Сражение при Буркерсдорфе
| Сражение при Буркерсдорфе | |||
| Основной конфликт: Семилетняя война | |||
 Схема битвы при Буркерсдорфе | |||
| Дата |
21 июля 1762 года | ||
|---|---|---|---|
| Место |
Буркерсдорф, Силезия (ныне Буркатув в Польше) | ||
| Итог |
Победа Пруссии | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Сражение при Буркерсдорфе состоялось на заключительном этапе Семилетней войны 21 июля 1762 года у силезского селения Буркерсдорф (нем. Burkersdorf), ныне деревня Буркатув (Burkatow) недалеко от Вроцлава в Польше, между 55-тысячной прусской армией под началом Фридриха II и 75-тысячной австрийской армией фельдмаршала Дауна. Примечательно тем, что в нём на положении наблюдателей приняли в составе прусской армии участие русские войска под командованием графа Захара Григорьевича Чернышёва.
Накануне сражения
Сражение при Буркерсдорфе решало вопрос об обладании крепостью Швейдниц (ныне Свидница в Польше), последним опорным пунктом австрийцев в Силезии. Первоначальный план Фридриха заключался в том, чтобы очистить дорогу на Швейдниц, атаковав Дауна, стоявшего в лагере при Кунцендорфе, одновременно с двух сторон- на правом фланге силами 18-и тысячного деташемента генерала Вида и -фронтально- с основными силами прусской армии. Однако этот план приходится оставить, так как австрийцы узнают о нём от перебежчика, и Даун, покинув лагерь в Кунцендорфе, отступает со своими силами к Буркерсдорфу, последнему укреплённому пункту, где он может осуществлять снабжение своей армии из Швейдница.
Накануне, в конце июня, Фридрих получил неожиданных союзников: 20 тысячный вспомогательный корпус русских войск под командованием графа Чернышёва, посланный Петром III, присоединяется к нему 30 июня для ведения войны против австрийцев, недавних союзников России. Для встречи Чернышёва и его штаба Фридрих специально надевает русский орден Св. Андрея. Произнеся взаимные приветствия, новые братья по оружию отправляются в Лиссу, где в местном замке в честь прибывших русских организован грандиозный банкет. До сражения при Буркерсдорфе русским регулярным войскам, в отличие от казаков, участвовавших, к примеру, в набеге прусской лёгкой кавалерии на Кёниггрэц (ныне Градец Кралове в Чехии), реально воевать на стороне пруссаков случая не предоставляется.
Последовавшие события опрокидывают все планы новоиспечённых союзников, далеко не у каждого писателя хватило бы фантазии выдумать такой поворот сюжета: 18 июля граф Чернышёв неожиданно появляется у Фридриха с ошеломляющим известием о перевороте в Санкт Петербурге и о полученном им приказе Екатерины немедленно уйти со своим корпусом из Силезии. По словам Чернышёва, имеются указания на то, что новая самодержица намерена продолжать политику Елизаветы и вновь объявить войну Пруссии. Фридрих имеет с Чернышёвым долгий разговор с глазу на глаз, о чём они говорили неизвестно, известно, однако, что Чернышёв покинул Фридриха со слезами на глазах и со словами: «Что за человек ваш король! Что бы я не дал за то, чтобы находиться на его службе! Кто может устоять перед этим человеком, когда слышит, как он говорит!» Прусский кабинет-министр Финкельштейн записывает в этот день: «Его Королевское Величество, должно быть, очень довольны поведением графа Чернышёва, так как они намереваются сделать ему щедрый презент». Чернышёв обещает Фридриху остаться со своим корпусом ещё три дня в составе прусских войск, не участвуя, правда, в военных действиях, на положении наблюдателя. Доныне имя Чернышёва упоминается в немецкой историографии главным образом в этой связи.
Для Фридриха ясно, он должен не откладывая атаковать Дауна, пока известия о перевороте в Петербурге не достигли австрийцев.
Ход сражения
Место предстоящего сражения хорошо известно обеим сторонам по предыдущим стычкам. Фридрих не решается атаковать центр позиции Дауна, расположенный на равнине между селениями Дитмансдорф (нем. Dittmannsdorf) и Ройсендорф (нем. Reußendorf). В то же время, чтобы отвлечь внимание противника от направления главного удара и сковать его на этом участке, он организует представление, симулируя наступление здесь значительных сил. Русские соглашаются принять участие в задуманном спектакле, им в помощь выделены дюжина батальонов пехоты, а также полк чёрных гусаров и боснийские уланы. Выдвинутая перед фронтом русских войск батарея бригады Мантейфеля ведёт обстрел правого крыла противника.
Основной удар силами 30 батальонов пехоты предполагается нанести по изолированному правому флангу австрийцев. Три бригады под командованием генералов Вида, Мёллендорфа и Кноблоха обходят ночью правый фланг Дауна и занимают позиции на возвышенностях, на склоне которых находятся селения Буркерсдорф и Лойтмансдорф (нем. Leutmannsdorf). Ещё накануне сражения, 20 июля, четырём батальонам бригады Мёлендорфа удаётся захватить замок недалеко от Буркерсдорфа, выгнав оттуда после ожесточённой схватки сторожевой отряд австрийских гренадеров. Всю ночь пруссаки работают над сооружением на востоке от замка укреплённой батареи из 55 тяжёлых орудий, в то время как гаубицы направлены в сторону австрийских укреплений, 12фунтовые пушки держат под прицелом долину Вайстрица (нем. Weistritztal), единственное место, по которому могут подойти подкрепления со стороны основной части австрийских войск.
Каждая из бригад имеет особое задание в рамках общего плана, на выполнение которого дано чётко определённое время. Вид должен начать начать атаку на левом фланге штурмом австрийских позиций в районе Лойтмансдорфа, в одно время с началом атаки батарея Мёлендорфа должна начать массированный артобстрел Буркерсдорфа, а его пехота присоединиться к наступающему правее Кноблоху и войти с ним в долину Вайстрица. План Фридриха был осуществлён с предельной точностью, уже через короткое время ошеломлённые внезапным нападением австрийцы оставили свои укрепления на правом фланге, ещё до полудня прусский король получает сообщение об отходе и основных сил противника.
Тем же вечером уходят в сторону Польши и русские войска.
Итоги сражения
Не в последнюю очередь благодаря тому, что сражение при Буркерсдорфе, в отличие от кровавых битв начала войны, завершилось почти бескровной победой, в сочинениях по истории Семилетней войны оно обычно лишь упоминается. Между тем, эта победа имела большое политическое и стратегическое значение, её результаты значительней, чем итоги кровопролитного сражения при Торгау: она окончательно ставит крест на австрийских планах отвоевания Силезии. Дауну приходится отступить в горы, откуда он не имеет ни малейшей возможности прийти на помощь Швейдницу. Он ещё раз попытается прорвать блокаду Швейдница при Райхенбахе, однако за этой попыткой не стоят ни вера в успех, ни безусловное желание победы, пруссакам легко удаётся отбить Дауна. Падение последней австрийской крепости, осада которой поручается генералу Таунтцину, теперь лишь вопрос времени. Гарнизон мужественно обороняется, однако 9 октября крепость всё же приходится сдать.
30 июля Фридрих получает известие из Петербурга о том, что Екатерина, вопреки ожиданиям, подтверждает заключённый её супругом мирный договор с Пруссией. С этого момента надежда на скорое окончание войны перерастает у современников в уверенность.
С военной точки зрения, сражение при Буркерсдорфе явилось дальнейшим развитием линейной тактики: подобно сражениям при Крефельде и Торгау, прусская армия действует в нём не замкнутой линейной формацией, но оперирует тремя независимыми колоннами, перед каждой из которых поставлена особая задача.
Напишите отзыв о статье "Сражение при Буркерсдорфе"
Литература
Dorn, Günter;Engelmann, Joachim: Die Schlachten Friedrichs des Grossen, Bechtermünz Verlag, Augsburg 1997
Duffy, Christopher: Friedrich der Große. Ein Soldatenleben, Weltbild Verlag, Augsburg 1995 (оригинальное издание на английском языке: Frederick the Great. A Military Life, Routledge & Kegan Paul, London 1985)
Отрывок, характеризующий Сражение при Буркерсдорфе
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.
Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
