Уоткинс, Джино

Джино Уоткинс
Henry George Watkins
Род деятельности:	полярный исследователь
Дата рождения:	29 июля 1907(1907-07-29)
Место рождения:	Лондон, Великобритания
Гражданство:	Великобритания Великобритания
Дата смерти:	20 августа 1932(1932-08-20) (25 лет)
Место смерти:	Гренландия
Награды и премии:

Генри Джордж «Джино» Уоткинс (англ. Henry George Watkins; 29 января 1907, Лондон — 20 августа 1932, Восточная Гренландия) — британский полярный исследователь — руководитель трёх арктических экспедиций, первую из которых возглавил в возрасте всего девятнадцати лет. Наибольшую известность получил за результаты работы экспедиции в Восточную Гренландию 1931-1932 годов, которая была признана самой успешной британской арктической миссией за прошедшие пятьдесят лет. Трагически погиб в возрасте 25 лет во время охоты на тюленей.

Биография

Джино Уоткинс родился в Лондоне в семье полковника Колдстрим-гардс (старейшего подразделения регулярной армии Англии) Генри Джордж Уоткинса и его супруги Дженни Хелен — дочери видного британского политика Болтона Монселла. Начальное образование получил в колледже Лэнсинг в Сассексе, а затем учился в Тринити-колледже (Кембридж) на инженера, но учёную степень так и не получил.

В 1923 году семья Уоткинсов съездила в Шамони, где Джино открыл в себе страсть к альпинизму. Последующие школьные каникулы он проводил в Озёрном крае, а также провёл один летний сезон в Швейцарии, где совершил ряд восхождений, дающих право на членство в Альпийском клубе. С таким же энтузиазмом и основательностью во время учёбы в Кембридже он учился ходить на лыжах. В конце 1925 года Уоткинс первым вступил в Кембриджскую школу лётной подготовки.

Экспедиции на Шпицберген и Лабрадор

Ещё во время учёбы на первых двух курсах Тринити-колледжа Уоткинс прослушал ряд лекций Реймонда Пристли (участника экспедиций Шеклтона и Скотта), после которых заинтересовался темой полярных исследований. Пристли познакомил его с Джеймсом Уорди, который пообещал ему место в планировавшейся экспедиции в Восточную Гренландию в 1927 году, но она по ряду причин не состоялась. Тогда Уоткинс в кратчайшие сроки организовал свою собственную экспедицию на остров Эдж — третий по величине остров архипелага Шпицберген, на котором до этого работала лишь Русско-Шведская экспедиция 1899—1901 (Russo-Swedish Arc of Meridian Expedition), и о котором не было ничего известно, за исключением очертаний его береговой линии.

Экспедиция получила поддержку Королевского географического общества, которое выделило грант в 100£, а также университетского фонда, который выделил ещё 150£. В состав участников вошли геодезист Генри Мосхед (ветеран британских экспедиций на Эверест 1921 и 1922 годов и других), геолог Н. Фолкон, доктор Хью Вудман, биолог Э. Лоундес, физик Ричард Вулли, В. Форбс, орнитолог К. Т. Дэлгети (англ. C. T. Dalgety) и биолог/ботаник Э. Г. Мичелмор. Экспедиция провела на острове всего четыре недели, из которых хорошая погода стояла лишь в течение пяти дней. Но несмотря на то, что из-за погоды многие из запланированных работ осуществить не удалось, общие достигнутые результаты оказались хорошими, и были опубликованы в Географическом журнале (в частности была составлена отличная карта Эджа). Но самым удивительным аспектом экспедиции было то, что она была организована и возглавлялась студентом, которому даже не было двадцати лет, при том, что некоторые из её именитых участников были старше его в два раза.

На следующий год Уоткинс предпринял экспедицию в южную часть полуострова Лабрадор для определения южных территориальных границ между Канадой и Ньюфаунлендом. С июля 1928 по май 1929 года вместе с Джеймсом Скоттом он занимался картографированием неизученных областей обширного бассейна реки Гамильтон, совершив при этом несколько продолжительных путешествий на каяках и санных упряжках. Подробный отчёт об экспедиции River Exploration in Labrador by Canoe and Dog Sledge был опубликован в феврале 1930 года Королевским географическим обществом.

British Arctic Air Route Expedition (BAARE)

Следующей целью Уоткинса стала экспедиция в Гренландию, в ходе которой, помимо целого ряда других исследований, в том числе картографирования береговой линии восточного побережья к северу от Ангмагссалика, планировалось изучение метеоусловий на гренландском ледяном щите с целью определения возможности организации трансатлантических полётов из Англии в США и Канаду по кратчайшему маршруту (через Фарерские острова, Исландию, Гренландию, Баффинову Землю и Гудзонов залив). Несмотря на молодость, Уоткинсу удалось получить финансовую поддержку своего начинания, которое получило название British Arctic Air Route Expedition. Помимо «стандартного» набора для полярных путешествий с собой брали два биплана DH.60 Moth — ещё во время путешествий по Шпицбергену и Лабрадору Уоткинс пришёл к выводу, что авиация имеет важное значение для арктических исследований. В состав экспедиции вошли 14 человек, в их числе метеоролог Квинтин Райли, геодезисты Лоуренс Вагер и Альфред Стефенсон, Мартин Линдсей, Джон Раймилл и Фредди Чапмен. Средний возраст участников был 25 лет, и лишь у Уоткинса, Августина Куртолда и Джеймса Скотта был опыт «полевой» работы.

Джино Уоткинс запомнился не только результатами своих экспедиций, но прежде всего своими лидерскими качествами и тем вдохновением, которым заражал своих последователей. Его молодость, стиль поведения, нетрадиционные методы руководства, уникальная выносливость и психологические и физические качества сделали его не только выдающимся командиром, но настоящим другом всех, кто с ним работал. <> Своим примером он показал, что лучший лидер научной партии не обязательно должен быть сам специалистом, что на самом деле воодушевлённый общей идеей человек может лучше координировать работу специалистов и получить от них максимальную отдачу. — Джеймс Скотт

Экспедиция покинула Лондон 6 июля 1930 года на борту промыслового судна «Quest» — корабле последней экспедиции Шеклтона. 24 июля «Quest» достиг восточных берегов Гренландии и в 40 милях к западу от Ангмагссалика была развёрнута экспедиционная база. К 8 сентября на ледниковой шапке острова в 180 милях от базы на высоте 2500 метров (67°05’ СШ, 41°48’ ЗД) была организована метеостанция, на которой начались непрерывные наблюдения. Одновременно с этим геодезическая партия Стефенсона на «Quest» успешно картографировала 200-мильную береговую линию к северу до фьорда Kangerdlugssuak, при этом «Quest» стал первым судном, которому удалось пройти вглубь него. Оттуда Уоткинсом была проведена аэроразведка, в ходе которой был открыт горный массив, высота гор которого, по оценкам Джино, могла достигать 4500 метров над уровнем моря (позже хребет получил имя первооткрывателя).

Основные драматические события экспедиции развернулись вокруг метеостанции в глубине острова, которая представляла собой вкопанную в снег небольшую двухслойную палатку и установленные рядом с ней измерительные приборы. Предполагалось, что на ней будут работать посменно по двое человек по шесть недель. Первая пара — Линдсей и Райли отработала с 30 августа по 2 октября, второй парой были доктор Бингхэм (англ. E. W. Bingham) и лейтенант Дит (англ. N. H. D'Aeth) — они работали с октября. Им на смену 26 октября вышла партия во главе с Фредди Чапменом, но она столкнулась в пути с чудовищными погодными условиями, из-за чего ей пришлось бросить по пути часть грузов, и даже в «облегчённом варианте» она смогла преодолеть 180 миль только к 3 декабря. Партия Чапмена не смогла доставить провианта и топлива, достаточного для работы на метеостанции до весны двоих человек, но Августин Куртолд добровольно вызвался провести зимовку в одиночестве. В итоге он провёл на станции пять месяцев, из которых последние шесть недель находился в снежном плену — разразившаяся 22 марта снежная буря замуровала Куртолда в его убежище. В течение зимы предпринимались попытки доставить Куртолду припасы самолётом, в апреле спасательная партия Скотта с третьей попытки дошла до окрестностей похороненной под снегом станции, но не смогла её найти и 17 апреля вернулась на базу. И только 5 мая 1931 года спасательной партии по руководством Уоткинса удалось обнаружить место бывшей метеостанции по едва выступавшим над поверхностью снега кончику Юнион Джека и вентиляционной трубы и спасти Августина из заточения. К этому времени у него полностью закончились топливо и пища. За ходом этой спасательной эпопеи пристально следили на родине полярников.

После спасения Куртолда в оставшееся до начала осени время экспедицией были предприняты несколько продолжительных санных поездок во внутренние области Гренландии, Вагер и Стефенсон предприняли попытку восхождения на вершину Форель — вторую по высоте гору острова. Им удалось достичь высоты 3 316 метров (максимальной на тот момент). И, наконец, Джино Уоткинс вместе с Куртолдом и Пирси Лемоном совершил 600-мильное путешествие на двух открытых мотоботах вдоль восточного побережья Гренландии от Ангмагссалика до Джулианхаба (Julianahaab) на его западном берегу.

BAARE была признана самой успешной британской арктической экспедицией за последние более чем пятьдесят лет, а её руководитель, который продемонстрировал способность с успехом сочетать методы более ранних исследователей с инновационным использованием современных технологий, был поставлен в один ряд с маститыми исследователями прошлого. Все участники экспедиции были награждены Полярной медалью с «арктической» плашкой (впервые за прошедшие полвека). Сам 24-летний Уоткинс по возвращении на родину был представлен Его величеству в Букингемском дворце и удостоен аудиенций Принца Уэльского и Стенли Болдуина.

Последняя экспедиция

Первоначальной идеей Уоткинса по поводу будущей экспедиции было обогнуть земной шар по северному полярному кругу, но она не нашла поддержки в географическом обществе. Тогда Уоткинс всерьёз приступил к подготовке второй британской Трансантарктической экспедиции (по пересечению Антарктиды от моря Уэдделла до моря Росса — выполнению задачи, так и не реализованной Шеклтоном в 1914 году). Помимо пересечения континента предполагалось выполнение обширнейшей научной программы, но всемирный экономический кризис свёл все планы на нет. В итоге Уоткинс решил вернуться к восточному побережью Гренландии — Pan American World Airways согласилась профинансировать продолжение исследований, начатых в ходе BAARE.

1 августа 1932 года Уоткинс в сопровождении Джона Раймилла, Квинтина Райли и Фредди Чапмена прибыл в Ангмагссалик. В качестве новой базы было выбрано изголовье Лэйк-фьорда (англ. Lake Fjord). 20 августа Уоткинс на каяке отправился на охоту на тюленей в северную часть фьорда к языку стекавшего в залив ледника, с которой так не вернулся. Через несколько дней спутники Уоткинса нашли лишь его каяк, весло и брюки. Лидер экспедиции был признан погибшим, но, несмотря на это, она продолжила свою работу.

Награды и память

За свои достижения на ниве полярных исследований Джино Уоткинс был награждён Полярной медалью, золотой медалью Королевского географического общества (Founder’s medal), датской «медалью Ханса Эгеде» и «медалью Брюса» Королевского общества Эдинбурга.

В его честь назван горный хребет в Восточной Гренландии, а также субантарктический остров в группе островов Биско. Имя исследователя носит благотворительный фонд Gino Watkins Memorial Fund, созданный в 1933 году, который оказывает материальную помощь начинающим полярным исследователям.

Ссылки

• [www.freezeframe.ac.uk/resources/biography-of-watkins-henry-george-gino Watkins, Henry George [Gino] (1907-1932)]. Scott Polar Research Institute.
• [www.freezeframe.ac.uk/category/photos-british-arctic-air-route-expedition-1930-31 British Arctic Air Route Expedition 1930-31]. Scott Polar Research Institute.
• Scott James Maurice. Gino Watkins. — Hodder & Stoughton, 1935. — ISBN 0-340-00887-3.
• Ridgway John. Gino Watkins. — Oxford University Press, 1974. — ISBN 978-0-19-273136-4.
• Simon Courtauld. The Watkins Boys. — Michael Russell Publishing Ltd, 2010. — 208 с. — ISBN 978-0859553186.
• J.M. Scott. The Land that God gave Cain. An Account of H.G.Watkins' Expedition to Labrador, 1928-1929. — London: Hodder & Stoughton, 1933.
• [www.npg.org.uk/collections/search/portrait.php?LinkID=mp52627&rNo=0&role=sit Gino Watkins]. National Portrait Gallery, London.

Отрывок, характеризующий Уоткинс, Джино

Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.
С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы.
Физическое состояние Пьера, как и всегда это бывает, совпадало с нравственным. Непривычная грубая пища, водка, которую он пил эти дни, отсутствие вина и сигар, грязное, неперемененное белье, наполовину бессонные две ночи, проведенные на коротком диване без постели, – все это поддерживало Пьера в состоянии раздражения, близком к помешательству.

Был уже второй час после полудня. Французы уже вступили в Москву. Пьер знал это, но, вместо того чтобы действовать, он думал только о своем предприятии, перебирая все его малейшие будущие подробности. Пьер в своих мечтаниях не представлял себе живо ни самого процесса нанесения удара, ни смерти Наполеона, но с необыкновенною яркостью и с грустным наслаждением представлял себе свою погибель и свое геройское мужество.
«Да, один за всех, я должен совершить или погибнуть! – думал он. – Да, я подойду… и потом вдруг… Пистолетом или кинжалом? – думал Пьер. – Впрочем, все равно. Не я, а рука провидения казнит тебя, скажу я (думал Пьер слова, которые он произнесет, убивая Наполеона). Ну что ж, берите, казните меня», – говорил дальше сам себе Пьер, с грустным, но твердым выражением на лице, опуская голову.
В то время как Пьер, стоя посередине комнаты, рассуждал с собой таким образом, дверь кабинета отворилась, и на пороге показалась совершенно изменившаяся фигура всегда прежде робкого Макара Алексеевича. Халат его был распахнут. Лицо было красно и безобразно. Он, очевидно, был пьян. Увидав Пьера, он смутился в первую минуту, но, заметив смущение и на лице Пьера, тотчас ободрился и шатающимися тонкими ногами вышел на середину комнаты.
– Они оробели, – сказал он хриплым, доверчивым голосом. – Я говорю: не сдамся, я говорю… так ли, господин? – Он задумался и вдруг, увидав пистолет на столе, неожиданно быстро схватил его и выбежал в коридор.
Герасим и дворник, шедшие следом за Макар Алексеичем, остановили его в сенях и стали отнимать пистолет. Пьер, выйдя в коридор, с жалостью и отвращением смотрел на этого полусумасшедшего старика. Макар Алексеич, морщась от усилий, удерживал пистолет и кричал хриплый голосом, видимо, себе воображая что то торжественное.
– К оружию! На абордаж! Врешь, не отнимешь! – кричал он.
– Будет, пожалуйста, будет. Сделайте милость, пожалуйста, оставьте. Ну, пожалуйста, барин… – говорил Герасим, осторожно за локти стараясь поворотить Макар Алексеича к двери.
– Ты кто? Бонапарт!.. – кричал Макар Алексеич.
– Это нехорошо, сударь. Вы пожалуйте в комнаты, вы отдохните. Пожалуйте пистолетик.
– Прочь, раб презренный! Не прикасайся! Видел? – кричал Макар Алексеич, потрясая пистолетом. – На абордаж!
– Берись, – шепнул Герасим дворнику.
Макара Алексеича схватили за руки и потащили к двери.
Сени наполнились безобразными звуками возни и пьяными хрипящими звуками запыхавшегося голоса.
Вдруг новый, пронзительный женский крик раздался от крыльца, и кухарка вбежала в сени.
– Они! Батюшки родимые!.. Ей богу, они. Четверо, конные!.. – кричала она.
Герасим и дворник выпустили из рук Макар Алексеича, и в затихшем коридоре ясно послышался стук нескольких рук во входную дверь.


Пьер, решивший сам с собою, что ему до исполнения своего намерения не надо было открывать ни своего звания, ни знания французского языка, стоял в полураскрытых дверях коридора, намереваясь тотчас же скрыться, как скоро войдут французы. Но французы вошли, и Пьер все не отходил от двери: непреодолимое любопытство удерживало его.
Их было двое. Один – офицер, высокий, бравый и красивый мужчина, другой – очевидно, солдат или денщик, приземистый, худой загорелый человек с ввалившимися щеками и тупым выражением лица. Офицер, опираясь на палку и прихрамывая, шел впереди. Сделав несколько шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях солдатам и громким начальническим голосом крикнул им, чтобы они вводили лошадей. Окончив это дело, офицер молодецким жестом, высоко подняв локоть руки, расправил усы и дотронулся рукой до шляпы.
– Bonjour la compagnie! [Почтение всей компании!] – весело проговорил он, улыбаясь и оглядываясь вокруг себя. Никто ничего не отвечал.
– Vous etes le bourgeois? [Вы хозяин?] – обратился офицер к Герасиму.
Герасим испуганно вопросительно смотрел на офицера.
– Quartire, quartire, logement, – сказал офицер, сверху вниз, с снисходительной и добродушной улыбкой глядя на маленького человека. – Les Francais sont de bons enfants. Que diable! Voyons! Ne nous fachons pas, mon vieux, [Квартир, квартир… Французы добрые ребята. Черт возьми, не будем ссориться, дедушка.] – прибавил он, трепля по плечу испуганного и молчаливого Герасима.
– A ca! Dites donc, on ne parle donc pas francais dans cette boutique? [Что ж, неужели и тут никто не говорит по французски?] – прибавил он, оглядываясь кругом и встречаясь глазами с Пьером. Пьер отстранился от двери.
Офицер опять обратился к Герасиму. Он требовал, чтобы Герасим показал ему комнаты в доме.
– Барин нету – не понимай… моя ваш… – говорил Герасим, стараясь делать свои слова понятнее тем, что он их говорил навыворот.
Французский офицер, улыбаясь, развел руками перед носом Герасима, давая чувствовать, что и он не понимает его, и, прихрамывая, пошел к двери, у которой стоял Пьер. Пьер хотел отойти, чтобы скрыться от него, но в это самое время он увидал из отворившейся двери кухни высунувшегося Макара Алексеича с пистолетом в руках. С хитростью безумного Макар Алексеич оглядел француза и, приподняв пистолет, прицелился.
– На абордаж!!! – закричал пьяный, нажимая спуск пистолета. Французский офицер обернулся на крик, и в то же мгновенье Пьер бросился на пьяного. В то время как Пьер схватил и приподнял пистолет, Макар Алексеич попал, наконец, пальцем на спуск, и раздался оглушивший и обдавший всех пороховым дымом выстрел. Француз побледнел и бросился назад к двери.
Забывший свое намерение не открывать своего знания французского языка, Пьер, вырвав пистолет и бросив его, подбежал к офицеру и по французски заговорил с ним.
– Vous n'etes pas blesse? [Вы не ранены?] – сказал он.
– Je crois que non, – отвечал офицер, ощупывая себя, – mais je l'ai manque belle cette fois ci, – прибавил он, указывая на отбившуюся штукатурку в стене. – Quel est cet homme? [Кажется, нет… но на этот раз близко было. Кто этот человек?] – строго взглянув на Пьера, сказал офицер.
– Ah, je suis vraiment au desespoir de ce qui vient d'arriver, [Ах, я, право, в отчаянии от того, что случилось,] – быстро говорил Пьер, совершенно забыв свою роль. – C'est un fou, un malheureux qui ne savait pas ce qu'il faisait. [Это несчастный сумасшедший, который не знал, что делал.]
Офицер подошел к Макару Алексеичу и схватил его за ворот.
Макар Алексеич, распустив губы, как бы засыпая, качался, прислонившись к стене.
– Brigand, tu me la payeras, – сказал француз, отнимая руку.
– Nous autres nous sommes clements apres la victoire: mais nous ne pardonnons pas aux traitres, [Разбойник, ты мне поплатишься за это. Наш брат милосерд после победы, но мы не прощаем изменникам,] – прибавил он с мрачной торжественностью в лице и с красивым энергическим жестом.
Пьер продолжал по французски уговаривать офицера не взыскивать с этого пьяного, безумного человека. Француз молча слушал, не изменяя мрачного вида, и вдруг с улыбкой обратился к Пьеру. Он несколько секунд молча посмотрел на него. Красивое лицо его приняло трагически нежное выражение, и он протянул руку.
– Vous m'avez sauve la vie! Vous etes Francais, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз,] – сказал он. Для француза вывод этот был несомненен. Совершить великое дело мог только француз, а спасение жизни его, m r Ramball'я capitaine du 13 me leger [мосье Рамбаля, капитана 13 го легкого полка] – было, без сомнения, самым великим делом.
Но как ни несомненен был этот вывод и основанное на нем убеждение офицера, Пьер счел нужным разочаровать его.
– Je suis Russe, [Я русский,] – быстро сказал Пьер.
– Ти ти ти, a d'autres, [рассказывайте это другим,] – сказал француз, махая пальцем себе перед носом и улыбаясь. – Tout a l'heure vous allez me conter tout ca, – сказал он. – Charme de rencontrer un compatriote. Eh bien! qu'allons nous faire de cet homme? [Сейчас вы мне все это расскажете. Очень приятно встретить соотечественника. Ну! что же нам делать с этим человеком?] – прибавил он, обращаясь к Пьеру, уже как к своему брату. Ежели бы даже Пьер не был француз, получив раз это высшее в свете наименование, не мог же он отречься от него, говорило выражение лица и тон французского офицера. На последний вопрос Пьер еще раз объяснил, кто был Макар Алексеич, объяснил, что пред самым их приходом этот пьяный, безумный человек утащил заряженный пистолет, который не успели отнять у него, и просил оставить его поступок без наказания.
Француз выставил грудь и сделал царский жест рукой.
– Vous m'avez sauve la vie. Vous etes Francais. Vous me demandez sa grace? Je vous l'accorde. Qu'on emmene cet homme, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз. Вы хотите, чтоб я простил его? Я прощаю его. Увести этого человека,] – быстро и энергично проговорил французский офицер, взяв под руку произведенного им за спасение его жизни во французы Пьера, и пошел с ним в дом.