Болеслав I Долговязый

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Болеслав I Долговязый
польск. Bolesław I. Wysoki
нем. Boleslaus der Lange
<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Реконструкция надгробной плиты Болеслава Долговязого в церкви аббатства Любёнж</td></tr>

Князь Силезии
1163 — 1172
Соправитель: Мешко I Плясоногий (1163 — 1172)
Предшественник: Болеслав IV Кудрявый
Преемник: Княжество разделено
Князь Силезии в Вроцлаве
1173 — 1201
Предшественник: Новообразование
Преемник: Генрих I Бородатый
 
Рождение: ок. 1127
Смерть: 8 декабря 1201(1201-12-08)
Род: Силезские Пясты
Отец: Владислав II Изгнанник
Мать: Агнесса Австрийская
Супруга: 1-я: Звенислава-Анастасия Всеволодовна
2-я: Кристина
Дети: сыновья
от 1-го брака: Ярослав
от 1-го или 2-го брака: Болеслав
от 2-го брака: Конрад, Йоханн, Генрих I Бородатый, Владислав
дочери
от 1-го брака: Ольга
от 1-го или 2-го брака: Берта
от 2-го брака: Адельгейда (Звыслава)

Болеслав I Долговязый (польск. Bolesław I. Wysoki, нем. Boleslaus der Lange; ок. 1127 — 8 декабря 1201) — князь Силезии 1163—1172, князь Силезии в Вроцлаве с 1173, старший сын польского князя Владислава II Изгнанника и Агнессы Австрийской.





Биография

Детство Болеслава, скорее всего, прошло при дворе деда, князя Польши Болеслава III Кривоустого, в Плоцке. После смерти Болеслава III в 1138 году отец Болеслава Долговязого, Владислав II как старший сын Болеслава III, стал князем Краковским, получив во владение восточную часть Великой Польши (включая Гнезно), Западную часть Малой ПольшиКраковом), серадзкую землю и западную часть Куявии. Кроме того, он получил также в наследственное владение Силезию.

Однако вскоре у Владислава II начались конфликты с младшими братьями и мачехой, Саломеей фон Берг. Для того, чтобы противостоять им, Владислав решил заручиться помощью великого князя Киевского Всеволода Ольговича. В рамках этого союза Владислав в 1142 году женил своего старшего сына Болеслава Долговязого на дочери Всеволода Ольговича. После смерти Саломеи борьба между Владиславом и его братьями обострилась. В итоге Владислав в 1145 году послал Болеслава на Русь, чтобы тот убедил Всеволода Киевского прислать помощь. В результате похода армии, посланной Всеволодом на помощь Владиславу, тот смог увеличить свои владения. Однако в 1146 году удача изменила Владиславу. В итоге Владислав был свергнут и был вынужден покинуть Польшу. Кроме того, в августе того же года умер союзник Владислава — киевский князь Всеволод. Новым князем Кракова стал один из братьев Владислава — Болеслав IV Кудрявый. Болеслав вместе с родителями и младшим братом Мешко был вынужден отправиться в изгнание. Они нашли приют при дворе германского короля Конрада III, который поселил их в королевском дворце Альтенбург в Тюрингии. Все попытки Владислава при поддержке Конрада III вернуть себе власть результата не принесли.

В отличие от отца, жившего в Альтенбурге, Болеслав достаточно быстро вошёл в окружение короля Конрада III. В 1147 году в составе армии Конрада III Болеслав принял участие во Втором крестовом походе. После смерти Конрада Болеслав стал служить его преемнику, Фридриха I Барбароссы. В отличие от Конрада, Фридрих первоначально не очень стремился помогать польским изгнанникам. Его больше заботила Италия, куда он в 1154—1155 годах организовал поход, в результате которого был коронован императорской короной. Болеслав сопровождал Фридриха в этом походе, как и в следующем походе в 1158—1162 годах, когда он отличился под Миланом, убив в поединке известного итальянского рыцаря.

Только вернувшись из первого похода, Фридрих обратил внимание на Польшу. В 1157 году он организовал туда поход. Неизвестно, участвовал ли в нём Болеслав и его отец. Несмотря на то, что император Фридрих в результате этого похода смог добиться покорности Болеслава IV, для изгнанников ничего не изменилось.

Владислав II умер в Германии в 1159 году. А в 1163 году при помощи императора Фридриха смог уговорить Болеслава IV Кудрявого передать Болеславу и его младшему брату Мешко Силезию. В состав их владений входила Средняя и Нижняя Силезия с городами Вроцлав, Ополе, Рацибуж, Глогув и Легница. Ещё один брат Болеслава, Конрад Тонконогий, предпочёл остаться в Германии. Формально братья правили вместе, однако реальная власть в княжестве находилась в руках Болеслава. Однако Мешко вскоре перестало устраивать подчинённое положение и в 1172 году он восстал против старшего брата. Мешко поддержал и старший сын Болеслава Ярослав, который опасался, что его в результате интриг мачехи (второй жены Болеслава) отодвинут от наследования её дети. В результате восстания Болеслав был вынужден бежать в Германию. Только в 1173 году после смерти Болеслава IV Кривоустого новый краковский князь Мешко III при содействии императора Фридриха, предпринявшего новый поход в Польшу, Болеслав смог вернуться. Однако при этом он был вынужден отдать своему брату Мешко Рацибуж, а сыну Ярославу — Ополе. Оставшиеся в руках Болеслава владения составили Вроцлавское княжество.

В 1177 году Болеслав организовал восстании против краковского князя Мешко III, стремясь стать краковским князем. Но он потерпел поражение и был вынужден бежать. Однако вскоре сандомирский князь Казимир и старший сын Мешко III Одон смогли сместить Мешко, а краковский престол получил Казимир, который разрешил Болеславу вернуться. При этом Болеслав был вынужден выделить в отдельное княжество Глогув, которое передал своему повзрослевшему брату Конраду Тонконогому.

После 1177 года Болеслав больше не пытался восставать против краковских князей, направив усилия на сохранение своих владений. После того, как Конрад Тонконогий умер в 1189/1190 году, не оставив наследников, Глогув снова вернулся к Болеславу. Кроме того, Болеслав стремился укрепить экономику своего княжества. Для этого он начал селить в бедных лесных районах немецких колонистов, благодаря чему смог существенно ускорить экономическое развитие княжества.

В 1198 году Болеслав назначил старшего сына Ярослава епископом Вроцлава. Этот шаг позволил ему после смерти Ярослава в 1201 году получить обратно Ополе.

Болеслав умер 8 декабря 1201 года, похоронен в Любёнже[1]. Своим наследником Болеслав утвердил единственного выжившего сына от второго брака — Генриха I Бородатого.

Брак и дети

1-я жена: с 1142 Звенислава-Анастасия Всеволодовна (ум. 1153/1163), дочь великого князя Киевского Всеволода Ольговича и княжны Агафьи Мстиславны, дочери великого князя Киевского Мстислава Владимировича Великого. Дети:

Возможно, также, что от этого брака родились ещё двое детей, однако не исключено, что они были и от второго брака:

  • Берта (ум. 7 мая после 1162)
  • Болеслав (ок. 1157/1163 — 18 июля 1175/1181)

2-я жена: Кристина (ум. 21 февраля 1204/1208). Дети:

  • Конрад (ок. 1158/1168 — 5 июля 1175/1190)
  • Йоханн (ок. 1161/1169 — 10 марта до 1174)
  • Генрих I Бородатый (ок. 1165/1170 — 19 марта 1238), князь Вроцлава с 1201, князь Нижней Силезии, Краковский и Великопольский с 1231
  • Адельгейда (Звыслава) (после 1165 — 29 марта после 1213); муж: с ок. 1177/1182 Дипольд II (ум. 21 ноября 1190), князь в Моравии
  • Владислав (после 1180 — 4 июня до 1199)

Напишите отзыв о статье "Болеслав I Долговязый"

Примечания

Литература

Ссылки

  • [fmg.ac/Projects/MedLands/SILESIA.htm#BoleslawIdied1201B Dukes of Breslau (Wrocław) and Lower Silesia (Piast)] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 14 марта 2011.

Отрывок, характеризующий Болеслав I Долговязый



Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.