Битва при Заме

Битва при Заме
Основной конфликт: Вторая Пуническая война
Корнелис Корт. Битва при Заме (1567)
Дата	19 октября 202 до н. э.
Место	Зама, Африка
Итог	решающая победа Рима, конец Второй Пунической войны
Противники
Карфаген Римская республика, Западная Нумидия
Командующие
Ганнибал Барка, Магарбал† Публий Корнелий Сципион Африканский, Масинисса
Силы сторон
35 тысяч пехотинцев, 2-3 тысячи конников и 80 боевых слонов 25-34 тысяч пехотинцев и 6-9 тысяч всадников
Потери
20 тыс. убитыми, 10 тыс. пленными 5,5 тыс.

Битва при Заме — последнее сражение Второй Пунической войны, закончившееся поражением армии Ганнибала.

Предыстория

Рим собрал все свои военные, политические и дипломатические силы для борьбы с Карфагеном. Вопреки традициям Римской республики, армия была пополнена выпущенными из тюрем заключёнными и выкупленными за счёт государства рабами. Командующий римской армией консул Публий Корнелий Сципион («Сципион Африканский») предложил сенату перенести театр военных действий в Африку, чтобы вырвать стратегическую инициативу из рук карфагенской армии.

В 204 году до н. э. Сципион высадился на африканский берег вблизи г. Утики с 30-тысячой армией. Против римлян выступили нумидийцы — союзники Карфагена. Но Сципион воспользовался распрей между вождями нумидийцев, разбил одного из них — Сифакса и поставил на его место его противника Массиниссу. Массинисса стал союзником Рима, таким образом, Сципион приобрел лучшую лёгкую кавалерию Средиземноморья. Нумидийцы были прирождёнными всадниками, а их кони повиновались не узде, а голосу хозяина и прикосновению древка копья. На шею лошади нумидийцы набрасывали лишь верёвку, за которую держались рукой. Они не имели никаких доспехов и были вооружены лишь дротиками и лёгкими щитами. В битве при Заме нумидийцы сражались и на стороне Рима, и на стороне Карфагена.

В связи с непосредственной угрозой столице карфагенский сенат отозвал Ганнибала из Италии.

Сражение между римлянами и карфагенянами состоялось при Заме — Нараггаре 19 октября 202 года до н. э.

Силы сторон

Римская армия имела 20-25 тысяч пехотинцев и 6-8 тысяч конников, Карфагенская армия насчитывала 35 тысяч пехотинцев, 2-3 тысячи конников и 80 слонов (очень сомнительно их использование). Боевые слоны являлись грозной силой, но они были совсем недавно приведены из Центральной и Северо-Западной Африки и ещё плохо обучены.

Таким образом, преимущества не было ни у одной из сторон: у римлян было преимущество в кавалерии, а у карфагенян — в пехоте. Соотношение сил похоже на таковое в битве при Каннах.

Выбирая расстановку на поле боя, Сципион считался с тем фактом, что его пехоте придется столкнуться с большим количеством боевых слонов. Он специально построил пехотинцев таким образом, чтобы они не были лишены маневренности: в первую линию были помещены гастаты, сзади — принципы и триарии. В третьей линии находились стрелки и лучники, а также вспомогательные войска италийцев. По замыслу Сципиона, в случае атаки слонов первая и вторая линии римлян могли потесниться и дать слонам проход, где они бы попали под плотный обстрел третьей линии.

Конница построилась на флангах. Особенно сильной была нумидийская конница Массиниссы, стоящая на правом фланге римского войска. Нумидийцы умели маневрировать с невероятной быстротой. Они утомляли неприятеля беспрерывными обстрелами, нападая со всех сторон.

Карфагеняне выдвинули слонов и лёгкую пехоту вперёд, а вторую линию расположили в 200 метрах за первой. Ганнибал решил отвлечь с поля сражения римскую конницу, а затем окружить римскую пехоту. В случае неудачи он рассчитывал отвести карфагенскую армию в укреплённый лагерь.

Ход битвы

Бой начали карфагеняне одновременной атакой кавалерии с флангов и слонов в центре. Римская кавалерия, более многочисленная, отбросила конницу карфагенян и бросилась в погоню, быстро исчезнув из поля зрения. Так расчёт Ганнибала удался, численный перевес перешёл к нему.

Завидев атаку слонов, римские пехотинцы принялись осуществлять план Сципиона: гастаты и принципы, в боевом порядке, разошлись вправо и влево, освободив животным проход — в результате слоны пробежали, не нанеся римлянам существенных потерь. Продвинувшись вперед, слоны, как и было задумано, попали под шквальный огонь лучников и стрелков-велитов, что вызвало панику у животных. Слоны развернулись и побежали назад, нанеся потери первой линии своих же войск и посеяв среди них неуверенность в исходе битвы.

Ганнибал, несмотря на бегство слонов, продолжил атаку в центре своей пехотой. В атаку пошли иберийские наемники, а также граждане Карфагена и союзные македоняне. Римская пехота ринулась навстречу первой линии карфагенян и потеснила её, однако в этот момент в битву вошла подоспевшая вторая, более сильная линия армии Ганнибала и перевес сил изменился.

При этом Ганнибал предпринял попытку охватить фланги противника своей третьей, самой сильной линией, состоящей из ветеранов, сражавшихся с ним пятнадцать лет в Италии. Этот приём Ганнибал применял во многих сражениях, выдвижение и охват флангов противника отборными частями пехоты всегда обеспечивали ему успех.

Но Сципион сделал почти одновременно аналогичный ход, то есть выдвинул на фланги своих принципов и триариев. Завязался упорный бой, в котором, по различным источникам, с одной стороны командовал лично Ганнибал, а с другой — лично Сципион. Рубка на флангах продолжалась около двух часов, и её продолжению воспрепятствовал ход битвы в центре: здесь карфагеняне сломили сопротивление гастатов и заставили последних отступить; в результате центр римлян прогнулся вглубь на 2-3 км. Чтобы избежать расчленение армии на две части, Сципион приказал увести войска с флангов для ликвидации прорыва в центре. Ганнибал воспользовался этим и, дав войскам небольшую передышку, повел их на римские позиции с новой силой.

Учитывая численное превосходство карфагенян, римляне явно проигрывали сражение, но в этот момент после преследования противника вернулась римская конница, разгромившая карфагенскую кавалерию. Римляне быстро сориентировались на поле боя и внезапно ударили в тыл наступавшим карфагенянам. Задние линии армии Ганнибала, продержавшись около часа, не выдержали и пустились в беспорядочное бегство.

Итоги

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Поражение Ганнибала было полным. Карфагеняне потеряли 20 тысяч человек убитыми и 10 тысяч пленными, 133 знамени и 11 слонов. Сам Ганнибал в последний момент успел покинуть поле битвы и избежать смерти. Римляне потеряли убитыми около 5 тысяч человек.

Битва при Заме считается сражением, проиграв которое, Карфаген окончательно уступил и во Второй Пунической войне.

Интересные факты

Не будь у Сципиона многочисленной нумидийской конницы, Ганнибал смог бы использовать своих боевых слонов против кавалерии противника, и наверняка бы выиграл бой. Но нумидийским коням был привычен вид слонов, а всадники сами порой участвовали в их ловле. Помимо того, эта лёгкая кавалерия вела лишь метательный бой и вряд ли бы получила серьёзные потери от атаки огромных млекопитающих.

Если кони нумидийцев и не боялись слонов, вряд ли бы нумидийская конница смогла атаковать прикрытый слонами тыл карфагенской пехоты; нумидийцы были вооружены и мечами, о чём свидетельствует эпизод из описания Титом Ливием битвы при Каннах. Именно нумидийскую конницу римляне впоследствии широко использовали для преследования разгромленного противника.

Стоит также отметить, что Сципион в сражении при Заме использовал элементы тактики Александра Македонского в битве при Гавгамелах. Как фалангиты Александра расступались перед колесницами персов, так и римляне расступались перед слонами Ганнибала, пропуская их в свой тыл, где их убивали или ловили.

Ссылки

• [www.roman-glory.com Римская Слава] Античное военное дело

Отрывок, характеризующий Битва при Заме

Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.