывает 22-х тысячный корпус герцога Бевернского, которому приходится действовать против соединённых австрийских сил, превышающих 90 тысяч человек. Из Саксонии Фридрих шлёт герцогу бесконечные угрожающие приказы с требованием держаться несмотря ни на что, напоминая, что тот отвечает своей головой за удержание Силезии. Единственный эффект — герцог Бевернский, из страха перед гневом своего короля, сдаётся в плен австрийским гусарам после проигранного сражения при Бреслау. В руки австрийцев попадают ключевые силезские крепости, Швейдниц (ныне Свидница) и Бреслау (ныне Вроцлав).
В конце ноября король, наконец, смог сам появиться на силезском театре. Соединив свои силы 29 ноября с остатками разбитой Силезской армии, он выступает против австрийцев, рассчитывая нанести тем такое же решительное поражение, которое потерпели французы при Росбахе.
Ход сражения
При известии о приближении Фридриха, австрийцы занимают оборонительную позицию между селениями Ниперн (нем. Nippern) и Загшютц (нем.Sagschütz) в окрестностях Бреслау. Их построение традиционно: в центре — пехота, на флангах — кавалерия. Для предотвращения обхода с флангов, австрийская линия была растянута более, чем на шесть километров.
Уступая австрийцам численно, Фридрих решает применить, как при Колине, тактику т. н. «косой атаки». Часть прусской пехоты начала фронтальную атаку, при этом Фридрих умело имитирует подготовку к атаке на правый фланг противника. В это время происходит скрытный манёвр: за прикрытием холмов прусские колонны незаметно движутся в южном направлении. Прежде, чем австрийцы успевают разгадать замысел противника, Фридриху удаётся создать против их левого фланга подавляющее численное превосходство. Кроме того, на левом фланге австрийские силы состояли, в основном, из протестантов, сочувствовавших Пруссии.
После вялой попытки отбить атаку, австрийцы начали отходить. Попытка подкрепить левый фланг в разгар сражения не удаётся из-за чрезмерной растянутости боевого порядка: на переход с одного фланга на другой резервам австрийской пехоты потребовалось полтора часа.
Лишь за Лейтеном австрийскому командованию удаётся образовать новый фронт, однако, он настолько глубоко эшелонирован, местами до сотни рядов в глубину, что этим сводится на нет их численное превосходство. В то же время, масса пехоты представляет собой отличную мишень для прусской артиллерии.
Австрийцы пытаются исправить положение атакой кавалерии. Однако атака была отбита встречным ударом резерва прусской кавалерии. Разбитая австрийская конница в бегстве опрокидывает собственную пехоту и этим довершает разгром.
Итоги сражения
Потери австрийцев превышают 22 000 человек (треть всей армии принца Лотарингского). Тем не менее, он не уходит из Силезии сразу, а лишь после того, как пруссакам 21 декабря удаётся вновь взять Бреслау. Под Бреслау в плен попадают около 18 тысяч австрийских солдат. В начале января 1758 года остатки разбитой австрийской армии (из более чем 90 тысяч уцелело лишь приблизительно 36) достигают, находясь в самом жалком состоянии, Богемии.
Поражение при Лейтене и утрата Бреслау имеют следствием перемены в командовании австрийской армии: комендант Бреслау фельдцехмейстер фон Шпрехер и прославленный кавалерийский генерал Надасти, официальные «козлы отпущения», увольняются из армии. Принц Лотарингский, хотя ему формально не ставятся в вину понесённые потери и он даже получает высший военный орден империи, слагает с себя главное командование «по собственному желанию», новым главнокомандующим австрийской армии становится маршал Леопольд Даун.
Почти вся Силезия, за исключением Швейдница, вновь попадает в руки Фридриха.
Напишите отзыв о статье "Сражение при Лейтене"
Литература
• Groehler, Olaf: Die Kriege Friedrichs II.,Brandenburgisches Verlagshaus, Berlin 1990 • Dorn, Günter;Engelmann, Joachim: Die Schlachten Friedrichs des Grossen, Bechtermünz Verlag, Augsburg 1997
Лейтенское сражение в фильмографии
Битве при Лейтене посвящён фильм 1933 года «Лейтенский хорал» (нем. Choral von Leuthen).
Отрывок, характеризующий Сражение при Лейтене
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.
