Казимир II

Казимир II Справедливый Kazimierz II Sprawiedliwy<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Князь (принцепс) Польши
1177 — 1191
Предшественник:	Мешко III Старый
Преемник:	Мешко III Старый
Князь (принцепс) Польши
1191 — 1194
Предшественник:	Мешко III Старый
Преемник:	Лешек Белый
Рождение:	1138(1138)
Смерть:	5 мая 1194(1194-05-05) Краков
Род:	Пясты
Отец:	Болеслав III Кривоустый
Мать:	Саломея фон Берг-Шелкинген
Супруга:	Елена Зноемская

Казими́р II Справедли́вый (польск. Kazimierz II Sprawiedliwy; 1138 — 5 мая 1194) — князь вислицкий (1166—1173), сандомирский с 1173 года, краковский с 1177 года, представитель династии Пястов.

Биография

Младший сын польского князя Болеслава III Кривоустого, поделившего Польшу между своими сыновьями, и Саломеи фон Берг-Шельклинген, дочери герцога Бергского.

В момент смерти отца Казимиру было всего 2 года, поэтому он не мог получить удел. Вместе с сестрой Агнешкой он проживал с матерью Саломеей в выделенной ей в качестве вдовьей доли Ленчице, и тем самым остался в стороне от борьбы Болеслава Кудрявого и Мешко III с Владиславом Изгнанником. После смерти Саломеи в 1144 году Казимир и Агнешка перешли под опеку своего старшего брата Болеслава Кудрявого.

Когда в 1154 году Казимир достиг совершеннолетия, он не имел никакого удела. Хуже того, в 1157 году новый германский император Фридрих I Барбаросса двинулся в поход на Польшу ради восстановления на троне Владислава Изгнанника, и проигравший Болеслав был вынужден отправить Казимира в Германию в качестве заложника. Дата возвращения Казимира в Польшу неизвестна, но в документе от 1161 года он уже упоминается как находящийся на родине; своего удела у него по-прежнему не было.

Ситуация изменилась в 1166 году, когда его брат Генрих Сандомирский погиб во время крестового похода на пруссов; так как своих детей у него не было, то наследником в завещании был указан Казимир. Болеслав Кудрявый, однако, решил иначе, и разделил наследство Генриха на три части: две, самые большие, достались ему самому и Мешко III, а Казимиру достался небольшой кусочек с деревней Вислица. Разъярённый этим решением, Казимир (поддержанный Мешко) восстал против Болеслава, и его поддержала почти вся Малая Польша. Однако Болеслав действовал быстро и подавил восстание; Казимиру удалось удержать только Вислицу. В 1172 году Мешко восстал против Болеслава, и уговаривал Казимира присоединиться к нему, но тот отказался.

В 1173 году Болеслав Кудрявый скончался, и Мешко III, как старший из оставшихся братьев, унаследовал его владения. Мешко передал Казимиру остальную часть Сандомирского княжества, которую тот должен был получить ещё после смерти Генриха Сандомирского.

Жёсткое правление Мешко привело в 1177 году в обширному восстанию, в которое включился и Казимир. Мешко был вытеснен из Великой Польши в Познань, где продержался два года, а потом бежал окончательно. Казимир сумел не только захватить Краков, но и распространил свой сюзеренитет на Силезию, Великую Польшу, Мазовию и Куявию. Однако Мешко продолжал интриговать за границей, рассчитывая вернуть себе польский престол, и поэтому в 1180 году Казимир созвал в Ленчице съезд князей. Ленчицкое вече утвердило за Казимиром и его потомками право княжеского первенства; это решение было санкционировано и папой Александром III.

Однако уже в 1181 году Мешко с помощью Мстивоя Поморского завоевал восточную часть Великой Польши. Одновременно с этим из-под краковской власти постарался вырваться Лешек Мазовецкий. Однако Казимир тем временем принял активное участие в борьбе галицких князей. В 1194 году он предпринял поход против ятвягов, по возвращении с которого умер.

Семья и дети

Примерно в 1163 году Казимир женился на Елене Зноемской. У них было семеро детей:

• Мария (1164—1194), которая вышла замуж за киевского князя Всеволода Святославовича
• Казимир (1165—1167)
• Болеслав (1168/1171 — 1182), умер в результате падения с дерева
• Одон, умер в младенчестве
• Аделаида (1177/1184 — 1211)
• Лешек Белый (1184—1227)
• Конрад Мазовецкий (1187—1247)

Предки

Казимир II — предки

Мешко II               Казимир I Восстановитель                       Рыкса Лотарингская               Владислав I Герман                             Владимир Святославич Киевский               Мария Добронега Киевская                       Болеслав III Кривоустый                                   Бржетислав Чешский               Вратислав Чешский                       Юдита Швайнфуртская               Юдита Чешская                             Андраш I Венгерский               Аделаида Венгерская                       Казимир Справедливый                                         Поппо Бергский                       Генрих Бергский                             София (возможно, дочь Шаламона Венгерского)                       Саломея фон Берг                                   Дипольд II Гинген-Фобург                       Адельгейда фон Гинген-Фобург                           </center>

Литература

• Казимир, польские короли // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Lewicki, «Wstąpenie na tron polski Kazimierza Jag.» (XX т. «Rozpraw hist.»; изд. Краковской акад.);
• Papée, «Przełom w stosunkach miejskich za K.-Jag.»;
• Papée, «Polityka polska w czasie upadku Jerzego z Podjebradu 1466—71» (VIII т. «Rozpraw hist.»).

Отрывок, характеризующий Казимир II

На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.


После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.