Угрин, Душан

Душан Угрин
Общая информация
Родился	5 февраля 1943(1943-02-05) (81 год) Нова-Вес-над-Житавоу, Словакия
Гражданство	Чехия
Информация о клубе
Клуб	без клуба
Должность	главный тренер
Карьера
Клубная карьера*
1959—1964	Адмира (Прага)
1964—1965	Славия (Карловы Вары)
1965—1969	Аритма (Прага)
Тренерская карьера
1969—1974	Адмира (Прага), юноши
1974—1976	Адмира (Прага)
1976—1977	Спарта (Прага)
1977—1978	Белькур
1978—1979	Колин
1980—1981	Спартак (Градец-Кралове)
1981—1983	Спарта (Прага)
1983—1987	Хеб
1987—1988	Богемианс (Прага)
1988—1989	АЕЛ Лимасол
1989—1990	Хеб
1990—1994	Спарта (Прага)
1994—1997	Чехия
1997—1998	Аль-Наср
1998—1999	Маккаби (Хайфа)
1999—2001	Кувейт
2001—2002	Теплице
2002	АИК Стокгольм
2002—2003	АПОЭЛ Никосия
2006—2008	Динамо (Тбилиси)
2009	Слован (Братислава)
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

Ду́шан У́грин (чеш. Dušan Uhrin; родился 5 февраля 1943, Нова-Вес-над-Житавоу, Словакия) — чешский футбольный тренер, в прошлом — чехословацкий футболист. Под его руководством на Чемпионате Европы по футболу 1996 года в Англии сборная Чехии получила серебряные медали. С 2006 года тренировал грузинский клуб «Динамо» Тбилиси. Последним местом работы тренера был братиславский «Слован».

Сын — Душан Угрин-младший, футболист и футбольный тренер.

Биография

Родился в деревне Нова-Вес-Над-Житавоу вблизи Нитры в Словакии, но в 16-летнем возрасте переехал в Прагу. Как игрок он выступал лишь за клубы второй чехословацкой лиги — пражские «Адмиру» (1959—1964) и «Аритму» (1965—1969) и «Славию» из Карловых Вар (1964—1965) — и как футболист широкой известности не добился.

Тренерскую карьеру начал в 1969 году, когда возглавил юношескую команду своего бывшего клуба «Адмира», а уже с 1974 года он начал тренировать основной состав. На протяжении сезона 1976/77 он возглавлял пражскую «Спарту», которая в то время как-раз вышла в первую лигу, но задержался там лишь на несколько месяцев. В сезоне 1977/78 он тренировал алжирский клуб «Белькур», с которым выиграл Кубок Алжира. В сезоне 1978/79 работал тренером клуба второй чехословацкой лиги «Колин», в следующем сезоне — «Спартака» из Градеца-Кралове. С 1981 по 1983 годы он снова возглавлял пражскую «Спарту». На протяжении следующих четырёх лет он тренировал чехословацкий армейской клуб «Хеб», и эти годы стали одним из наиболее успешных периодов в истории команды. В сезоне 1987/88 он работал в пражском клубе «Богемианс», после чего уехал на Кипр, где в сезоне 1988/89 тренировал местный АЕЛ из Лимасола. В 1989 году Угрин вернулся в клуба «Хеб», который тренировал следующие полтора года, после чего в третий раз в своей карьере возглавил пражскую «Спарту». С «Спартой» он дважды становился чемпионом страны и один раз выигрывал Кубок Чехословакии.

В 1994 году он был назначен тренером сборной Чехии, которую возглавлял до 1997 года. Его наивысшем достижением на этой должности стали серебряные медали Чемпионата Европы 1996 года в Англии. Под его руководством сборная сыграла 48 официальных матчей, из которых в 27 победила и 10 завершила вничью.

После своей отставки Угрин уехал за границу и в последующие годы тренировал сначала клуб «Аль-Наср» из Объединенных Арабских Эмиратов, а после — израильский «Маккаби» из Хайфы, а с ноября 1999 по март 2001 года — национальную сборную Кувейта. В 2001 году он вернулся в Чехию, где возглавил клуб «Теплице», но из-за отсутствия успехов был уволен после тринадцати неудачных игр. С июня по ноябрь 2002 года он тренировал шведский клуб АИК, который спас от вылета в низший дивизион. Вследствие перенапряжения в конце сезона он был вынужден попросить отставки, несмотря на текущий контракт. В сезоне 2002/03 он вторично оказался на Кипре, на этот раз возглавив АПОЭЛ из Никосии, но через несколько месяцев подал в отставку, решив завершить свою тренерскую карьеру.

В 2006 году Душан Угрин вернулся к тренерской работе, подписав контракт с грузинским клубом «Динамо» Тбилиси.

Достижения

• Серебряный призёр Чемпионата Европы: 1996

Отрывок, характеризующий Угрин, Душан

– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке: