Горьковский областной комитет КПСС
Горьковский областной комитет КПСС | |
Тип | |
---|---|
Тип | |
Партия | |
Палаты | |
История | |
Дата основания |
1929 |
Дата упразднения |
1991 |
Предшественник |
Нижегородский губернский исполнительный комитет Временного правительства |
Преемник | |
Руководство | |
Председатель |
Г. М. Ходырев, КПСС |
Первый секретарь |
Г. М. Ходырев, КПСС |
Второй секретарь | |
Структура | |
Зал заседаний | |
Горьковский областной комитет КПСС — высший партийный орган регионального управления КПСС на территории Горьковской (ныне — Нижегородской) области. Существовал с марта 1929 года по август 1991 года.
Содержание
История
10 августа 1929 года образован как Нижегородский краевой комитет ВКП(б).
В августе 1932 года переименован в Горьковский краевой комитет ВКП(б).
11 января 1937 года преобразован в Горьковский областной комитет ВКП(б).
13 октября 1952 года переименован в Горьковский областной комитет КПСС.
В январе 1963 года в результате административной реформы разделён на промышленный и сельский, но в декабре 1964 года обкомы вновь объединены.
В ноябре 1990 года преобразован в Нижегородский областной комитет КП РСФСР.
23 августа 1991 года деятельность КП РСФСР приостановлена, а 6 ноября того же года запрещена.
Структура и формирование
Состав обкома, включавший несколько десятков-сотен человек, избирался на проводимых раз в несколько лет областных партийных конференциях. На общих собраниях — пленумах обкома, проводившихся несколько раз в год, избиралось бюро обкома (до десяти человек — основных руководителей обкома) и секретари обкома, включая первого и второго (в 1930-е — 1940-е годы — также и третьего), а также утверждал заведующих отделами обкома. Первый секретарь обкома являлся высшим политическим руководителем области, его кандидатура утверждалась решением Политбюро ЦК КПСС.
Первые секретари Горьковского обкома
- 10 августа 1929 года — 11 июня 1930 года — ответственный секретарь Жданов Андрей Александрович
- 11 июня 1930 года[1] — 21 февраля 1934 года — Жданов Андрей Александрович
- 21 февраля 1934 года[2] — 5 июня 1937 года — Прамнэк Эдуард Карлович
- 14 июня 1937 года[3] — 14 января 1939 года — Каганович Юлий Моисеевич
- 14 января 1939 года[4] — 16 января 1940 года — Шахурин Алексей Иванович
- 16 января 1940 года[5] — 25 марта 1946 года — Родионов Михаил Иванович
- 25 марта 1946 года[6]-19 января 1950 года — Киреев Сергей Яковлевич
- 19 января 1950 года[7] — 26 октября 1955 года — Смирнов Дмитрий Григорьевич
- 26 октября 1955 года[8] — 23 декабря 1957 года — Игнатов Николай Григорьевич
- 23 декабря 1957 года[9] — 23 августа 1958 года — Смеляков Николай Николаевич
- 23 августа 1958 года[10] — 7 декабря 1962 года — Ефремов Леонид Николаевич
- декабрь 1964 года — 27 декабря 1965 года — Ефремов Михаил Тимофеевич
- 27 декабря 1965 года[13] — 18 апреля 1968 года — Катушев Константин Фёдорович
- 18 апреля 1968 года[14] — 7 мая 1974 года — Масленников Николай Иванович
- 7 мая 1974 года — 16 июня 1988 года — Христораднов Юрий Николаевич
- 16 июня 1988 года[15] — 23 августа 1991 года — Ходырев Геннадий Максимович
Вторые секретари Горьковского обкома
- 11 июня 1930 года — 21 февраля 1934 года — Прамнэк Эдуард Карлович
- 21 февраля — 14 декабря 1934 года — Столяр Абрам Яковлевич
- 14 декабря 1934 года[16] — 5 июня 1937 года — Буров Алексей Николаевич
- 14 июня — 29 сентября 1937 года — Огурцов Константин Михайлович
- 30 января[17] — 2 июля 1938 года[18] — Мельников Иван Фёдорович
- 13 июля 1938 года[3] — 14 января 1939 года —Ломакин Иван Кузьмич
- 19 сентября 1939 года[7] — 26 ноября 1940 года — Шумихин Матвей Сергеевич
- 26 ноября 1940 года[19] — 27 августа 1941 года — Миронов Николай Михайлович
- августа 1941 года — 25 марта 1946 года — Киреев Сергей Яковлевич
- 25 марта 1946 года — 15 февраля 1950 года — Тихомиров, Виктор Васильевич
- 15 февраля 1950 года[20] — февраль 1954 года — Ососков Валентин Иванович
- 1956 года — январь 1963 года — Бирюков Иван Ильич
- декабрь 1964 года — 27 декабря 1968 года — Тихомиров Валериан Андреевич
- 27 декабря 1968 года[21] — 18 января 1980 года — Ефимов Сергей Васильевич
- 18 января 1980 года — 17 декабря 1986 года — Захаров Борис Васильевич
- 17 декабря 1986 года — 16 июня 1988 года — Ходырев Геннадий Максимович
- 16 июня — 3 сентября 1988 года — Борисова Инна Захаровна
- 3 сентября 1988 года[22] — 1990 год — Карпочев Виктор Александрович
См. также
Напишите отзыв о статье "Горьковский областной комитет КПСС"
Примечания
- ↑ Постановление I-го пленума Нижегородского краевого комитета ВКП(б)
- ↑ Постановление II-го пленума Горьковского краевого комитета ВКП(б) 20 — 21.2.1934
- ↑ 1 2 Постановление I-го пленума Горьковского областного комитета ВКП(б)
- ↑ Постановление III-го пленума Горьковского областного комитета ВКП(б) 13 — 14.1.1939
- ↑ Постановление X-го пленума Горьковского областного комитета ВКП(б) 15 — 16.1.1940
- ↑ Постановление XXIV-го объединённого пленума Горьковских областного и городского комитетов ВКП(б)
- ↑ 1 2 Постановление VIII-го пленума Горьковского областного комитета ВКП(б)
- ↑ Постановление VIII-го пленума Горьковского областного комитета КПСС
- ↑ Постановление VII-го пленума Горьковского областного пленума КПСС
- ↑ Постановление IV-го пленума Горьковского областного комитета КПСС
- ↑ Постановление I-го пленума Горьковского промышленного областного комитета КПСС
- ↑ Постановление I-го пленума Горьковского сельского областного комитета КПСС
- ↑ Постановление V-го пленума Горьковского областного комитета КПСС
- ↑ Постановление III-го пленума Горьковского областного комитета КПСС
- ↑ Постановление XII-го пленума Горьковского областного комитета КПСС
- ↑ Постановление IV-го объединённого пленума Горьковского и Кировского краевых комитетов ВКП(б) 13 — 14.12.1934
- ↑ Постановление III-го пленума Горьковского областного комитета ВКП(б) 28 — 30.1.1938
- ↑ Постановление V-го пленума Горьковского областного комитета ВКП(б)
- ↑ Постановление V-го пленума Горьковского областного комитета ВКП(б) 25 — 26.11.1940
- ↑ Постановление IX-го пленума Горьковского областного комитета ВКП(б)
- ↑ Постановление VI-го пленума Горьковского областного комитета КПСС
- ↑ Постановление XIII-го пленума Горьковского областного комитета КПСС
Ссылки
- [www.knowbysight.info/1_RSFSR/00063.asp Справочник по истории Коммунистической партии и Советского Союза 1898—1991]
- [www.opentextnn.ru/history/rushist/sovigu/firstsecretariesnn/ Открытый текст (электронное периодическое издание)]
|
|
Отрывок, характеризующий Горьковский областной комитет КПСС
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.