Танкред Тарентский

Танкред Тарентский фр. Tancrède de Hauteville<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Князь Галилеи и Тивериады
1099 — 1101 1109 — 1112
Регент Антиохии
1100 — 1103 1104 — 1112
Предшественник:	Боэмунд Тарентский
Преемник:	Рожер Салернский
Вероисповедание:	католицизм
Рождение:	1072(1072)
Смерть:	5/12 декабря 1112
Род:	Отвили
Отец:	Одо Добрый
Мать:	Эмма д’Отвиль
Супруга:	Сесилия Французская

Танкре́д д’Отви́ль, также известный как Танкред Тарентский (1072 — 5 или 12 декабря 1112) — князь Галилеи и Тивериады (1099 — 1101, 1109 — 1112), регент княжества Антиохия (1100 — 1103, 1104 — 1112), племянник Боэмунда Тарентского, один из участников Первого Крестового похода.

Биография

Ранние годы

Родился в 1072 году, сын Одо Доброго и Эммы д’Отвиль. По материнской линии происходил от Роберта Гвискара, известного норманнского завоевателя. Приходился племянником Боэмунду Тарентскому. Сколько-нибудь точной информации о ранних годах жизни Танкреда нет.

Участие в Первом Крестовом походе

В 1096 году Танкред примкнул к своему дяде Боэмунду, возглавившему норманнов Южной Италии в Первом Крестовом походе, и получил отряд под личное командование. Во время переговоров с византийским императором Алексеем I Комнином, когда вожди крестоносцев вынуждены были присягнуть императору на верность, Танкред решительно отказался от присяги и неожиданно для остальных крестоносцев переправился через пролив, присоединившись к армии лотарингцев. После сдачи Никеи грекам 26 июня 1097 года Танкред был в числе тех предводителей похода, которые активно протестовали против возвращения города Византии, однако под давлением большинства вынужден был подчиниться.

После взятия Никеи Танкред отличился в битве при Дорилее. Позднее он первым, с малочисленным отрядом, прошёл через Киликийские врата и взял Тарс, выбив оттуда небольшой мусульманский гарнизон. Однако вскоре после этого к городу подошёл Балдуин Булонский с более крупными силами, предложивший Танкреду совместно разграбить Тарс. Танкред отказался, после чего его люди были атакованы воинами Балдуина и изгнаны из города силой. Вынужденный отступить Танкред спустя несколько дней взял и полностью разграбил крепость Мамистру. Заняв её, он дождался момента, когда войско Балдуина Булонского проходило тем же путём, и напал на него. Сражение грозило принять серьёзные масштабы, однако ропот простых солдат-крестоносцев вынудил предводителей прекратить бой.

Во время осады Антиохии в 1097—1098 годах Танкред (за вознаграждение в 400 серебряных марок) со своим отрядом занял стратегически важные руины близлежащего монастыря и укрепление (т. н. «Башню Танкреда»), блокировав выход из города. Когда Пётр Пустынник и Гийом де Шарпентье, виконт Мелёна, дезертировали из лагеря крестоносцев, он отправился за ними и заставил вернуться, тем самым предотвратив массовое дезертирство солдат.

Впоследствии Танкред оказался замешан в интригах между предводителями похода. Он поддержал Раймунда Сен-Жилльского в его походе против Триполи, участвуя в нём в качестве наёмника, однако позднее поссорился с Раймундом (его не устроил размер вознаграждения) и переметнулся на сторону Готфрида Бульонского, настаивавшего на немедленном выступлении на Иерусалим. Отряд Танкреда двинулся в авангарде армии крестоносцев и 13 июня 1099 года взял Вифлеем.

Во время штурма Иерусалима Танкред ворвался в город в числе первых. Его люди сразу начали грабить город, и он присвоил себе значительную часть добычи. Стоит, однако, отметить, что он стремился защитить мирное население от агрессии крестоносцев и передал своё знамя укрывшимся в храме Соломона (мечеть Аль-Акса) мусульманам, чтобы показать, что они находятся под его защитой. Несмотря на заступничество Танкреда, эти люди были убиты, что вызвало его возмущение («увидев это, Танкред преисполнился негодованием» — Gesta Francorum).

После взятия Иерусалима христиане Наблуса призвали Танкреда стать их князем. По пути туда он столкнулся с авангардом сарацинской армии, наступавшей на Иерусалим, и предупредил Готфрида Бульонского об угрозе нападения. Крестоносцы выступили навстречу мусульманам и дали им бой при Аскалоне 12 августа 1099 года.

Правление в Галилее и Антиохии

Танкред активно участвовал в борьбе за земли на Востоке, разыгравшейся между крестоносцами после взятия Иерусалима. Он основал собственное небольшое княжество в Галилее, однако постоянно пытался расширить свои владения. После пленения Боэмунда Гази ибн Данишмендом, эмиром Каппадокия, в 1100 году, Танкред стал регентом Антиохии, отказавшись от своих прав на Галилею (они сохранялись за ним на 3 года и 3 месяца, а по истечении этого срока должны были отойти королю Иерусалимскому).

Едва вступив на престол Антиохии, Танкред немедленно начал военные действия против византийцев Киликии, присоединив к своим владениям Тарс, Адану и Мамистру. Затем он взял Латтакию, тем самым дав Антиохийскому княжеству выход к морю.

Участвуя в междоусобных войнах крестоносцев, на некоторое время Танкред занял Эдессу и в июле 1104 года успешно отразил нападение мусульман на город, однако вскоре вернулся в Антиохию, где вновь стал регентом. Чтобы пополнить казну, он вёл постоянные кампании как против мусульман, так и против соседей-христиан и византийцев.

В 1105 году он разгромил войско сарацин под командованием эмира Мелика Ридвана, взял Артезию и Апамею, а также окончательно подчинил Киликию. Однако своими агрессивными действиями Танкред настроил против себя практически всех соседей, в результате чего потерял Эдессу в 1109 году. В декабре 1112 года он умер от тифа, оставив своему преемнику Рожеру неоконченную войну с соседями.

Танкред был женат на Сесилии, дочери французского короля Филиппа I, однако умер бездетным. Находясь при смерти, он завещал Сесилии выйти замуж за графа Понса Триполийского.

Образ в искусстве

Образ Танкреда Тарентского был сильно романтизирован и приобрёл черты образа «идеального рыцаря». Он является одним из главных персонажей знаменитой поэмы Торквато Тассо «Освобождённый Иерусалим». Вопреки расхожему мнению, Танкред Тарентский не является прототипом заглавного героя оперы Джоакино Россини «Танкред».

Литература

• Виймар, Пьер. Крестовые походы. — СПб.: Евразия, 2006.

Ссылки

• [www.vostlit.info/Texts/rus3/Raul/text.phtml?id=1172 Отрывок из «Деяний Танкреда» Рауля Канского]

Отрывок, характеризующий Танкред Тарентский

– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.