Южнополярный поморник

Южнополярный поморник
Южнополярный поморник в полёте над морем Росса
Научная классификация
промежуточные ранги Домен:  Эукариоты Царство:  Животные Подцарство:  Эуметазои Без ранга:  Двусторонне-симметричные Без ранга:  Вторичноротые Тип:  Хордовые Подтип:  Позвоночные Инфратип:  Челюстноротые Надкласс:  Четвероногие Класс:  Птицы Подкласс:  Новонёбные Отряд:  Ржанкообразные Семейство:  Поморниковые Род:  Большие поморники Вид:  Южнополярный поморник
Международное научное название
Catharacta maccormicki (Saunders, 1893)
Синонимы
Stercorarius maccormicki Saunders, 1893
Охранный статус
Вызывающие наименьшие опасения IUCN 3.1 Least Concern: [www.iucnredlist.org/details/106003199 106003199 ]
Систематика на Викивидах Изображения на Викискладе

Южнополя́рный помо́рник (лат. Catharacta maccormicki) — морская птица, принадлежащая роду больших поморников (Catharacta) семейства поморниковых отряда ржанкообразных, широко распространённая в Антарктике. Впервые вид был описан в 1893 году как Stercorarius maccormicki британским орнитологом Говардом Саундерсом (англ. Howard Saunders, 1835—1907). Среди различных авторов нет единого мнения к какому роду относить южнополярного поморника. Нередко его продолжают рассматривать в составе рода Stercorarius, включающего поморников Северного полушария. Научное (латинское) название виду дано в честь британского полярного исследователя и военно-морского хирурга Роберта Маккормика (англ. Robert McCormick, 1800—1890), который добыл экземпляр птицы, послуживший типом при описании нового вида. Русское название «южнополярный» дано виду по его местообитанию.

Относительно крупная птица бурого цвета с характерными удлинёнными белыми пятнами в основании маховых перьев на крыльях, которая гнездится в высокоширотной Антарктике циркумполярно. Единственная птица, которая залетает вглубь Антарктиды, достигая Южного полюса. Взрослые птицы вне периода гнездования кочуют в пределах Южного океана, придерживаясь кромки льда, в то время как неполовозрелые птицы предпринимают дальние зимние трансэкваториальные миграции в Северное полушарие, достигая берегов Аляски и Гренландии. Питается главным образом рыбой, антарктическим крилем и другими ракообразными, а также падалью и пищевыми отбросами человека.

Характеристика вида

Описание

Крупный поморник плотного телосложения, очень похож на другие виды поморников рода Catharacta, в том числе и на встречающегося симпатрично антарктического поморника. Длина тела достигает 50—55 см, размах крыльев 127—140 см, вес 899—1619 г. Длина клюва 42—47 мм, длина цевки 61—66 мм, плюсна 54—70 мм. Крылья длинные, относительно короткие и широкие, заострённые на вершине; длина крыла 340—436 мм. Хвост короткий, клиновидно-ступенчатый; длина хвоста 136—160 мм. На лапе передние три пальца соединены хорошо развитыми плавательными перепонками. Когти сильно загнутые, заострённые, по форме напоминают ястребиные. Самки в среднем немного крупнее самцов. В окраске существуют три морфы — светлая, тёмная и переходная. Светлая морфа преобладает в южных частях гнездового ареала, тёмная морфа — в северных (Антарктический полуостров и Южные Шетландские острова). Половой диморфизм в окраске отсутствует. У птиц всех цветовых морф радужина тёмно-коричневая, клюв и лапы черновато-серые или чёрные, когти чёрные.

Светлая морфа. Окраска оперения контрастная, с цветом головы, варьирующим от бледно-розовато-бурого до бледно-охристо-буровато-белёсого. Перья шеи, боков и низа тела светло-розовато-бурые. Верх тела тёмно-бурый с очень узкими продольными пестринами, вершинными каёмками и пятнами бледно-охристо-белёсого и светло-коричневато-бурого цвета. Маховые перья в основании белые, а на вершине чёрно-бурые. Опахала рулевых перьев тёмно-бурые. Нижние кроющие перья хвоста обычно тёмные, часто с примесью серовато-бурого цвета.

Тёмная морфа. Окраска оперения в основном однотонная, с тёмно-бурой головой и низом тела, и черновато-бурой окраской спины и верха крыльев. Зашеек и участки вокруг клюва более светлые. У некоторых птиц на перьях шеи, груди и боков тела могут встречаться узкие светлые вершинные каёмки.

Переходная (промежуточная) морфа. Представляет промежуточный тип окраски между двумя предыдущими морфами. Окраска большей части головы, шеи, боков и низа туловища довольно однотонная и малопятнистая.

Полёт и передвижения

Спокойный полёт не быстрый, с нечастыми размеренными взмахами крыльев. В случае опасности или при преследовании другой птицы полёт стремительный, маневренный, сопровождаемый глубокими резкими взмахами крыльев. После посадки на твёрдую поверхность часто принимает позу «долгий крик» с распростёртыми назад крыльями. Хорошо плавает и имеет характерный для чаек силуэт во время сидения на воде. При перемещении по суше обычно передвигается шагом, иногда с короткими перебежками и своеобразным подпрыгиванием.

Отличия от близких видов в природе

От наиболее близкого антарктического поморника отличается наличием трёх цветовых морф, особенно светлой и переходной морфами, несколько меньшим размером, менее массивным клювом и несколько иной манерой поведения. При демонстрации позы «долгий крик» южнополярный поморник несколько сильнее запрокидывает голову. Имеются также некоторые различия в криках, сопровождаемых данной позой.

Южнополярный поморник также может быть спутан с молодыми доминиканскими чайками, от которых отличаются наличием белого пятна на перьях крыла в основании маховых перьев.

Распространение

Гнездовой ареал вида располагается циркумполярно-антарктически вдоль побережья Антарктиды (особенно на побережье моря Росса), в том числе и на территориях, удалённых в глубь материка на 240—250 км, на близлежащих континенту островах, а также на Южных Шетландских и Южных Оркнейских островах. С октября—ноября по март—май держится в районах гнездования или кочует в основном в пределах Южного океана. Иногда в летний сезон предпринимает дальние полёты вглубь Антарктиды, вплоть до Южного полюса, где был отмечен в районе антарктической станции США «Амундсен—Скотт». В марте—мае, после окончания сезона размножения, покидает гнездовой ареал и мигрирует на север. Большинство птиц остаётся зимовать в Южном океане у северной границы льдов, тогда как молодые и неполовозрелые особи совершают длительный перелёт в Северное полушарие. Миграции птиц на зимовку в Атлантическом и Тихом океанах и обратно в Антарктику совершаются по часовой стрелке. Во время зимовальной миграции птицы достигают берегов Гренландии, Аляски, Курильских островов и Японии. Вероятно, также посещают северные районы Индийского океана.

Численность

Общая численность вида по разным оценкам составляет от 10 до 20 тыс. особей, из них около 6—15 тысяч половозрелых птиц. Численность мировой гнездовой популяции по оценкам 1996—1997 годов составляла около 5—10 тыс. пар. Из них в районе моря Росса было зарегистрировано 2—6 тыс. пар, на Земле Уилкса — около 880 пар, На Антарктическом полуострове — 650 пар, на Земле Адели — 80 пар, на Южных Шетландских и Южных Оркнейских островах — по 10 пар.

Образ жизни

Питание

Питается в основном рыбой, главным образом пелагической антарктической серебрянкой (Pleuragramma antarcticum), антарктическим крилем (Euphaysia superba) и другими ракообразными, а также падалью (морскими млекопитающими и птицами), мелкими трубконосыми птицами, прежде всего качуркой Вильсона (Oceanites oceanicus), птенцами и яйцами морских птиц (пингвины и буревестники), моллюсками и плацентой настоящих тюленей, например, — тюленя Уэдделла (Leptonychotes weddellii) и других. В период гнездования некоторых буревестников (например, антарктического глупыша) может полностью переходить на питание их яйцами. Кормится в открытом море и в колониях птиц и на лежбищах тюленей, а при наличии поблизости обитаемой антарктической станции привыкает питаться пищевыми отходами человека, порой беря пищу прямо из рук. У этих птиц очень развит клептопаразитизм — отбирание корма у возвращающихся с кормёжки в колонию антарктических синеглазых бакланов (Phalacrocorax bransfieldensis), у пингвинов в момент кормления птенцов. Во время зимней миграции у молодых птиц в северной части Тихого океана в питании обнаруживали сайру (Cololabis saira).

Размножение

Половой зрелости достигает в возрасте 5—6 лет (при продолжительности жизни более 20 лет). Гнездится в колониях и отдельными парами ежегодно. На места гнездования прилетает в октябре—ноябре, в зависимости от географического положения района. Гнездовые пары обычно сохраняются на протяжении многих лет и занимают одни и те же гнездовые территории, пока не погибнет один из партнёров. Вновь образовавшаяся пара занимает в колонии для гнезда свободную территорию, границы которой устанавливаются в течение трёх дней, за время которых соседи признают её право на эту территорию. Минимальное расстояние между соседними гнёздами в плотных колониях составляет порядка 2,5 м. Строительство гнёзд начинается в в конце ноября — первой декаде декабря. Гнездо, строящееся на открытой территории или под прикрытием выступающих скальных обнажений, представляет собой небольшую лунку в грунте или моховой подушке.

Полная кладка состоит из 1—2 яиц, повторные кладки (взамен утерянных) также имеют 1—2 яйца. Насиживание обоими родителями попеременно начинается с откладки первого яйца. Продолжительность инкубации составляет около 28—31 суток. Птенцы вылупляются асинхронно, в той же последовательности, в которой были отложены яйца. Первые 2 дня птенцы держатся в гнезде, а потом покидают его и находятся на гнездовом участке родителей. Выкармливают птенцов оба родителя. Взрослые птицы очень агрессивны около гнезда, особенно во время насиживания кладки и выкармливания птенцов. Появившегося рядом с гнездом человека птицы с криком атакуют, пикируя на него сверху и сзади, нанося сильный удар краем крыла в голову. Родители также активно изгоняют с гнездовой территории холостующих особей, а при большой плотности гнёзд могут быть агрессивны и к птенцам чужих пар. Птенцы одного выводка часто бывают агрессивны друг к другу, особенно в период недостатка корма или голодания.

В большинстве выводков птенцы полностью оперяются в феврале, а у поздно загнездившихся пар — в марте. Отлёт на кочёвку и осенний пролёт начинаются в марте.

Враги и неблагоприятные факторы

В местах гнездования южнополярный поморник не имеет прямых врагов среди птиц и млекопитающих. Вместе с тем, на участках совместного обитания с антарктическим поморником (Catharacta antarctica) известны случаи нападения последнего на его птенцов. Иногда птицы гибнут от обороняющихся пингвинов, получая сильный удар клювом в голову. Нередко кладки и птенцы гибнут от неблагоприятных погодных условий, будучи занесёнными снегом или затоплены талой водой. В период сильных и длительных штормов, когда сбор корма в море очень затруднён или невозможен, птенцы могут погибать от голода.

Подвидовая систематика

Монотипический вид, не образующий подвидов.

Отрывок, характеризующий Южнополярный поморник

– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.