Васильев, Виктор Николаевич (этнограф)

Виктор Николаевич Васильев
Род деятельности:	Этнограф, фольклорист
Дата рождения:	10 (22) ноября 1877(1877-11-22)
Место рождения:	Амга, Якутская область
Гражданство:	Россия Россия СССР СССР
Дата смерти:	12 ноября 1931(1931-11-12) (53 года)
Место смерти:	Ленинград
Отец:	Васильев Николай Васильевич (1845-1888)
Мать:	Немчинова Александра Васильевна (1847-1885)

Виктор Николаевич Васильев (10 (22) ноября 1877, Амга — 12 ноября 1931, Ленинград) — российский и советский учёный-этнограф и фольклорист, исследователь культуры народов Севера России.

Биография

Виктор Николаевич Васильев родился 10 ноября 1877 года (по старому стилю) в Амгинском селении Якутской области Иркутской губернии (ныне село Амга Амгинского улуса) в семье политического ссыльного Н. В. Васильева и местной крестьянки. Начальное образование получил у ссыльного А. Ф. Говорухина. Среди учителей Васильева был и В. Г. Короленко, дававший уроки местным детям в домашней школе в начале 80-х годов, а также политссыльные Надеин и Филиппов.

Когда Виктору было четыре года, умерла его мать, а на одиннадцатом году жизни он потерял и отца, покончившего с собой, и остался сиротой. Живя у деда и бабки с материнской стороны, он посещал уроки в Амгинской церковно-приходской и Якутской миссионерской школе, затем в Якутской духовной семинарии. Не окончив семинарию, в 1898 году Васильев переехал в Иркутск, где давал частные уроки и был внештатным корреспондентом местной газеты «Восточное обозрение».

В 1900 году с целью продолжения образования Васильев отправился сначала в Москву, а оттуда в Санкт-Петербург, где пытался поступить в университет. Без диплома об окончании средней школы это сделать не удалось, и, чтобы заработать на жизнь, Васильев устроился вольнонаёмным работником в Петербургскую Контрольную палату. В 1903 году он был арестован по политическому делу и провёл в предварительном заключении больше года, пока в конце 1904 года делопроизводство не было прекращено.

После выхода из тюрьмы Васильев сумел найти место в составе Хатангской экспедиции И. П. Толмачёва, снаряжавшейся Академией наук и Императорским Русским географическим обществом и покинувшей столицу в январе 1905 года. На него была возложена задача сбора этнографического материала в местах работы экспедиции. Он также выполнял обязанности переводчика с якутского. Участие в экспедиции позволило Васильеву в дальнейшем поступить вольнослушателем в Санкт-Петербургский университет, а затем студентом в Практическую Восточную Академию Императорского общества востоковедения (которую он так и не успел окончить из-за частых экспедиций).

В 1905 году Васильев с Хатангской экспедицией обследовал районы озёр Ессей и Яконда, рек Мойеро (Хатанга) с притоком Котуй и Анабар, собирая этнографические коллекции среди тунгусов, ессейских якутов и долган. В 1906 году из Туруханского края по реке Вилюй он направился в Якутскую область, где четыре месяца продолжал сбор коллекций, а затем по распоряжению Музея антропологии и этнографии направился через Владивосток на Камчатку. После возвращения с Камчатки в конце 1906 года Васильев был зачислен в МАЭ штатным сотрудником. Ему была поручена обработка собранного материала и регистрация коллекций. Результатом экспедиции стал ряд научных статей Васильева, написанных самостоятельно или в соавторстве, в том числе «Угасшая русская культура на дальнем севере», «Экономическое значение Камчатки» и «Шаманский костюм и бубен у якутов», а также записи якутских олонхо и литературные обработки фольклорных произведений. Кроме того, Васильев одним из первых описал мэнерик и эмиряченье - специфические психические расстройства, характерные для сибирских народов.

В 1908 году МАЭ отправил Васильева в новую экспедицию с целью сбора этнографического материала среди карагасов и сойотов. Сбор коллекций вёлся в бассейне рек Бирюса, Уда, Ня и Ока, а также Тесь (на северо-западе Монголии), озёр Косогол и Ильчир, в Тункинском районе, Урянхайском крае и в районе Саян, помимо целевых народностей также были собраны небольшие коллекции среди монголов и тункинских бурятов. После возвращения по рекомендации директора МАЭ Радлова Васильев был откомандирован в Германию, где организовал в Лейпциге частную выставку Александера, на пожертвования которого состоялась экспедиция 1908 года.

С 1910 года В. Н. Васильев — сотрудник Этнографического отдела МАЭ. В том же году он был направлен на Дальний Восток в экспедицию к гилякам. За время продолжавшейся более года экспедиции он обследовал побережье Татарского пролива, российскую часть Сахалина, залив Счастья, Амурский лиман и реку Амур от устья до места впадения Амгуни, устье Амгуни и район озера Орель. Помимо коллекции по гилякам были также собраны коллекции по орокам Сахалина и негидальцам устья Амгуни (последняя — небольшая по объёму). В 1912 году Васильев был откомандирован МАЭ в Северную Японию, где на острове Иезо (Хоккайдо) и на Южном Сахалине собрал большую коллекцию по айнам, в настоящее время представляющую собой основу айнского коллекционного собрания Российского этнографического музея. В следующем году была предпринята короткая экспедиция в Семипалатинскую область для сбора коллекции по быту киргиз-кайсаков.

В ходе мировой войны, когда научные работы были свёрнуты, Васильев был направлен на фронт в составе врачебно-перевязочного отряда. Работал на передовой в Галиции, а затем, с 1916 года и до революции, в Инженерно-строительной дружине Земгора в турецкой Армении.

По окончании войны, узнав, что в Петрограде музейная работа больше не ведётся, Васильев направился в Сибирь. В следующие несколько лет он сменил ряд должностей и мест работы, побывав уполномоченным Центрального комитета по делам о военнопленных; делопроизводителем колчаковского Комитета Северного морского пути (оставшись в этой должности и после прихода в Сибирь Советской власти, сохранившей это учреждение); управделами Правления Объединенных металлургических заводов Ангарского района; управделами Сибирского сельхозяйственного института; делопроизводителем Сибирского курортного управления и Омского транспортного потребительского общества.

В 1923 году Васильев возглавил этнографический отдел Западно-Сибирского краевого музея (Омск), где также занял должность заместителя директора музея. За три с половиной года он провёл большую работу по возрождению и расширению экспозиции музея. В 1926 году он получил предложение Якутской комиссии Академии наук принять участие в организуемой ею Якутской экспедиции. В рамках организации экспедиции Васильев вернулся в Ленинград, где узнал о том, что материалы и дневники прошлых экспедиций погибли за время его десятилетнего отсутствия. По соглашению с Якутской комиссией Академии наук он занялся организацией новой долгосрочной экспедиции в Алдано-Майский район Якутии и Аяно-Охотский район Дальневосточного края. В ходе экспедиции Васильевым за более чем два года был обследован обширный район обитания тунгусов, как полуоседлых, так и кочевых. Одновременно со сбором этнографической коллекции по поручению Якутстатотдела он осуществил перепись тунгусского населения этого региона. Эта экспедиция стала последней в его трудовой карьере, в ходе которой он отдал экспедиционной работе 14 лет.

После возвращения из экспедиции Васильев с 1928 года работал в Ленинграде, в Комиссии по изучению Якутской республики, на определённом этапе занимая пост её учёного секретаря. Он вёл обработку собранного среди тунгусов материала, оформляя их в виде монографии. Первая часть была подготовлена к печати до смерти Васильева. В последние несколько месяцев жизни он фактически исполнял обязанности заведующего Сибирским отделом МАЭ, где работал сверхштатно. Он планировал новую, Нижнеленскую, экспедицию, но осущестлению этих планов помешала смерть. В. Н. Васильев умер 12 ноября 1931 года в Ленинграде на 54-м году жизни.

Оценка работы

Работа Васильева получила высокую оценку современников и более поздних исследователей. Запись якутского олонхо „Куруубай хааннаах Кулун Куллустуур“, сделанная в 1906 году, в 1920 году удостоилась похвал создателя якутской письменности С. А. Новгородова, назвавшего её „достойной удивления в отношении верности якутскому синтаксису и превосходящей все другие образцы народной литературы якутов“. Младший современник и коллега Васильева, этнограф и фольклорист Г. В. Ксенофонтов называл собранные им материалы по долганам и туруханским якутам „единственно надежным и ценный источником“.

Библиография

1. Краткий очерк инородцев севера Туруханского края: (описание болезней: эмирячение и „мэнэрик“ среди якутских женщин) // Ежегодник Русского Антропологического общества. — СПб., 1905—1907. — Т.2-й
2. Якутские названия разных предметов, собранных им (Васильевым В. Н. — А. Е.) среди долгано-якутов Енисейской губернии для МАиЭ Императорской АН (из Хатангской экспедиции Императорского Рус. Географ, о-ва 1905 г.) — СПб., 1907.
3. Тунгусские предания // Живая Старина.1908. — Вып. 3-й; 1909.— Вып. 1-й.
4. Угасшая русская культура на дальнем севере // Сибирские вопросы. — 1908. — № 1.
5. Экономическое значение Камчатки // — Сибирские вопросы. — 1908. — № 6.
6. Образцы Тунгусской народной литературы. — Записки Русского географического общества (но отделу этнографии). — 1909. — Т. XXXIV.
7. Изображения долгано-якутских духов как атрибуты шаманства // Живая Старина, — 1909. — № 2-3.
8. Урянхайский пограничный вопрос // Журнал Народного просвещения. — 1909.
9. Краткий очерк быта карагасов // Этнографический обзор IXXXTV-IXXXV1L.
10. Wasiliew V. Der tungusische Schamanengrab // „Globus“, Illustr. Zeitschrift fi>r Landen und Vulkerkunste. — 1909 — Bd. XVI, № 20.
11. Шаманский костюм и бубен у якутов // Сб. МАЭ. АН — 1910 — вып. VIII.
12. Шаман камлает: [подробное описание камлания якутского шамана над больным тунгусом, приведены заклинания на русском языке] // Южная Россия. — 1910. — N2.
13. Плащ и бубен якутского шамана (совместно с Э. К. Пекарским) // Материалы по этнографии России. — 1910. — Т.1.
14. Краткий отчет о поездке к гилякам Сахалина и Амура // Отчет этнографического отдела Русского Музея. — 1911.
15. Краткий отчет о поездке к айнам острова Иезо и Сахалина // Отчет этнографического отдела Русского Музея. — 1912.
16. „Якутская сказка“ Куруубай хааннаах Кулун Куллустуур» (текст) // Образцы народной литературы якутов. — Изд. АН., 1916. — Т. 3-й, вып.1.
17. Северный морской путь: краткий исторический очерк // Сибирские Огни. — 1924.
18. В Омске. В краевом музее // Рабочий путь. — 1923.- N148.
19. Богатства нашего севера: вымирание якутов, мероприятия по оказанию помощи народам севера // Сибирские огни. — 1925 -N2.
20. «Ныда — я»: предварит. отчет Ныдаямской экспедиции Комитета Северного морского пути 1922—1925 гг.
21. Организация краеведческой работы на местах (формы и методы) // Материалы Омского общества краеведения — 1926. — Вып.1.
22. Предварительный отчет о работе среди алдано-майских и аяно-охотских тунгусов, — Л., 1930.
23. Строптивый Кулун Куллустуур // Запись В. Н. Васильева, олонхосут И. Г. Теплоухов-Тимофеев. Перевод А. А. Попова и И. В. Пухова. — М., Наука, 1985.
24. Образцы народной литературы якутов. Захаров Т. В.-Чээбий. Ала-Булкун: Якутское олонхо / запись В. Н. Васильева; подг. текста Э. К. Пекарского, Н. В. Емельянова; перевод Г. В. Баишева. — Якутск, 1994.
25. Дуолан баай Тойон, Apaгac Баай Хотун /сказитель Новиков М. Е., запись Васильева В. Н. — 1906. — 154 л. — Архив ЯНЦ СО РАН.
26. Тогус-уон пууттаах дулга бэргэсэлээх Дьохсоголлой огонньор, сэттэуон пууттаах сири-саары сыагалыйалаах Сиэмийэхээн эмээхсин / сказитель Егоров Ф. Т., запись Васильева В. Н. −1906. — 209 л. — Архив ЯНЦ СО РАН. — ф.5, оп.7, е.х. 81.
27. Боюнчан // «Якутские зарницы». — 1926. — N 5. — С.3-13. — N 6. (настоящий очерк описывает тунгусов тундры, расположенной к западу от Якутии, и относится к дореволюционной эпохе).
28. В. Васильев и В. Соловьев. Урен и Молюнга. // «Якутские зарницы». — Изд. кооператива «Ленинец». — 1927. — NN1-2. — C.5-2L С. 3-19.
29. Тунгусы Алдано-Майского и Аяно-Охотского районов. Научная монография (рукопись). — 4.1. — 1547 л.

Ссылки

• [www.kunstkamera.ru/exhibitions/virtualnye_vystavki/vasilev/biografiya/ Биография Виктора Николаевича Васильева (1877—1930)] на сайте Музея антропологии и этнографии имени Петра Великого Российской академии наук
• Н. Н. Ефремов. [www.nlib.sakha.ru/Resoures/Data/Bibl_Assist/Calendar/2002/11_10.html 125 лет со дня рождения В. Н. Васильева, этнографа, фольклориста]. Национальная библиотека Республики Саха (Якутия) (10 ноября 2002). Проверено 28 июля 2011. [www.webcitation.org/67dz9cmDz Архивировано из первоисточника 14 мая 2012].
• Ефремов А. Н. [www.kazanscience.ru/files/Kazanskaya_Nauka_10_2012.php Научное наследие В.Н. Васильева – этнографа и фольклориста] // Казанская наука. — Казань, 2012. — № 10. — С. 39—45. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=2078-9963&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 2078-9963].

Отрывок, характеризующий Васильев, Виктор Николаевич (этнограф)

– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.