Церковь Востока

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Церковь Востока (сир. ܥܕܬܐ ܕܡܕܢܚܐ ʿĒ(d)tāʾ d-Maḏn(ə)ḥāʾ), известная также как Несторианская церковь, Персидская церковь; арам. ܥܕܬܐ ܩܕܝܫܬܐ ܘܫܠܝܚܝܬܐ ܩܬܘܠܝܩܝ ܕܡܕܢܚܐ ܕܐܬܘܪ̈ܝܐ) — христианская церковь, возникшая среди арамеоязычного населения Месопотамии в I веке. Является частью сирийской традиции[en] восточного христианства, считаясь единственной представительницей так называемого несторианского направления христианства. Церковь Востока возглавляет патриарх Востока.

После 1552 года Церковь Востока разделилась на несколько церквей, основными из которых к настоящему времени являются Ассирийская церковь Востока и Халдейская католическая церковь.





История

Возникновение

Согласно церковному преданию, Церковь Востока возникла среди христиан Парфянского царства и восточной части Римской империи. Появление христианских общин связывают с деятельностью апостолов Петра, считающегося первым патриархом этой церкви (1Пет. 5:13), и Фомы, а также апостола от 70-ти Фаддея (Аддая) и его ученика Ма́рия, благодаря активности последнего из которых церковь приобрела известность как «церковь Мар Мария». Переписка Авгаря с Иисусом Христом позволила некоторым исследователям считать Осроену первой страной, принявшей христианство[1]. Стремление придать древности своей церкви привело, например, к тому, что живший в конце VIII века несторианский патриарх Тимофей I[en] заявлял, что «христианство у нас было основано приблизительно за 500 лет до Нестория и через двадцать лет после вознесения нашего Спасителя»[2].

Существуют различные точки зрения на то, была ли изначально Церковь Востока независима: согласно одной из них, католикосы Селевкии были абсолютно независимы, согласно другим они подчинялись либо епископам Антиохии либо Эдессы[3].

В отличие от Римской империи, где до 313 года христианство подвергалось гонениям, цари Парфии проявляли к христианам терпимость.

При Сасанидах

Церковь перенесла гонения на христианство в империи Сасанидов. Многие христиане той эпохи ныне почитаются как мученики. Репрессии ослабли только после того, как в Византии были осуждены не только Несторий, сторонники которого помимо изменений вероучения и богословия поддерживали внесение им в обряды кафолической церкви элементов обрядности Церкви Востока, но и заимствованные Несторием обряды Церкви Востока, а в Иране спасались беженцы-несториане, и Сасаниды перестали видеть в приверженцах церкви агентов Византии. Но сами догматы церкви никак не связаны с учением Нестория, несмотря на признание Нестория святым (за приверженность обрядам, не за его учение, особенно в том виде, как оно было описано его противниками) и необоснованно прилепившийся к Церкви в России термин «несториане».[4] В V веке по решению церковного собора было признано необязательным безбрачие духовенства, включая епископов. Однако с начала VI века в епископы стало возможным посвящать только тех, кто дал обет безбрачия. Священники же и сейчас могут жениться, не только до принятия сана, как в православии, но и после рукоположения. С середины XV века возник обычай, по которому сан патриарха стал наследуемым в одной семье (от дяди к племяннику). Обычай сохранялся до 1970-х годов. Благодаря деятельности «несториан»-миссионеров христианство впервые проникло в Среднюю Азию, Индию, Китай и Монголию. В 334 году впервые упоминается епископская кафедра в Мерве. Общины данной церкви в Индии известны с IV века. В V—VI веках появляются епархии на территории современных Йемена и Катара.

При Халифате

Епархии Йемена и Катара пришлось объединять с Церковью Востока после завоевания Персии арабами и решать богословские споры, что может свидетельствовать о полном признании Халкидонского собора в Катаре, откуда прибыл Исаак Сирин, в то время как сама Церковь, в 486 году осудившая Энотикон Зенона, в VII веке считала, что согласительное исповедание Эфесского собора и Халкидонский собор сделали слишком большие уступки монофизитам и миафизитам, а Кирилла Александрийского рассматривала как монофизита. Церковь Востока учредила митрополичьи кафедры в Сяньфу (Китай, ок. 636 г.), Самарканде (Туркестан, ок. 781 г.), Дамаске (632 г.), Индии (ок. 800 г.) и Иерусалиме (895 г.) Особый интерес представляет миссия Церкви Востока в Китае, достигшая наивысшего расцвета в VIII—IX веках. В VIII веке появляются епархии в Бухаре и Ташкенте.[5] В 635 году миссия церкви Востока прибыла в Китай. Установленная в 781 году близ столицы Империи Тан Чанъани (ныне Сиань) так называемая Несторианская стела стала после её открытия в 1625 году сенсацией в Европе.[6]

С 766 года резиденция патриарха перенесена из Ктесифона в Багдад. В 1318 году насчитывалось 30 митрополичьих кафедр и 200 епархий. Во время нашествия войск Тамерлана церковь была почти уничтожена, сохранилось лишь небольшое число христиан в горах Восточной Анатолии.

Связь с несторианством

Расколы

В первой половине XV века католикосат Церкви Востока стал наследственным[7]. Однако в 1552 году, в результате усилий патриарха Мар Шимуна VII[en] по обеспечению преемственности власти, произошёл раскол[en] и возникло две иерархические линии наследования патриаршества. Одна из них — традиционная, передающая титул по наследству, продолженная патриархом Мар Илией VI (1558—1576) (линия Илии); вторая — выборная, продолженная Шимуном VIII Сулакой[en] и находившаяся в унии с Римом (линия Сулаки).

В 1600 году линия Сулаки прервала общение с Римом, так как в ней произошёл возврат к наследственной форме передаче патриаршества при патриархе Шимуне IX[en]. В 1672 году продолжатель этой линии Шимун XIII Дынха[en], как и его предшественники, не признаваемый Римом, перенёс свою резиденцию в Кочанис. В настоящее время эту линию продолжают патриархи Ассирийской церкви Востока, принявшей такое название в середине XX века[8].

В 1681 году возникла новая, начавшаяся с Иосифа I[en] линия патриархов, находящихся в общении с Римом, существовавшая до 1827 года. При последнем наследственном патриархе линии Илии Иоханне Гормизде[en] эти линии объединились в Халдейскую церковь.

В 1968 году вопрос о наследовании патриаршего престола вновь вызвал раскол и привёл к образованию Древней Ассирийской церкви Востока[9].

Диоцезы

См. также

Напишите отзыв о статье "Церковь Востока"

Примечания

  1. Селезнёв, 2001, с. 13.
  2. Labourt, 1904, p. 10.
  3. Labourt, 1904, pp. 11—12.
  4. А. В. Карташев. Вселенские Соборы. Император Юстиниан I Великий (527—565 гг.) и V Вселенский собор. Церкви сирского языка в Персии. Персидские (халдейские) христиане (поздние несториане).
  5. Иларион (Алфеев). Духовный мир преподобного Исаака Сирина. predanie.ru/lib/book/read/74198/
  6. Keevak, Michael (2008), [books.google.co.uk/books?id=SCsCcij1S4AC The Story of a Stele: China's Nestorian Monument and Its Reception in the West, 1625-1916], ISBN 962-209-895-9, <books.google.co.uk/books?id=SCsCcij1S4AC>   (англ.)
  7. Селезнёв, 2001, с. 64.
  8. Селезнёв, 2001, с. 63.
  9. Селезнёв Н. Н. [east-west.rsuh.ru/article.html?id=67105 Древняя Церковь Востока] // Православная Энциклопедия. — М.: ПЭ, 2007. — Т. XVI. — С. 265-266.

Литература

  • Labourt J. [www.archive.org/details/lechristianisme01labogoog Le christianisme dans l’empire Perse]. — Paris, 1904. — 358 p.
  • Селезнёв Н. Н. [east-west.rsuh.ru/binary/67105_50.1346610953.67664.pdf Ассирийская Церковь Востока. Исторический очерк]. — М.: АЦВ, 2001. — 104 с. — ISBN 5-86748-082-8.

Отрывок, характеризующий Церковь Востока

Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?