Лешек Чёрный

Лешек Черный Leszek Czarny<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Воображаемый портрет XIX века. Художник Александр Лессер</td></tr>
Князь краковский
1279 — 1288
Предшественник:	Болеслав V Стыдливый
Преемник:	Генрих IV Пробус
Рождение:	1241(1241) Брест-Куявский
Смерть:	30 сентября 1288(1288-09-30) Краков
Род:	Пясты
Отец:	Казимир Куявский
Мать:	Констанция Вроцлавская
Супруга:	Агриппина Ростиславна

Лешек Чёрный (польск. Leszek Czarny; ок. 1241 — 30 сентября 1288) — представитель династии Пястов, один из польских правителей периода феодальной раздробленности.

Лешек был старшим из сыновей куявского князя Казимира Первого. В 1257 г. его мать умерла, и отец вторично женился на Ефросинье Опольской. Мачеха невзлюбила двух пасынков и вроде бы даже пыталась отравить их, хотя этот факт не доказан.

В 1261 г. Лешек поднял мятеж против отца и мачехи, опасаясь, что его могут лишить наследства. Мятеж, по большому счету, не удался, но Лешек получил в удел только Серадз. Серадзское княжество было одним из наименее населенных в Польше. Но, вкладывая средства в развитие городов (Нова-Бжежница, Лютомерск, Вольбуж, Радомско) и тесно сотрудничая с церковью, Лешеку удалось привлечь большое количество переселенцев.

В 1267 г. умер отец Лешека, разделив свой удел между пятью сыновьями. Лешек к уже имеющемуся Серадзу присоединил Ленчицу. Год спустя жители Иновроцлава свергли князя Земомысла и призвали из Великой Польши Болеслава Благочестивого, а в 1273 г. позвали вместо него Лешека. Он правил Иновроцлавом пять лет, пока на сейме 1278 г. не вернул город Земомыслу.

С самого начала получения собственного удела Лешек тесно дружил с князем Болеславом Стыдливым. В 1265 г. давший обет целомудрия Болеслав провозгласил Лешека своим наследником. Известный своей бескомпромиссностью в отношениях с серадзской знатью, Лешек был не по душе краковской шляхте. Те решили призвать опольского князя Владислава. В 1273 г. Владислав пошел в поход на Краков, но был разбит Болеславом под Богуцином и был вынужден удовольствоваться получением Хшанувской каштелянии.

7 декабря 1279 г. скончался Болеслав Стыдливый, и Лешек занял княжеский престол. В февраля 1280 г. в Польшу вторгся Лев Галицкий, в войско которого входили литовские и татарские отряды. Галичане разграбили Люблин, форсировали Вислу и осадили Сандомир. Однако сандомирцы стойко держали оборону и дали время Лешеку собраться с силами. Он разбил галичан под Гожлицами, а потом в ответном набеге разграбил окрестности Львова. На следующий год Лешек совершил нападение на Вроцлав, которое не увенчалось успехом.

Последующие годы правления Лешека тоже не были мирными. В 1282 г. на Люблин напали ятвяги и опустошили его окрестности. Лешек отправился за ними в погоню, настиг и победил в кровавом сражении. Год спустя литовцы организовали новый набег, но в битве под Ровинами Лешек снова оказался на высоте.

Несмотря на военные победы, положение Лешека было шатким из-за постоянных конфликтов с местной знатью. Хуже всего были отношения с краковским епископом Павлом Пшемановым из-за отказа расширить его привилегии и вдовой Болеслава Стыдливого из-за нежелания Лешека отдавать завещанную Болеславом стратегически важную Сондецкую землю. В 1282 или 1283 гг. Лешек пленил епископа, но по настоянию остального духовенства вскоре был вынужден отпустить, заплатить штраф и признать оспариваемые привилегии.

Недовольна была Лешеком и шляхта. Первое восстание 1282 г. было подавлено, но три года спустя произошло более крупное выступление. Лешек был вынужден бежать в Венгрию под защиту Арпадов. К счастью для него, Конрад Черский, которого бунтовщики прочили в князья, действовал нерешительно. Лешек вернулся с венгерскими войсками, разбил повстанцев и изгнал их из Польши, благодаря чему конец его правления прошел относительно спокойно.

На рубеже 1287/1288 г. в Польшу вновь пришли татары под командованием Телебуги и Ногая. С ними были галицкие полки. Поняв, что противник слишком силен, люди укрылись в хорошо укрепленных замках, а Лешек отправился в Венгрию за подмогой. Татары не смогли взять Краков и Сандомир, но подвергли окрестности городов разорению. В 1265 г. Лешек женился на Грыфине, дочери Ростислава Славонского. Брак не был удачен: в 1271 г. Грыфина объявила, что её муж — импотент. Лешек согласился на лечение, предложенное краковским врачом Миколаем — он даже ел лягушек и змей, но это не помогло: потомством он так и не обзавелся.

Лешек умер бездетным 30 декабря 1288 г. и был погребен в краковском доминиканском костёле Святой Троицы. Его смерть привела к новому витку междоусобицы, в результате которой на краковский престол была возведена чуждая полякам династия Пржемысловичей из Чешского королевства.

Отрывок, характеризующий Лешек Чёрный

– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…