Тофалары

Тофалары

Самоназвание	тоъфа, тофа, топа, тоха
Численность и ареал
Всего: 800 чел. Россия Россия▼ 761 (2010 г.) Иркутская область Иркутская область▼: 678 (2010) Санкт-Петербург Санкт-Петербург: 28 (2002) Томская область Томская область: 13 (2002) Красноярский край Красноярский край: 12 (2002) Украина Украина: 18 (перепись 2001)
Язык	тофаларский
Религия	шаманизм, анимизм, православие
Родственные народы	тюрки, саянские народы

Тофала́ры, то́фы (прежнее название — карага́сы, самоназвание — тоъфа, тофа, топа, тоха) — коренной малочисленный народ России в Восточной Сибири.

Расселение

Проживают на территории Тофаларии, юго-западной части Нижнеудинского района Иркутской области, в бассейнах рек Бирюсы, Уды, Кана, Гутары, Ии и других на северо-восточных склонах Восточного Саяна.

Сегодня тофалары живут, в основном, в трёх организованных советской властью в 1920—1930-х годах населённых пунктах Алыгджер, Верхняя Гутара и Нерха, куда были принудительно переведены на оседлость и поселены вместе с русскоязычными переселенцами. Сёла эти расположены в самом сердце Тофаларии. Добраться туда возможно только на вертолёте и связаться только по рации.

Примечательно, что, начиная с конца XVII века (с начала появления ведомостей о сборе и распределении ясака) и по 1925 год (до начала кардинальных изменений в жизни тофов), их численность практически не менялась и колебалась в пределах 400—500 человек. Такая малая численность отдельного народа удивительна. Ни в летописях, ни в архивных данных нет указаний на какую-либо массовую гибель. По-видимому, русские, придя в Присаянье, уже застали этот народ в состоянии, близком к современному, и уменьшение их численности произошло задолго до покорения Сибири.

Численность

Переписи населения в России показали следующую численность тофаларов в 1926—2002 годах :

• 1926 г. — 417 человек
• 1959 г. — 586 человек
• 1970 г. — 620 человек
• 1989 г. — 722 человека
• 2002 г. — 837 человек
• 2010 г. — 762 человека

Численность тофаларов в населённых пунктах в 2002 г.

Иркутская область:

• село Верхняя Гутара — 262
• село Алыгджер — 248
• деревня Нерха — 144

Новосибирская область — 3

Язык

Тофаларский язык относится к саянской группе восточнотюркских языков. По переписи населения 2002 г. в Иркутской области из 723 тофаларов родным языком владели 114 чел. (16 %), русским — все 723 чел. (100 %). Для тофаларского языка разработана письменность, изданы букварь и учебные пособия.

Изучение тофаларского языка началось в середине XIX века. С ХVII века установились тесные контакты тофаларов с русскими, что также нашло отражение в тофаларском языке, в его лексике и в языковой ситуации в Тофаларии в целом. До революции при кочевом образе жизни доля тофаларов, преимущественно мужчин, владевших русским языком, была незначительна и он не оказывал большого влияния на их родной язык. Помимо русского, тофалары владели бурятским языком, так как имели тесные контакты с бурятами. После революции и особенно с 1930-х годов, когда тофалары были принудительно переведены на оседлость и поселены в посёлках вместе с русскоязычными переселенцами, а их дети пошли в русские школы, где школьное преподавание было организовано только на русском языке, началась значительная культурно-языковая ассимиляция тофаларов в русской среде.

Тофаларский язык мог исчезнуть, так и оставшись неизученным белым пятном. В 1990 году начинается изучение родного языка в детских садах и школах Тофаларии. Но в настоящее время, несмотря на создание тофаларской письменности, попытки организовать изучение тофаларского языка в начальной школе, попытки возрождения национальных традиций и обрядов, в целом направленных на защиту и сохранение тофаларского языка и культуры, социальные функции и социальная база тофаларского языка продолжает сокращаться. Все эти обстоятельства свидетельствуют о том, что тофаларский язык можно отнести к категории вымирающих языков.

Самоназвание

Тофалары — относительно новое название, которое они взяли себе в советский период (с 1930-х годов), от самоназвания тофа — «человек», по-тофаларски — тоъфа. До 1930-х годов были известны под другим, тотемическим именем — карагасы. Исследователи полагают, что к приходу первых русских казаков в долину реки Уды в этих местах кочевало племя с тотемическим названием карагасы или чёрные гуси. Когда-то так назывался один из родов, а позднее это имя распространилось на всё племя.

Но с советских времён название «карагасы» тофы стали считать обидным. Очевидно, представители советской власти убедили их, что человек не может называться «звериным» именем. Территория же, известная как Карагасия, с 1934 года получила официальное название — Тофалария.

История

Впервые тофы упоминаются как племя дубо (туба, туво) в китайских летописях Вэйской династии V века как народ, проживавший восточнее Енисея. Они являлись данниками различных центральноазиатских империй.

В XVII веке Тофалария вошла в состав Московского государства, став пограничной территорией с Китаем. После 1757 года, когда Тува вошла в состав маньчжурской империи Цин, Тофалария осталась в составе Российской империи, испытывая значительное административное и культурное (речевое и на уровне быта) влияние со стороны русских. Административно была создана Удинская землица с пятью улусами в её составе. Для тофаларов устанавливался ясак пушниной и мясом, отдельные годы был фиксированным и не зависел от природных условий и реального числа охотников. О точном количестве народа на время первых статистических данных (1851 год) судить трудно.

В общественной жизни тофаларов (вплоть до Октябрьской революции 1917 года) большое значение имели ежегодные (иногда раз в 2 года) декабрьские собрания всех тофов — сугланы (от бур. суглаан — собрание) — для избрания должностных лиц.

К началу ХХ века в среде тофаларов сохранились значительные признаки родоплеменной структуры, в частности, разделение на 5 патрилинейных родов (Каш, Сариг-Каш, Чогду, Кара-Чогду и Чептей; специалисты установили, что ранее таких родов было 8) и патронимические группы, между которыми разделялись территории для кочёвок и промысловые угодья. С конца XIX века из-за оскудения лесов пушными животными такие переделы стали ежегодными.

В 1939 году в составе Иркутской области РСФСР был организован Тофаларский национальный район с центром в селе Алыгджер, но уже в 1950 году он был упразднён, и вместо него появились два тофаларских сельсовета — Тофаларский, с центром в Алыгджере, и Верхне-Гутарский, с центром в селе Верхняя Гутара, в составе Нижнеудинского района Иркутской области.

Хозяйственный уклад

Имея в основе хозяйственной деятельности охоту и оленеводство, тофалары вели кочевой или полукочевой образ жизни. До конца 1920-х годов они ещё кочевали по Саянской горной тайге, в процессе своего исторического развития создали уникальную материальную и духовную культуру, хорошо отражавшую эту хозяйственную деятельность и позволившую им максимально приспособиться к суровой таёжной кочевой жизни.

Основу традиционного хозяйства тофалар составлял охотничий промысел (белка, соболь, выдра, бобр, лисица, лось, марал, косуля и др.), сочетавшийся с оленеводством. Они прекрасные следопыты. Умение читать книгу тайги передавалось из поколения в поколение. Однако советский период оставил неизгладимый след в судьбе народа, лишив тофов их исконного хозяйства и образа жизни. С 1930 года, они попадают под влияние государственных экономических процессов и проектов новой власти, которые в первую очередь значительно повлияли на прежние формы хозяйства и самобытную культуру. До этого карагасам удавалось сохранять созданную культуру и кочевую форму хозяйственной деятельности.

В годы советской власти в жизни тофаларов произошел коренной перелом. Именно при ней они оставили кочевой образ жизни и перешли на оседлость, из кочевников-оленеводов с индивидуальным хозяйством они превратились в членов колхозов и трудовых коллективов. С первых лет советской власти, а она пришла к ним в начале 1920-х годов, тофы стали приобщаться к социалистической культуре. У них произошли принципиальные изменения в формах ведения хозяйства. Участвуя как члены колхозов в ведении коллективного хозяйства, они освоили новые для них виды труда: огородничество, разведение коров и свиней, сенокошение, деревенский способ заготовки дров. Впоследствии освоили технику: лодочные моторы, мотоциклы, тракторы и автомашины, освоили промышленную заготовку леса, его обработку на пилорамах, научились изготавливать на месте и обжигать кирпич, жечь известь, плотничать, класть печи, штукатурить и белить дома.

В то же время тофалары сохраняли традиционную индивидуальную хозяйственную деятельность в области таёжных промыслов: охоты, рыболовства, добычи кедровых орехов, а также сохранили навыки в ведении оленеводства.

В результате сильной атеистической пропаганды 1930-х годов постепенно тофы отошли от шаманизма. Приобщившись к новой для них оседлой культуре, в том числе и в бытовой сфере, они в то же время утратили многие черты своей традиционной бытовой и духовной культуры, обслуживавшей старую кочевую жизнь. От национальной традиционной культуры у них остались лишь навыки оленеводства и табунного коневодства, навыки таёжных промыслов и их язык, который все больше стал вытесняться из обихода русским языком. Фактически ушли в прошлое национальная одежда и пища, чум как традиционное жилище, потому что даже в тайге и в оленьих стадах перестали ставить чумы, заменив их избушками, стали носить в будни и в праздники покупную готовую одежду, готовить из покупных продуктов. Стали совершать бракосочетание и устраивать свадьбы по общепринятым в стране стандартам, хоронить своих покойников по христианскому обряду. В последние годы советского периода наблюдалось возрождение интереса к национальной культуре и к языку. В 1980-е годы в тофаларских посёлках были созданы Центры этнической культуры, национальные фольклорные ансамбли, стали проводиться ежегодные национальные летние игры, начался процесс возрождения национальной культуры.

По сути, тофалары представляют сейчас один из старейших этносов Саян с изменённым образом жизни, с создаваемой заново материальной, бытовой и духовной культурой, представляющей фактически симбиоз некоторых черт традиционной культуры и видов хозяйственной деятельности с новыми, русскими по происхождению. Однако этот новый образ жизни и культура находятся пока ещё в стадии становления.

Традиционно тофалары являются полукочевым народом. Основными занятиями были охота и рыболовство, у северных групп также отгонное оленеводство, преимущественно транспортного направления.

Традиционным жилищем тофаларов являлся чум конической формы, из жердей, зимой крытый ровдугой (замшей из шкуры изюбря или лося), летом — берестой. Чум делился на женскую (справа от входа) и мужскую (слева) половины.

Стойбище обычно насчитывало от 2 до 5 чумов, летом — до 10. Уже с начала XIX века среди тофаларов получили распространение срубные дома.

Мужская одежда представлена штанами из шкуры кабарги или козла (летом из ровдуги или покупной ткани) и разнообразными кафтанами с застёжкой на правую сторону, которые надевали на голое тело, и поясом. Уже в XIX веке перешли на унифицированный костюм русских сибиряков, сохраняя национальную особенность в деталях (правосторонние застежки, отделка, пояса). Тофаларский женский наряд состоял из штанов и платья с разрезом на груди, а также пояса. Традиционные женские украшения — серьги, оловянные браслеты и кольца. Зимой тофалары носили тулупы из оленьей шкуры мехом внутрь. Специфическими являются головные уборы: летом — войлочная шапочка маньчжурского типа (но обычно без кисти; позже её заменила фуражка), зимой — меховые шапки-ушанки, которые подвязывались у подбородка.

Основу рациона тофаларов составляло мясо, в том числе дичи и оленина; ржаные хлебцы, выпекаемые в золе или на камнях; в качестве приправ и приложений — многочисленные корни и дикорастущие растения (дикий лук, черемша, ягоды, кедровые орехи и т. д.). Из-за уплаты тяжелых податей, в отдельные годы питание было довольно скудным. Как среди мужчин, так и женщин было распространено табакокурение.

У тофаларов богатый устный фольклор — пословицы и поговорки, сказки, легенды и предания.

Среди исследователей традиций тофаларов ярко выделяются как известные тюркологи широкого профиля Радлов В. В. и Катанов Н. Ф., так и те, что сделали немало для изучения именно тофаларов — Петри Б. Э., Рассадин В. И., Шерхунаев Р. и другие.

Вероисповедание

Традиционные верования включали анимизм, шаманизм и тотемизм.

Усилиями православных миссионеров в конце ХIХ века часть тофаларов была обращена в христианскую веру. В настоящее время усилиями Иркутской епархии РПЦ проводится миссионерская работа в Тофаларии. Так, в феврале 2007 года было крещено более 100 человек.

Литература

• Тофалары // Сибирь. Атлас Азиатской России. — М.: Топ-книга, Феория, Дизайн. Информация. Картография, 2007. — 664 с. — ISBN 5-287-00413-3.
• Тофалары // Народы России. Атлас культур и религий. — М.: Дизайн. Информация. Картография, 2010. — 320 с. — ISBN 978-5-287-00718-8.
• Мельникова Л. В. Тофы: Историко-этнографический очерк. — Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1994. — 304 с. — 1000 экз. — ISBN 5-7424-0656-8
• Рассадин В. И. Особенности традиционной материальной культуры саянских оленеводов-тофаларов // Этнологические исследования: Сб. ст. Вып.1. — Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2000. — С.131-148.
• Рассадин В. И. Словарь тофаларско-русский и русско-тофаларский / Тоъфа-орус — орус-тоъфа сооттары: Учеб. пособие для учащихся средних школ. — СПб.: Дрофа, 2005. — 296 с.
• Рассадин В. И. Тофалары // Тюркские народы Восточной Сибири. — М.: Наука, 2008. — С. 262—333.

Ссылки

• [nature.baikal.ru/tofalariya/ Природа Байкала. Тофалария]
• [taiga.bratsk-city.ru/index.php?id=55 Тофалария. Край возле самого неба]
• Галерея [www.sibheritage.nsc.ru/index.php?showcoll=45&media=4 Новосибирского государственного краеведческого музея]

Отрывок, характеризующий Тофалары

Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.