Чемпионат ФРГ по футболу 1989/1990
Поделись знанием:
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.
Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.
Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
| Чемпионат ФРГ по футболу 1989/1990 Немецкая футбольная Бундеслига 1989/90 | |
|---|---|
| Подробности чемпионата | |
| Время проведения | 28 июля 1989 — 12 мая 1990 |
| Число участников | 18 |
| Призовые места | |
 Чемпион
|
Бавария |
 Второе место
|
Кёльн |
 Третье место
|
Айнтрахт (Франкфурт-на-Майне) |
| Статистика чемпионата | |
| Сыграно матчей | 306 |
| Забито голов | 790 (2.58 за игру) |
| Бомбардир(ы) |  Йорн Андерсен (18 мячей)
|
Бундеслига 1989—1990 — 27-й чемпионат Федеративной Республики Германии по футболу. Турнир стартовал 28 июля 1989 года, а завершился 12 мая 1990 года. Чемпионом стала мюнхенская «Бавария».
Содержание
Турнирная таблица
| Место | Команда | И | В | Н | П | Голы | ± | О | Примечания |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Бавария | 34 | 19 | 11 | 4 | 64 − 28 | +36 | 49 | Кубок европейских чемпионов |
| 2 | Кёльн | 34 | 17 | 9 | 8 | 54 − 44 | +10 | 43 | Кубок УЕФА |
| 3 | Айнтрахт (Франкфурт-на-Майне) | 34 | 15 | 11 | 8 | 61 − 40 | +21 | 41 | |
| 4 | Боруссия (Дортмунд) | 34 | 15 | 11 | 8 | 51 − 35 | +16 | 41 | |
| 5 | Байер 04 | 34 | 12 | 15 | 7 | 40 − 32 | +8 | 39 | |
| 6 | Штутгарт | 34 | 15 | 6 | 13 | 53 − 47 | +6 | 36 | |
| 7 | Вердер | 34 | 10 | 14 | 10 | 49 − 41 | +8 | 34 | |
| 8 | Нюрнберг | 34 | 11 | 11 | 12 | 42 − 46 | −4 | 33 | |
| 9 | Фортуна (Дюссельдорф) | 34 | 10 | 12 | 12 | 41 − 41 | 0 | 32 | |
| 10 | Карлсруэ | 34 | 10 | 12 | 12 | 32 − 39 | −7 | 32 | |
| 11 | Гамбург | 34 | 13 | 5 | 16 | 39 − 46 | −7 | 31 | |
| 12 | Кайзерслаутерн | 34 | 10 | 11 | 13 | 42 − 55 | −13 | 31 | Кубок обладателей кубков |
| 13 | Санкт-Паули | 34 | 9 | 13 | 12 | 31 − 46 | −15 | 31 | |
| 14 | Юрдинген 05 | 34 | 10 | 10 | 14 | 41 − 48 | −7 | 30 | |
| 15 | Боруссия (Мёнхенгладбах) | 34 | 11 | 8 | 15 | 37 − 45 | −8 | 30 | |
| 16 | Бохум | 34 | 11 | 7 | 16 | 44 − 53 | −9 | 29 | Плей-офф за место в Бундеслиге |
| 17 | Вальдхоф | 34 | 10 | 6 | 18 | 36 − 53 | −17 | 26 | Вылет в Вторую Бундеслигу |
| 18 | Хомбург | 34 | 8 | 8 | 18 | 33 − 51 | −18 | 24 |
И — игры, В — выигрыши, Н — ничьи, П — проигрыши, Голы — забитые и пропущенные голы, ± — разница голов, О — очки
Результаты матчей
| АЙНТ | БАВ | Б04 | ДОРТ | МЁНХ | БХМ | ВАЛ | ВЕРД | ГАМБ | КЁЛН | КАЙЗ | КАРЛ | НЮРН | СНКП | ФДС | ХМБ | ШТУТ | ЮРД | |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1. Айнтрахт (Франкфурт-на-Майне) | 1:2 | 0:3 | 0:2 | 3:0 | 4:0 | 3:1 | 1:0 | 2:0 | 3:1 | 1:1 | 1:1 | 5:1 | 4:1 | 2:0 | 1:1 | 5:1 | 2:1 | |
| 2. Бавария | 1:0 | 0:1 | 3:0 | 2:0 | 5:1 | 2:0 | 1:1 | 4:0 | 5:1 | 3:0 | 4:1 | 3:2 | 1:0 | 0:0 | 1:0 | 3:1 | 3:0 | |
| 3. Байер 04 | 2:0 | 0:0 | 1:0 | 0:0 | 2:1 | 3:0 | 1:3 | 1:0 | 0:2 | 1:1 | 1:1 | 2:0 | 1:1 | 3:3 | 3:1 | 1:1 | 1:1 | |
| 4. Боруссия (Дортмунд) | 0:0 | 2:2 | 1:1 | 3:0 | 0:1 | 2:0 | 4:1 | 1:0 | 0:0 | 1:1 | 2:0 | 2:1 | 3:1 | 1:0 | 3:0 | 2:0 | 1:0 | |
| 5. Боруссия (Мёнхенгладбах) | 2:1 | 0:0 | 1:1 | 0:0 | 1:2 | 2:0 | 4:0 | 1:3 | 0:2 | 3:1 | 0:0 | 3:0 | 4:1 | 3:1 | 0:0 | 3:1 | 0:1 | |
| 6. Бохум | 2:2 | 0:0 | 0:2 | 2:3 | 2:1 | 2:0 | 0:0 | 3:1 | 0:1 | 2:0 | 2:0 | 3:3 | 3:3 | 1:2 | 1:0 | 2:0 | 2:1 | |
| 7. Вальдхоф | 1:1 | 1:0 | 1:1 | 2:1 | 4:2 | 3:2 | 0:0 | 4:1 | 2:3 | 4:0 | 0:1 | 1:1 | 0:1 | 0:1 | 1:2 | 2:1 | 1:1 | |
| 8. Вердер | 1:2 | 2:2 | 0:0 | 2:0 | 0:0 | 1:1 | 0:1 | 2:1 | 4:0 | 4:0 | 4:0 | 4:0 | 2:1 | 2:2 | 0:0 | 6:1 | 0:0 | |
| 9. Гамбург | 1:1 | 0:3 | 0:1 | 1:1 | 3:0 | 1:4 | 1:0 | 4:0 | 0:2 | 3:0 | 1:0 | 1:0 | 0:0 | 1:0 | 2:0 | 1:0 | 6:0 | |
| 10. Кёльн | 3:5 | 1:1 | 1:1 | 1:1 | 3:0 | 2:0 | 6:0 | 4:2 | 2:0 | 4:1 | 0:5 | 2:1 | 1:0 | 1:3 | 1:0 | 0:0 | 0:1 | |
| 11. Кайзерслаутерн | 2:1 | 0:0 | 2:0 | 2:2 | 2:1 | 2:1 | 2:3 | 2:2 | 1:3 | 1:2 | 5:1 | 0:2 | 1:1 | 1:0 | 3:1 | 1:2 | 2:1 | |
| 12. Карлсруэ | 1:0 | 3:3 | 2:1 | 2:1 | 0:1 | 2:0 | 4:0 | 2:1 | 2:0 | 0:0 | 0:0 | 0:0 | 0:0 | 2:2 | 0:2 | 1:0 | 0:0 | |
| 13. Нюрнберг | 1:1 | 4:0 | 2:2 | 1:3 | 2:0 | 2:1 | 2:0 | 1:1 | 2:0 | 1:1 | 0:0 | 2:0 | 0:1 | 3:0 | 2:0 | 0:2 | 1:1 | |
| 14. Санкт-Паули | 2:2 | 0:2 | 3:0 | 2:1 | 2:1 | 2:0 | 2:1 | 0:0 | 0:0 | 1:1 | 0:2 | 1:1 | 0:1 | 1:0 | 1:1 | 0:0 | 1:1 | |
| 15. Фортуна (Дюссельдорф) | 1:2 | 1:2 | 2:0 | 1:1 | 0:1 | 2:2 | 0:0 | 2:1 | 1:1 | 1:1 | 1:1 | 0:0 | 0:0 | 7:0 | 1:0 | 4:2 | 2:1 | |
| 16. Хомбург | 2:3 | 1:3 | 2:1 | 3:3 | 1:3 | 1:0 | 2:1 | 1:1 | 0:1 | 0:1 | 2:2 | 2:0 | 0:1 | 0:2 | 1:0 | 4:2 | 1:2 | |
| 17. Штутгарт | 1:1 | 2:1 | 0:0 | 3:1 | 4:0 | 1:0 | 1:0 | 3:1 | 3:0 | 3:1 | 0:1 | 2:0 | 4:0 | 4:0 | 4:0 | 2:2 | 1:0 | |
| 18. Юрдинген 05 | 1:1 | 2:2 | 0:2 | 1:3 | 0:0 | 3:1 | 0:2 | 0:1 | 5:2 | 2:3 | 3:2 | 1:0 | 3:3 | 1:0 | 0:1 | 3:0 | 4:1 |
Источник: [www.dfb.de/index.php?id=324693 www.dfb.de]
Плей-офф за место в Бундеслиге
За право играть в сезоне 1990/1991 в Бундеслиге проводятся стыковые матчи между клубом занявшим 16-е место в сезоне 1989/1990 — «Бохум», и клубом занявшим 3-е место во Второй Бундеслиге — «Саарбрюккен». По сумме двух матчей «Бохум» одержал победу со счётом 2:1 и сохранил место в Бундеслиге на следующий сезон.
Статистика турнира
- Самая крупная домашняя победа: «Фортуна» (Дюссельдорф) — «Санкт-Паули» — 7:0 (34-й тур, 12 мая 1990 года)[1]
- Самая крупная гостевая победа: «Кёльн» — «Карлсруэ» — 0:5 (30-й тур, 21 апреля 1990 года)[2]
- Самый результативный матч (8 голов): «Кёльн» — «Айнтрахт» (Франкфурт-на-Майне) — 3:5 (17-й тур, 18 ноября 1989 года)[3]
Бомбардиры
| Место | Игрок | Клуб | Голы |
|---|---|---|---|
| 1 | Йорн Андерсен
|
Айнтрахт (Франкфурт-на-Майне) | |
| 2 |  Штефан Кунц
|
Кайзерслаутерн | <center>15 |
| 3 | Фриц Вальтер
|
Штутгарт | <center>13 |
| Роланд Вольфарт
|
Бавария | <center>13 | |
| 5 | Фалько Гётц
|
Кёльн | <center>11 |
Напишите отзыв о статье "Чемпионат ФРГ по футболу 1989/1990"
Примечания
Ссылки
- [www.bundesliga.de/ Официальный сайт Бундеслиги] (англ.) (нем.)
- [www.dfb.de/index.php?id=324692 Бундеслига 1989/90] (англ.) (нем.)
| ||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Чемпионат ФРГ по футболу 1989/1990
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.
Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.
Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
