Феодосий (Ващинский)
| Епископ Феодосий | ||
| ||
|---|---|---|
| февраль — 29 июля 1933 | ||
| Предшественник: | Феофил (Богоявленский) | |
| Преемник: | Памфил (Лясковский) | |
| ||
| 5 сентября 1930 — февраль 1933 | ||
| Предшественник: | Петр (Соколов) | |
| Преемник: | Павлин (Крошечкин) | |
| ||
| 13 августа — 5 сентября 1930 | ||
| Предшественник: | Димитрий (Добросердов) | |
| Преемник: | Петр (Соколов) | |
| ||
| 24 апреля 1929 — 13 августа 1930 | ||
| Предшественник: | Иоасаф (Шишковский-Дрылевский) | |
| Преемник: | Петр (Соколов) | |
| ||
| 22 мая 1928 — 7 мая 1929 | ||
| Предшественник: | Мануил (Лемешевский) | |
| Преемник: | Амвросий (Либин) | |
| ||
| 5 августа 1926 — 22 мая 1928 | ||
| Предшественник: | Амвросий (Полянский) | |
| Преемник: | Димитрий (Галицкий) (в/у) | |
| Имя при рождении: | Димитрий Васильевич Ващинский | |
| Рождение: | 14 (26) мая 1876 местечко Китай-Город, Кобелякский уезд, Полтавская губерния | |
| Смерть: | 22 октября 1937 (61 год) Дальневосточный край | |
| Принятие монашества: | 3 августа 1926 | |
Епископ Феодосий (в миру Димитрий Васильевич Ващинский[1]; 14 (26) мая 1876, Китай-Город, Кобелякский уезд, Полтавская губерния — 22 октября 1937, Дальневосточный край) — епископ Русской православной церкви, епископ Кубанский и Краснодарский.
Биография
Родился 14 мая 1876 года в Китай-Городе Полтавской губернии в семье учителя.
После окончания Полтавской духовной семинарии был рукоположен во иерея и с 1897 по 1912 год служил на приходах Полтавщины. У него было в те годы в хозяйстве 22 десятина земли, 4-5 лошадей, 2 коровы. Ежегодно получал дохода от ведения хозяйства 500—600 пудов пшеницы. Не чуждался развлечений, часто собирал у себя дома сельскую интеллигенцию, местное духовенство.
Ударом для него стала смерть его жены в 1910 году. Два года он оставался на приходе, но уже не устраивал гуляний. Осознав свой грех перед Богом, отец Димитрий раздал своё имущество нуждающимся и в 1912 году уехал в Казань, где решил продолжить своё образование, поступив в Духовную Академию.
После окончания Академии, в 1916 году назначен преподавателем богословских предметов в Черниговскую духовную семинарию. В ней он прослужил до июня 1918 года. В сентябре 1918 года его избрали смотрителем Черниговского духовного училища, но уже в январе 1919 года, с приходом в Чернигов Красной Армии все духовные учебные заведения в Чернигове были закрыты.
С апреля 1919 года служил священником в церкви села Вересочь Нежинского уезда.
С 1922 до 1926 года являлся настоятелем Васильевской церкви г. Нежина. Вёл активную борьбу с обновленчеством. Сумел не допустить широкого распространения обновленческого раскола на Нежинщине. Его несколько раз арестовывали и однажды, арестовав, отправили в Харьков в распоряжение ГПУ Украины. Однако доказать что-либо преступное в его действиях не смогли и в очередной раз освободили.
Деятельный, смелый, образованный священник обратил на себя внимание Заместителя Местоблюстителя Патриаршего Престола митрополита Сергия (Страгородского).
3 августа 1926 года митрополитом Нижегородским Сергием (Старогородским) пострижен в монашество с именем Феодосий. 5-го августа по избранию Украинского епископата и духовенства Конотопа «конспиративно, без предварительного оповещения властей» был хиротонисан во епископа, с назначением епископом Подольской епархии, кафедральным центром которой являлась Винница.
В Виннице пробыл всего лишь две недели. За стремление «погасить» обновленчество в Подольской епархии, был вызван в Харьков и 10 октября 1926 года арестован. Из Харькова перевезён в Москву. Постановлением Особого Совещания при Коллегии ОГПУ СССР епископа Феодосия (Ващинского) выслали на Урал сроком на три года. Находился в ссылке в селе Бонтюг.
В феврале 1928 года он вышел на свободу и 22 мая получил назначение — быть епископом Лужским, викарием Ленинградской епархии.
По благословению Заместителя Местоблюстителя Патриаршего Престола митрополита Сергия (Страгородского) 24 апреля 1929 года получил назначение на Могилёвскую кафедру и тогда же прибыл в Могилёв. В его епархии сильно было обновленчество. Часть духовенства во главе с епископами Филаретом (Раменским) и Николаем (Шеметило) держалась автокефальной ориентации.
13 августа 1930 года назначен епископом Сталинградским, но назначение отменено и с 5 сентября 1930 года он оставлен епископом Могилёвским.
В 1932—1933 годах участвовал на зимней сессии Временного Патриаршего Священного Синода[2].
Энергично и успешно боролся с обновленчеством и автокефальным расколом в Белоруссии. Обличал в проповедях политику советской власти в отношении Церкви и крестьянства[3]. Всё это вызвало резкое недовольство властей.
В февраля 1933 года[4] указом митрополита Сергия (Страгородского) назначен на Кубанскую и Краснодарскую кафедру, но выехать туда не смог, так как 28 февраля 1933 года был арестован.
Ему предъявили обвинение в создании «контрреволюционной церковно-повстанческой организации». Свою вину полностью отрицал. Постановлением Особой Тройки НКВД БССР от 9 июня 1933 года епископ Феодосий был приговорён к 5 годам заключения в концлагере.
В 1937 году он находился в заключении в Комсомольске на Амуре, где также отбывал наказание иеромонах Никон (Воробьёв).
Находясь в заключении, владыка Феодосий не пал духом, не растерялся, не изменил своим жизненным убеждениям. До осени 1937 года переписывался со своей дочерью Марией.
Решением Особой Тройки УНКВД Дальневосточного края от 11 сентября 1937 года епископ Феодосий приговорён к расстрелу. 22 октября 1937 года епископ Феодосий был расстрелян.
Напишите отзыв о статье "Феодосий (Ващинский)"
Примечания
- ↑ В большинстве изданий, содержащих мимолётные упоминания о епископе Феодосии, неправильно указывается его фамилия. В «Актах Св. Патриарха Тихона…» Михаила Губонина, трудах Льва Регельсона, Владислава Цыпина и некоторых других он фигурирует как Вощанский. В предисловии к книге игумена Никона (Воробьёва) «Нам оставлено покаяние» он его фамилия написана Зацинский. В другом предисловии, предваряющем кандидатское сочинение протоиерея Михаила Буглакова о Св. Георгии Конисском, владыка Феодосий называется Ващанским.
- ↑ [www.krotov.info/acts/20/1930/1933_zh_m_p.html Журнал Московской патриархии]
- ↑ [www.pravostok.ru/ru/journal/jhistory/?id=713 Pravostok.Ru: Новомученики Дальнего Востока: Новые священномученики Приамурья, пострадавшие за Христа в 20-е — 30-е гг. ХХ столетия — Православие на Дальнем Востоке]
- ↑ По другим данным — в апреле 1933 года, то есть уже после ареста.
Ссылки
- [drevo-info.ru/articles/6201.html Феодосий (Ващинский)] // Открытая православная энциклопедия «Древо»
- [minds.by/academy/trudy/1/tr1_9.html Мученический и исповеднический подвиг могилевских святителей XX века]
- [www.pstbi.ru/bin/db.exe/koi/nm/?HYZ9EJxGHoxITYZCF2JMTdG6XbuIdOuYfi4ceG*cUe1de8rVeeWd66GgeC9Ue8YUUe1Ve8jgdO8ctmY* Феодосий (Ващинский Дмитрий Васильевич)] // Новомученики и Исповедники Русской Православной Церкви XX века
- [sr.isa.ru/~bin/nkws.exe/ans/m/?HYZ9EJxGHoxITYZCF2JMTdG6XbuIdOuYfi4ceG*cUe1de8rVeeWd66GgeC9Ue8YUUe1Ve8jgdO8ctmY* Феодосий (Ващинский Дмитрий Васильевич)]
Отрывок, характеризующий Феодосий (Ващинский)
Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
