Вазописец Илиуперса

Вазописец Илиуперса — анонимный греческий вазописец, работал в Апулии в 4 веке до н. э. в краснофигурной технике, в начале эпохи «роскошного стиля».

Его условное название происходит от именной вазы — кратера с волютами в Британском музее с изображением Илиуперса (греч. Ἰλίου πέρσις — Разрушение Трои).

Вазописец Илиуперса следовал традиции Дижонского вазописца, однако сам внес несколько инноваций в технике апулийской вазописи. Так, он первым начал изображать погребальные сцены, положив начало производству наисковых ваз; вазописец Илиуперса ввел традицию волнистой росписи нижней части ваз, а также изобрел особые волюты для ручек кратеров с изображением лиц. Основными мотивами работ мастера были мифологические и дионисийские сцены, а также жанровые сцены с Эротом, мужчинами и женщинами.

Всего авторству вазописцы Илиуперса приписывается менее более 100 работ. Он был одним из первых художников, кто начал добавлять в роспись белый и желтый цвета. Иногда он также использовал красный и коричневый. Среди наиболее известных соавторов и коллег по мастерской вазописца Илиуперса был вазописец Афин 1714. Многие наследники продолжали его традиции, включая вазописца Дублинской ситулы.

Литература

• Rolf Hurschmann: Iliupersismaler, in: Der Neue Pauly 5 (1998), col 938.
• Arthur Dale Trendall: Rotfigurige Vasen aus Unteritalien und Sizilien. Ein Handbuch. von Zabern, Mainz 1991 (Kulturgeschichte der Antiken Welt Vol. 47), esp. p. 91-94 ISBN 3-8053-1111-7

Отрывок, характеризующий Вазописец Илиуперса

– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал: