Шаховский, Дмитрий Иванович

Дмитрий Иванович Шаховский<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Д. И. Шаховский (1913)</td></tr>
Депутат IV Государственной Думы
20 ноября 1912 — 6 октября 1917 года
Монарх:	Николай II / монархия упразднена
Вероисповедание:	православие
Рождение:	1 июня 1866(1866-06-01) Российская империя Российская империя, Смоленская губерния
Смерть:	после 1917 РСФСР РСФСР
Партия:	Всероссийский национальный союз (1912-15); прогрессист (1915-17)
Образование:	гимназия, юнкерское училище
Профессия:	офицер, судья, политик
Военная служба
Звание:	подпоручик

Дмитрий Иванович Шаховский (Шаховско́й; 1 июня 1866, Смоленская губерния — после 1917) — подпоручик, земский начальник, депутат IV Государственной Думы от Пермской губернии (1912—1917).

Биография

Дмитрий Шаховский родился 1 июня 1866 года в Смоленской губернии в дворянской семье. Окончил Вяземскую гимназию. В 1887 году он поступил на военную службу вольноопределяющимся. Окончил Виленское пехотное юнкерское училище в 1891 году.

Прослужив год офицером, Дмитрий вышел в запас в чине подпоручика. С 1893 года он служил земским начальником Камышловского уезда Пермской губернии. Председатель Соликамского уездного съезда земских начальников с 1904 (или 1907) по 1912 годы.

В 1906—1907 годах Шаховский был командирован в Саратовскую губернию по продовольственному делу. Почётный мировой судья Соликамского и Оханского уездов Пермской губернии. Землевладелец: 400 десятин в Оханском уезде.

Шаховский постоянно проживал в Соликамске. Он был представителем от Министерства внутренних дел в Соликамском уездном училищном совете. Участвовал в наделении землёй мастеровых частных и казённых заводов.

20 октября 1912 года, на губернском избирательном собрании, статский советник Дмитрий Шаховский был выборщиком от съезда землевладельцев Оханского уезда. Стать депутатом IV Думы Российской империи от общего состава выборщиков Пермского губернского избирательного собрания ему помогла случайность: по результатам голосования он получил 56 голосов «за» и 55 — «против»; один выборщик из рабочих на время вышел из зала, где проводилось выборы; его шар оказался неиспользованным, хотя этот рабочий предполагал голосовать против Шаховского.

В Думе Шаховский вошёл во фракцию русских националистов и умеренно-правых, а после её раскола — примкнул к националистам-прогрессистам (с августа 1915 года). Он работал в составе целого ряда думских комиссий: финансовой, переселенческой, земельной, продовольственной, об изменении общего устава о пенсиях и единовременных пособиях, распорядительной, бюджетной и о мерах к прекращению ненормального вздорожания предметов первой необходимости.

Дмитрий Иванович являлся докладчиком трёх думских комиссий: по проекту государственной росписи доходов и расходов, финансовой и согласительной. Он также состоял член Прогрессивного блока и — по некоторым сведениям — даже входил в состав его бюро.

В годы Первой мировой войны Шаховский также был избран членом Особого совещания по продовольственному делу («Особое совещание для обсуждения и объединения мероприятий по продовольственному делу»). В 1915 году он участвовал в заседании Особого совещания для обсуждения и объединения мероприятий по обороне государства как приглашенное лицо.

Шаховский шесть раз выступал докладчиком различных комиссий, но в думских прениях ни разу участия не принял. Единственный раз позволил себе прервать оратора возгласом с места.

В 1917 году, после Февральской революции, Шаховский выполнял поручения Временного комитета Государственной думы (ВКГД): с 13 марта он состоял членом Распорядительного комитета. По поручению Временного правительства он также участвовал в Рязанском губернском съезде представителей общественных организаций (8-12 апреля). 16 июня на заседании ВКГД он избрался членом-заместителем в Общегосударственный продовольственный комитет.

Судьба Дмитрия Ивановича Шаховского после 1917 года не прослежена.

Интересные факты

• Дмитрий Иванович Шаховский (Шаховско́й) является полным тёзкой депутата I Думы, князя Дмитрия Ивановича Шаховского (1861—1939).

Семья

Холост (на 1907 год).

Литература

• РГИА [Российский государственный исторический архив]. Фонд 1278. Опись 9. Дело 879; Опись 10. Дело 7, 14.
• Члены Государственной Думы (портреты и биографии). Четвертый созыв. 1912‑1917 гг. / Сост. М. М. Боиович. М., 1913. С. 235.
• Шумилов Е. Н. Государственные, политические, общественные деятели Пермской губернии (1905‑1919 гг.). Пермь, 2005. С. 65.
• Четвертая Государственная Дума: Портреты и биографии. СПб., 1913.
• 4-й созыв Государственной думы: Художественный фототипический альбом с портретами и биографиями. СПб., 1913. С. [107].

Отрывок, характеризующий Шаховский, Дмитрий Иванович

– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.