Имя розы

Имя розы
Первая страница английского издания
Жанр:	роман
Автор:	Умберто Эко
Язык оригинала:	итальянский
Дата написания:	1980
Дата первой публикации:	1980

«Имя розы» (итал. Il nome della Rosa) — первый роман итальянского писателя, профессора семиотики Болонского университета Умберто Эко. Впервые был опубликован на итальянском в 1980 году.

Сюжет

Введение

Главным героям, Вильгельму Баскервильскому и его юному спутнику Адсону Мелькскому, приходится расследовать гибель некоего Адельма Отрантского, монаха бенедиктинской обители. Действие происходит в конце ноября 1327 года в неназванной местности, с туманным указанием на границу Лигурии, Пьемонта и Франции, то есть на северо-западе Италии. Сюжет разворачивается в течение недели. Вильгельм, чьей первоначальной целью было подготовить встречу между теологами папы Иоанна XXII и императора Людовика IV Баварского, теперь должен подтвердить свою репутацию учёного мужа и в прошлом знаменитого инквизитора.

Основные события

Библиотека

Настоятель монастыря Аббон безосновательно не допускает героев в библиотеку, между тем есть версия, что Адельм, первый погибший, выпал именно из окна книгохранилища. Библиотека — лабиринт, расположенный на третьем этаже Храмины — башни, поражающей Адсона своими размерами, великолепием и символичностью архитектурной формы. На втором этаже находится скрипторий, в котором монахи переписывают рукописи. Тут столкнулись две монастырские партии — итальянцы и иностранцы. Первые ратуют за свободный доступ ко всем книгам, за работу с народным языком, вторые же — консерваторы — получили руководящие места (немец Малахия — библиотекарь, его помощник — англичанин Беренгар, и «серый кардинал» — испанец Хорхе) и поэтому не разделяют стремлений итальянцев. Дабы уяснить причину происходящего, Вильгельм и Адсон тайно проникают в библиотеку ночью. Герои плутают, встречают призраков, на поверку оказавшихся ловушками, ухищрением человеческого разума. Первая вылазка ничего не дала — с трудом выбравшись из лабиринта, Вильгельм и Адсон сомневаются в собственных силах и решают раскрыть загадку лабиринта «снаружи».

Nomen nudum

В следующую ночь Адсон самостоятельно, движимый душевным возбуждением, проникает в библиотеку, благополучно спускается на первый этаж (где находится кухня) и встречает там девушку, которая отдавалась келарю за еду. С ней у Адсона происходит связь, предосудительная для послушника.

Впоследствии он осознаёт, что, потеряв свою возлюбленную, он даже лишен последнего утешения — плакать, произнося её имя. Вероятно, этот эпизод прямо связан с названием романа (по другой версии, название отсылает к риторическому вопросу в споре реалистов с номиналистами — «Что остается от имени розы, после того как исчезнет роза?»).

Диспут о бедности Христа

Затем в обитель собираются представители императора — в основном францисканцы (как и брат Вильгельм) во главе с генералом ордена — Михаилом Цезенским, и посольство папы во главе с инквизитором Бернардом Ги и поджеттским кардиналом. Официальной целью встречи является обсуждение условий, на которых Михаил Цезенский сможет прибыть в Авиньон к папе Иоанну для дачи объяснений. Папа считает ересью провозглашенную Перуджийским капитулом ордена францисканцев доктрину о том, что Христос и апостолы не имели никакой собственности, в то время как император — противник папы — поддержал решения капитула. Диспут о бедности Христа является только формальным поводом, за которым скрывается напряжённая политическая интрига. По словам Вильгельма, «…вопрос не в том, был ли Христос беден, а в том, должна ли быть бедной церковь. А бедность применительно к церкви не означает — владеть ли ей каким-либо добром или нет. Вопрос в другом: вправе ли она диктовать свою волю земным владыкам?» Михаил искренне ищет примирения, но Вильгельм с самого начала не верит в успех встречи, что впоследствии полностью подтверждается. Для делегации папы, и в особенности для Бернарда Ги (или Гвидони, как зовут его итальянцы) нужен лишь повод, чтобы подтвердить справедливость обвинений францисканцев-миноритов в ереси. Этим поводом становится допрос келаря Ремигия Варагинского и Сальватора, бывших в своё время еретиками-дольчинианами. Вильгельм не смог найти убийцу, и французские лучники, подчинённые Бернарду, берут монастырь под свой контроль (ненайденный убийца представляет опасность для посольств). Вильгельм и Адсон вновь проникают в библиотеку, открывают в хаосе комнат систему и находят зеркало — вход в «предел Африки», куда ведут все следы книги — причины всех преступлений. Дверь не открылась, и при возвращении в кельи герои становятся свидетелями поимки Бернардом Ги «виновных» — приготовившегося к любовному колдовству монаха Сальватора и девушки, бывшей с Адсоном. На следующий день происходят прения между посольствами, в итоге Бернард использует Сальватора и его товарища келаря Ремигия как оружие против францисканцев. Под давлением инквизитора они подтверждают, что они некогда принадлежали к миноритам, а потом оказались в секте Дольчина, исповедовавшей схожие с миноритскими воззрения на бедность Христа и воевавшей против властей, затем предали свою секту и оказались, «очистившись», в этом монастыре. Открывается, что Ремигий имел при себе письма еретика Дольчина сторонникам, и эти письма он попросил сохранить библиотекаря Малахию, который, не зная их содержания, прячет их в библиотеке, а потом выдаёт Бернарду Ги. Под страхом пыток Ремигий признает себя виновным в убийствах, произошедших ранее в монастыре, и объясняет их своей связью с дьяволом. Таким образом получается, что в аббатстве много лет живёт еретик-дольчианин, одержимый дьяволом убийца, а в библиотеке хранились письма ересиарха Дольчина. В результате авторитет монастыря подорван, а переговоры прерваны. Наступает шестой и последний день, посольства отъезжают, но до того становятся свидетелями очередной таинственной смерти — библиотекаря Малахии. Вильгельм просит аудиенции у Аббата, в конце которой Аббон предлагает ему покинуть монастырь к утру. К вечерне не является и сам настоятель, и в возникшем смятении Вильгельм и Адсон возвращаются в библиотеку, находят ключ и проникают в «предел Африки».

Мировой пожар

В «пределе Африки» они находят слепца Хорхе с единственным сохранившимся экземпляром второй книги «Поэтики» Аристотеля. Происходит спор, в ходе которого слепой аргументирует сокрытие этого произведения, а Вильгельм — необходимость его открытия миру. Хорхе Бургосский увидел в книге главного своего врага, так как в ней безупречно доказана необходимость смеха. (Главный довод слепца — Иисус не смеялся никогда). Старец отрывает страницу, пропитанную ядом, и начинает её есть, тушит свет (в «пределе Африки» нет окон), следует погоня по книгохранилищу, затем он на глазах у Вильгельма и Адсона «доедает» том, вырывает у героев лампу и поджигает библиотеку. Она горит, за ней занимается вся Храмина, огонь перекидывается на остальные строения. Все старания потушить тщетны. Адсону на ум приходит образ из жития святого Августина — мальчик, ложкой вычерпывающий море.

Эпилог

Адсон и Вильгельм покидают пепелище и вскоре расстаются. Впоследствии, уже в зрелом возрасте, Адсон возвращается в то место, где был монастырь, собирая лоскутки чудом сохранившихся страниц. Уже в старости, в конце века он дописывает воспоминания, готовясь к встрече с Богом.

Книга — демонстрация схоластического метода, который был очень популярен в XIV веке. Вильгельм показывает мощь дедуктивного рассуждения.

Решение центральной тайны убийства зависит от содержания таинственной книги (книги Аристотеля о комедии, единственный экземпляр которой сохранился в монастырской библиотеке).

Поэтика

Роман представляет собой воплощение на практике теоретических идей Умберто Эко о постмодернистском произведении. Он включает несколько смысловых пластов, доступных разной читательской аудитории. Для относительно широкой аудитории «Имя розы» — сложно построенный детектив в исторических декорациях, для несколько более узкой — исторический роман со множеством уникальных сведений об эпохе и отчасти декоративным детективным сюжетом, для ещё более узкой — философско-культурологическое размышление об отличии средневекового мировоззрения от современного, о природе и назначении литературы, её соотношении с религией, месте того и другого в истории человечества и тому подобных проблемах.

Круг содержащихся в романе аллюзий исключительно широк и ранжирован от общедоступных до понятных лишь специалистам. Главный герой книги Вильгельм Баскервильский, с одной стороны, некоторыми своими чертами указывает отчасти на Уильяма Оккама, отчасти на Ансельма Кентерберийского, с другой — явно отсылает к Шерлоку Холмсу (пользуется его дедуктивным методом, прозван по названию одного из наиболее известных текстов холмсианы, кроме того очевидна параллель между спутниками — Адсон и Ватсон). Его главный противник, слепой монастырский библиотекарь Хорхе — сложно устроенная пародия на образ классика постмодернистской литературы Хорхе Луиса Борхеса, который был директором национальной библиотеки Аргентины, а к старости ослеп (кроме того, Борхесу принадлежит впечатляющий образ цивилизации как «вавилонской библиотеки», из которого, возможно, и вырос весь роман Умберто Эко).

Заметки на полях «Имени розы»

После выхода «Имени розы» автор получил от читателей огромное количество писем с вопросами о романе. После этого он написал умное и занятное пояснение «Заметки на полях „Имени розы“». Свой художественный шедевр Эко дополнил шедевром эссеистики.

Экранизация

В 1986 году роман был экранизирован. Режиссёром фильма «Имя розы» стал Жан-Жак Анно. Роль Вильгельма Баскервильского исполнил Шон Коннери, Адсона — Кристиан Слэйтер.

Несмотря на многочисленные награды и успех фильма в прокате, сам Умберто Эко остался недоволен воплощением своей книги на экране. С тех пор он ни разу не дал разрешение на экранизацию своих произведений. Отказал он даже Стэнли Кубрику, хотя впоследствии сожалел об этом.

См. также

• Вечеря Киприана

Ссылки

• [tululu.ru/read65870/ Роман доступен к чтению здесь]
• [fiction.eksmo.ru/book/325770-imya-rozy/ Роман Имя розы доступен в издательстве Эксмо]
• [krotov.info/history/13/suini/page23.htm Майкл Суини, Лекции по средневековой философии (лекции 23, 24, 25 посвящены роману Имя розы)]
• [nikiforovsergey.com/?page_id=943 Сергей Никифоров, Эссе по роману Имя розы]

Отрывок, характеризующий Имя розы

– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]