Степанов, Георгий Андреевич

Георгий Андреевич Степанов
Дата рождения	18 ноября 1890(1890-11-18)
Место рождения	Кронштадт, Петербургская губерния, Российская империя
Дата смерти	3 января 1957(1957-01-03) (66 лет)
Место смерти	Ленинград, СССР
Принадлежность	Российская империя Российская империя СССР СССР
Род войск	ВМФ
Годы службы	1908—1953
Звание
Командовал	Онежская военная флотилия, Черноморский флот, Беломорская военная флотилия
Сражения/войны	Первая мировая война, Гражданская война в России, Великая Отечественная война
Награды и премии	Российская империя: Иностранные награды:

Гео́ргий Андре́евич Степа́нов (18 ноября 1890, Кронштадт — 3 января 1957, Ленинград) — советский военно-морской деятель, вице-адмирал.

Биография

Георгий Андреевич Степанов родился 18 (30) ноября 1890 года в городе Кронштадт Санкт-Петербургской губернии. Русский, дворянин.

Сын флотского офицера Андрея Ивановича Степанова — минного офицера крейсера «Рюрик» и старшего минного офицера линкора «Андрей Первозванный»; племянник капитана 1 ранга Степанова Константина Ивановича, командира крейсера «Адмирал Макаров».

Служба в ВМФ Российской Империи

С 1905 по 1907 год учился в Александровском кадетском корпусе, с 1905 года по 1911 год — в Морском корпусе. В службе на флоте с 1908 года.

В 1911—1912 годах служил на учебном судне «Николаев» в должности вахтенного офицера. В 1912—1914 годах обучался в Минном офицерском классе с дополнительным курсом радиотелеграфии.

В 1913 году был назначен на должность младшего минного офицера линкора «Андрей Первозванный», на котором застал начало Первой мировой войны.

С февраля 1916 года служил в должности старшего минного офицера линкора«Слава», с марта 1917 года по сентябрь 1918 года — в должности флагманского минного офицера штаба дивизии сторожевых судов Балтийского флота.

Служба в ВМФ Советской России

После Октябрьской революции перешёл на сторону большевиков, продолжив службу в РККФ. В феврале — мае 1918 года участвовал в Ледовом походе Балтийского флота.

С сентября 1918 года по март 1919 года командовал минным заградителем «Шексна». С марта 1919 года по март 1920 года служил в должности начальника штаба Онежской военной флотилии, а с марта по май 1920 года временно исполнял обязанности командующего этой флотилией. Принимал участие в боевых действиях против белофиннов на Онежском озере.

В мае 1920 года был переведён на Черноморский флот на должность начальника штаба действующего Отряда судов Морских Сил Чёрного моря, которую занимал до июня 1921 года. С июня по август 1921 года временно исполнял должность начальника Западно-Черноморского сектора обороны побережья (от Очакова до Одессы).

С августа 1921 года по декабрь 1924 года занимал должность начальника Оперативного управления морского штаба РККФ, а с декабря 1924 года по октябрь 1925 года — начальника штаба Морских Сил Чёрного моря.

В октябре 1925 года был направлен для обучения на Высшие морские академические курсы при Военно-Морской академии, которые окончил в апреле 1926 года, после чего вернулся на должность начальника штаба Морских Сил Чёрного моря, которую занимал до марта 1928 года. С января по март 1928 года временно исполнял обязанности командующего Черноморским флотом.

В марте 1928 года был направлен на преподавательскую работу в Военно-морскую академию имени К. Е. Ворошилова. До сентября 1939 года находился на различных должностях в Военно-морской академии (преподаватель, старший руководитель, начальник кафедры, зам. начальника по НУР). В сентябре 1939 года был назначен на должность начальника Военно-морской академии имени К. Е. Ворошилова и по совместительству на должность начальника Военно-морской инженерно-технической академии.

4 июня 1940 года Г. А. Степанову было присвоено воинское звание вице-адмирала.

В октябре 1941 года был назначен на должность начальника Беломорской военной флотилии. Под его руководством была организована оборона портов и полярных станций, проливов Югорский Шар и Карские ворота, осуществлялась защита морских коммуникаций в арктических водах, обеспечивалась проводка конвоев.

В марте 1943 года отозван в Москву и назначен временно исполняющим обязанности начальника Главного морского штаба.

2 марта 1944 года за неудовлетворительную организацию проведения набеговой операции кораблей и катеров Черноморского флота на Южное побережье Крыма 6 октября 1943 года, в результате которой от действий немецкой авиации погибли лидер эскадренных миноносцев «Харьков» и два эсминца — «Беспощадный» и «Способный», по Постановлению Государственного Комитета Обороны был отстранён от должности и понижен в звании до контр-адмирала.

С июля 1944 года являлся начальником Управления военно-морских учебных заведений и, одновременно, старшим морским начальником в Ленинграде. Восстановлен в звании «вице-адмирал». После окончания Великой Отечественной войны оставался в прежней должности.

С февраля по апрель 1947 года в распоряжении главкома ВМФ. С апреля по ноябрь 1947 года был на должности начальника кафедры «Организация и мобилизация» Военно-морской академии.

12 января 1948 года Г. А. Степанов вместе с Н. Г. Кузнецовым, Л. М. Галлером и В. А. Алафузовым был предан Суду чести Министерства Вооружённых Сил СССР под председательством Маршала Советского Союза Л. А. Говорова. Обвинение состояло в том, что в 1942—1944 годах они без разрешения Правительства СССР передали Великобритании и США секретные чертежи и описания высотной парашютной торпеды, дистанционной 130 мм гранаты, нескольких корабельных артиллерийских систем, схемы управления стрельбой, а также некоторое количество секретных морских карт. Суд чести признал их виновными и постановил ходатайствавать перед Советом Министров СССР о предании виновных суду Военной коллегии Верховного суда СССР.

3 февраля 1948 года Г. А. Степанов был осуждён Военной коллегией Верховного суда СССР и приговорён к 10 годам лишения свободы. 10 февраля 1948 года постановлением Совета Министров СССР лишён воинского звания «вице-адмирал».

13 мая 1953 года полностью реабилитирован и восстановлен в прежнем воинском звании «вице-адмирал».

С июня 1953 года по январь 1957 года являлся членом редколлегии и главным редактором III Военно-исторического тома Морского атласа.

Скончался 3 января 1957 года. Похоронен в Санкт-Петербурге на Серафимовском кладбище.

Литература

1. Лурье В. М. Адмиралы и генералы Военно-Морского Флота СССР в период Великой Отечественной и Советско-японской войн (1941-1945). — СПб: Русско-Балтийский информационный центр «БЛИЦ», 2001. — 280 с. — 1000 экз. — ISBN 5-86789-102-X.
2. Доценко В. Д. Морской биографический словарь. — Санкт-Петербург: Логос, 1995. — 496 с. — 3000 экз. — ISBN 5-87288-095-2.

1. Близниченко С. С. Флагманы флота Азовского и Чёрного морей 1917—1945 гг.. — Краснодар: Диапазон-В», 2010. — 336 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-91050-079-6.

Ссылки

• Список флагманов 2-го ранга, флагманов 1-го ранга, флагманов флота 2-го ранга, флагманов флота 1-го ранга, МС РККА СССР (1935—1940)
• Список адмиралов, вице-адмиралов, контр-адмиралов, ВМФ СССР (1940—1945)

Отрывок, характеризующий Степанов, Георгий Андреевич

Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.