Искушение святого Антония (триптих Босха)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иероним Босх
Искушение святого Антония. 1505—1506
Дерево, масло. 131,5 × 225 см
Национальный музей старинного искусства, Лиссабон
К:Картины 1505 года

«Искушение святого Антония» — триптих Иеронима Босха, одно из его важнейших произведений. Сюжет триптиха — сверхъестественные искушения, которым подвергся святой Антоний во время пребывания в египетской пустыне — широко распространён в западноевропейском средневековом искусстве и литературе.

В 1523 г. триптих был приобретён португальским гуманистом Дамьяо де Гоиш, и в настоящее время находится в постоянной экспозиции Национального музея старинного искусства (Museu Nacional de Arte Antiga) в Лиссабоне. Существует около 20 копий триптиха — полных и (чаще) фрагментарных, из которых, пожалуй, самая точная и полная (датируемая 1520-30 гг.) находится в брюссельском Музее старинного искусства.





Общая характеристика

Лиссабонский триптих суммирует основные мотивы творчества Босха. К изображению рода людского, погрязшего в грехах и глупости, и бесконечного разнообразия адских мук, ожидающих его, присоединяются здесь Страсти Христовы и сцены искушения святого, которому неколебимая твёрдость веры позволяет противостоять натиску врагов — Мира, Плоти, Дьявола. В ту эпоху, когда существование Ада и Сатаны всё ещё воспринималось непреложной реальностью, когда пришествие Антихриста ожидалось с неизменным религиозным напряжением, бестрепетная стойкость святого, глядящего на нас из своей молельни, заполонённой силами зла, должна была ободрять людей и вселять в них надежду.

Центральная часть («Искушение святого Антония»)

Пространство картины буквально кишит фантастическими неправдоподобными персонажами. Белая птица превращена в настоящий крылатый корабль, бороздящий небо. Фантазия Босха питалась, видимо, изображениями на геммах и монетах эпохи Александра Великого.

Центральная сцена — совершение чёрной мессы — одно из самых красноречивых свидетельств противоречивого мятущегося духа мастера. Здесь изысканно одетые священники-женщины справляют кощунственную службу, их окружает разношёрстная толпа: вслед за калекой к нечестивому причастию спешит игрок на мандолине в чёрном плаще с кабаньим рылом и совой на голове (сова здесь — символ ереси; по другим сведениям сова — представитель светлых сил, выполняющий функцию Божьего ока, чтобы на страшном суде свидетельствовать против алхимиков).

Из огромного красного плода (указание на фазу алхимического процесса) появляется группа чудовищ во главе с бесом, играющим на арфе — явная пародия на ангельский концерт. Бородатый человек в цилиндре, изображённый на заднем плане, считается чернокнижником, который возглавляет толпу бесов и управляет их действиями. А бес-музыкант оседлал странное подозрительное существо, напоминающее огромную ощипанную птицу, обутую в деревянные башмаки.

Нижняя часть композиции занята странными судами. Под звуки пения беса плывёт безголовая утка, другой бес выглядывает из окошечка на месте шеи утки.

Левая створка («Полёт и падение святого Антония»)

К этой теме художник не раз возвращался в своём творчестве. Святой Антоний — поучительный пример того, как нужно противиться земным искушениям, быть всё время настороже, не принимать за истину всё, что кажется, и знать, что обольщение может привести к Божьему проклятию. Когда Антоний творит молитву, на него нападают бесы, избивают его, поднимают высоко в воздух и бросают на землю.

Главное действующее лицо в левой створке триптиха — сам святой, которого братья-монахи ордена святого Антония (антониты) поднимают после падения с неба. В качестве четвёртого человека в этой группе Босх по некоторым предположениям изобразил самого себя. Сюжет трактован в соответствии с текстом «Жития святого Антония» Афанасия Александрийского и с «Золотой легендой».

В верхней части створки Святой Антоний изображён с молитвенно сложенными руками, знаком неколебимости его веры. Его увлекают на небо тучи крылатых бесов, среди которых — летучая жаба, лиса с хлыстом. Святой не обращает внимания на своих мучителей и не видит, что ему угрожает также водяной, вооружённый рыбой — символом греха.

В пейзаже средней части створки фантастическое соединено с реальным — склон холма оказывается спиной стоящего на четвереньках персонажа, а трава — его плащом. Его зад возвышается над входом в пещеру, которую одни исследователи считают пристанищем святого, а другие — публичным домом.

К двусмысленной пещере направляется группа бесов, явно представляющая собой пародию на религиозное шествие. Во главе её бес в митре и мантии священника, рядом с ним — олень в красном плаще. Традиционно олень является в христианстве символом верности души, здесь же его изображение — намеренное кощунство.

В нижней части под мостом через покрытый льдом ручей бесовская шайка слушает монаха, читающего неразборчивое письмо. К этой группе приближается птица на коньках, несущая в клюве послание с надписью «жирно» — насмешка над священниками, наживающимися на торговле индульгенциями.

Правая створка («Видения святого Антония»)

Когда Св. Антоний жил отшельником в пустыне, его преследовала самая обольстительная из всех искусительниц. В Эдемском саду грехопадение человека началось с Евы и с осознания сексуальной привлекательности, когда Адам и Ева узнали, что они наги. Дьяволица является святому обнажённой, стыдливо прикрывая ладонью лобок. Безучастный к соблазнительным видениям Антоний изображён здесь рыцарем веры, одержавшим победу над силами зла. Эта победа — главная тема правой створки лиссабонского триптиха. Антоний отводит взгляд, но в поле его зрения попадают пирующие бесы, которые жестами подзывают отшельника. На заднем плане дивный город дьяволицы готов пригласить святого, стоит ему только обернуться в ту сторону. Во рву дракон сражается с человеком, из круглой башни извергается пламя; город — скрытый Ад, откуда явилась дьяволица. Голландская мельница, вносящая в картину диссонанс, указывает на обманчивые возможности земного и заурядного и напоминает об эрготизме — отравлении спорыньей, вызываемом гнилым зерном: эту болезнь ошибочно называли антоновым огнём.

Немало здесь и отсылок к чёрной магии — среди искушений святого, изображённых в центральной части триптиха, присутствуют и чёрная месса, и шабаш, на который, видимо, спешат две фигуры, летящие на рыбе. Считается, что дьявол помогает колдунам лететь до места бесовского сборища.

Обнажённая женщина, являющаяся из-за занавеса, который отдёргивает жаба, согласно «Житиям отцов», оказывается бесом, принявшим облик царицы. Сухое дерево, за которым она стоит — алхимическая символика, в изобилии присутствующая в каждой сцене триптиха.

Среди чудовищных видений — старик-гном в красном капюшоне, прикрывающем всё тело, кроме глаз и крючковатого носа. Он идёт в детских ходунках, на голове у него прикреплена вертушка. Ходунки и вертушка — указание на человеческую невинность, сохраняющуюся не только в младенчестве, но и на протяжении всей жизни.

Накрытый стол, который поддерживают обнажённые бесы, — изображение последнего искушения святого — греха чревоугодия. Хлеб и кувшин на столе являются также кощунственным указанием на евхаристические символы (при этом из горлышка кувшина торчит свиная нога).

Внешние створки

Внешние створки триптиха выполнены в технике гризайли. На них изображены сцены Страстей Христовых. Пока Иуда торопливо покидает Гефсиманский сад с тридцатью сребрениками, храмовая стража и слуги первосвященника набрасываются на Иисуса так же яростно, как демоны — на левой створке триптиха.

Справа изображён Иисус, упавший под тяжестью креста и остановивший процессию, движущуюся на Голгофу; Вероника устремляется к Спасителю, чтобы отереть пот с его лица. Палачей это промедление приводит в еле сдерживаемую ярость, обыватели же взирают на происходящее скорее с любопытством праздных зевак, нежели с состраданием. Чуть ниже разбойники исповедуются монахам в сутанах в капюшонах, причём Босх искусно передаёт отталкивающий облик этих клириков.

Библиография

  • Тревин Коплстоун. Хиеронимус Босх. Жизнь и творчество. — М.: «Лабиринт-К», 1998.
  • Девитини А. Босх: Пер. с итал. / А.Девитини. — М.: ООО «Издательство АСТ»: ООО «Издательство Астрель», 2002.
  • Баттилотти Д. Босх: Пер. с итал. / Д.Баттилотти. — М.: «Белый город», 2000.
  • Вальтер Бозинг. Босх: Пер. с нем. / В.Бозинг. — М.: Арт-Родник, 2001.
  • История искусства зарубежных стран. Средние века, Возрождение / Под ред. Ц. Г. Нессельштраус. — М., 1982.
  • Фомин Г. И. Иероним Босх. — М., 1974.

В культуре

См. также

Напишите отзыв о статье "Искушение святого Антония (триптих Босха)"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Искушение святого Антония (триптих Босха)

– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.