Куликово поле

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Координаты: 53°35′46″ с. ш. 38°38′32″ в. д. / 53.59611° с. ш. 38.64222° в. д. / 53.59611; 38.64222 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=53.59611&mlon=38.64222&zoom=14 (O)] (Я) Куликово поле — историческая местность на водоразделах Окско-Донского междуречья, представляющая собой протяжённый географический объект со степной растительностью, на участке которого находится место битвы 8 сентября 1380 года между соединёнными силами русских князей под предводительством великого князя московского Димитрия Ивановича и войском золотоордынского беклярбека Мамая, окончившейся поражением в этой битве стороны татаро-монгольского войска. Площадь места непосредственного боевого столкновения по новейшим реконструкциям около 2 — 3 км².

Место исторического сражения, начиная с конца XVIII — начала XIX века, было традиционно локализовано местом слияния Непрядвы и Дона возле села Монастырщино (Кимовский район Тульской области). В последние годы на основе комплексного изучения письменных источников (памятников Куликовского цикла), их нового прочтения в связи с исторической географией появились научные данные, позволяющие пересмотреть канонический подход (работы профессора С. Н. Азбелева и других исследователей) и отнести летописный ориентир легендарного Мамаева побоища «на Дону, на усть Непрядвы реки» к её истоку из Волова озера (Воловский район Тульской области)[1][2][3].





Историческая география

Расположение Куликова поля на карте Тульской области

Кроме упоминания в памятниках «Куликовского цикла», Куликово поле хорошо известно из русских летописей и документов XVI—XVII веков, из которых самым известным и неоднократно издававшимся, начиная с последней четверти XVIII века, является сохранившаяся в нескольких списках Книга Большому Чертежу (КБЧ).

Последнее научное издание этого уникального по своей информативности рукописного памятника, учитывающее все известные на тот момент разночтения, было осуществлено при непосредственном участии К. Н. Сербиной в издательстве Академии наук СССР в 1950 году. Различные списки КБЧ в ходе делопроизводительной деятельности XVII века в московском Разрядном приказе и в воеводских канцеляриях на местах неоднократно дополнялись и уточнялись, в результате чего в их совокупности имеется очень подробная характеристика Куликова поля.

По этим описаниям Куликово поле представляло собой естественную северную границу огромного неосвоенного Дикого поля в виде протяжённой гряды возвышенностей в пределах Окско-Донского междуречья со степным характером растительности на холмах, и лесостепным — в низинах. Главный водораздел между бассейнами Оки и Дона — Окско-Донской водораздел протянулся цепью возвышенностей (так называемые Алаунские высоты) от границ с Орловской областью до границ с Рязанской. Он разделен на несколько междуречных плато, каждое из которых имеет своё название: Раевское, Горбачевское и Воловское плато.

С этого водораздела берут начало многие реки со своими притоками — Красивая Меча, Непрядва, Упа, Плова (Плава), Солова, Зуша, Чернь, Иста, Снежедь и другие. В центре, на Воловском плато, находится Волово озеро (карстового происхождения), а с севера на юг эту территорию пересекает Муравский шлях.

В настоящее время Куликово поле территориально относится к Кимовскому, Куркинскому и Богородицкому районам Тульской области.

Мемориализация Куликова поля

Обширность Куликова поля всегда вызывала серьёзные затруднения в точной научной локализации конкретного места исторической битвы. Эпические масштабы гипотетических реконструкций XIX века с шириной фронта построения полков в 7—10 вёрст, навеянные реалиями относительно недавнего Бородинского сражения, в действительности не имели никакой научной основы. Современные археологи и исследователи пришли к выводу о незначительной площади непосредственного боевого столкновения, не превышающей 1,5—2 кв. км.

Из летописных источников известно, что сражение происходило «на Дону усть Непрядвы». Место сражения находилось между Доном и Непрядвой, то есть между правобережьем Дона и левобережьем Непрядвы. Поскольку накануне празднования 600-летия битвы в 1980 году не удалось найти материальных свидетельств этого события на традиционном месте (на правом берегу Непрядвы), в начале 1980-х годов историк В. А. Кучкин и геохимик К. П. Флоренский предложили свою версию локализации места битвы на левом берегу, принципиально отличающуюся от устоявшихся канонических взглядов начала XIX века. Эта новая трактовка показала полное отсутствие научного обоснования традиционной версии, тиражируемой лишь в силу исторической инерции.

Лишь в последующие годы при помощи методов палеогеографии учёные установили, что вблизи Дона «на левом берегу Непрядвы в то время находился сплошной лес». Похожая ситуация выявилась и на правом берегу, где свободные от леса пространства представляли собой узкие поляны, не превышающие в длину 2—3 километра. Массовые перемещения конницы в таких условиях были бы невозможны. Это породило противоречие между имеющимися источниками и сложившимися взглядами на проблему.

Согласно одному из поздних книжных преданий XIX века, не имеющему никакого документального подтверждения, император Пётр I, посещая строительство шлюзов на Иван-Озере, Дону и Шате во время сооружения Ивановского канала осмотрел место Куликовской битвы и приказал заклеймить оставшиеся дубы так называемой «Зелёной Дубравы», чтобы их не рубили.

Первым исследователем своего участка Куликова поля стал Степан Дмитриевич Нечаев. Он целенаправленно покупал у тульских старьёвщиков и антикваров старинные предметы вооружения и личного христианского благочестия, которые представлял найденными на предполагаемом месте битвы. На основе своей коллекции он создал экспозицию из двух залов, в которых разместил по стенам кольчуги, сабли, бердыши, наконечники копий и кремневые пистолеты различных времён.

Он предпринял также натурные исследования предполагаемого места сражения и попытался увязать ход битвы с реальной местностью, предложив считать местом ставки Мамая во время битвы самый большой и красивый холм на своей земле, в середине XIX века получившего наименование Красного. «Красными холмами» историки и краеведы Тульской губернии называли предполагаемые места древних языческих капищ — холмы с лежащими на вершинах крупными каменными известняковыми блоками.

По инициативе отца и сына Нечаевых тульский губернатор В. Ф. Васильев в 1820 году выступил с ходатайством перед императором Александром I о создании памятника Дмитрию Донскому на Куликовом поле.

В 1836 году Николай I утвердил эскиз чугунного обелиска Александра Брюллова. 8 сентября 1850 года памятник был торжественно открыт в присутствии губернатора, представителей дворянства, духовенства и множества крестьян.

При большом стечении народа 8 сентября 1880 года в день 500-летия битвы рядом с памятником Дмитрию Донскому на Куликовом поле после панихиды состоялся военный парад с артиллерийским салютом.

К началу XX века среди тульского духовенства возникает мысль о постройке храма Сергия Радонежского на Куликовом поле. Создание проекта храма было поручено архитектору Алексею Щусеву, завершившему работу в 1911 году. Храм строился четыре года (1913—1917 гг.). Окончанию строительства помешали события октября 1917 года и гражданская война. Храм был закрыт и постепенно пришел в упадок. Во время гражданской и особенно Великой Отечественной войн Памятник-колонна Дмитрию Донскому получила значительные повреждения.

В середине 1960-х годов по инициативе местных краеведов у мемориального комплекса на Красном холме стали проводиться экскурсии, а затем создан филиал Тульского областного краеведческого музея (ТОКМ). В конце 1960-х годов были начаты работы по реставрации памятников и благоустройству территории. Огромный объём восстановительных работ был выполнен после принятия Постановления Совета министров РСФСР «О подготовке празднования 600-летнего юбилея Куликовской битвы».

Перед юбилеем была произведена реставрация храмов Сергия Радонежского на Красном холме и Рождества Богородицы в селе Монастырщина, памятника Дмитрию Донскому, закончены работы по благоустройству мемориала на Красном холме.

Постановлением Правительства РФ в 1996 году на Куликовом поле был создан Государственный военно-исторический и природный музей-заповедник «Куликово поле».

С 1997 года на Куликовом поле проходит ежегодный международный военно-исторический фестиваль «Поле Куликово» посвященный годовщинам Куликовской битвы и амуниции времен Куликовской битвы, I-й и II-й Отечественной войн.

В честь исторического места названа расположенная в 23 км к югу от него железнодорожная станция «Куликово Поле» Юго-Восточной железной дороги.

Артефакты

Отсутствие значимых находок боевого снаряжения на поле боя историки и археологи объясняют тем, что в средние века эти вещи были весьма дорогими[4], поэтому после сражения все предметы были тщательно собраны. Подобное объяснение появилось в научно-популярных публикациях в середине 1980-х годов, когда в течение нескольких полевых сезонов, начиная с юбилейного 1980 года, на каноническом месте не было сделано большого количества находок, связанных с великой битвой, и этому срочно требовалось объяснение.

В начале 2000-х годов гипотетическая схема Куликовской битвы, впервые составленная и опубликованная И. Ф. Афремовым в середине XIX века, и после этого ставшая официальной на 150 лет, была перерисована. Вместо картины эпических масштабов с длиной фронта построения в 7-10 вёрст, практически с южной ориентацией русского войска, когда полуденное солнце должно было светить в глаза воинам, была локализована относительно небольшая лесная поляна, зажатая между отвершков оврагов. Длина её составила около 2 километров при ширине в несколько сот метров.

Использование для сплошного обследования этой площади современных электронных металлодетекторов позволило за каждый полевой сезон собирать представительные коллекции из сотен и тысяч бесформенных металлических обломков и осколков. В советское время на этом поле велись сельскохозяйственные работы, в качестве удобрения применялась разрушающая металл аммиачная селитра. Тем не менее, археологическим экспедициям удаётся делать представляющие исторический интерес находки: втулку, основание копья, кольчужное колечко, обломок топора, части оторочки рукава или подола кольчуги, сделанные из латуни; панцирная пластина(?) (по классификации, разработанной Тодерманом на основании уникальной коллекции из 24-х комплектных пластинчатых доспехов из Висбю, аналогов не имеет), которая крепилась на основе из кожаного ремешка[4].


Напишите отзыв о статье "Куликово поле"

Примечания

  1. Азбелев С. Н. [kronk.spb.ru/library/azbelev-sn-2012.htm О географии Куликовской битвы] // Русское поле. № 2. 2012. С. 43-52.
  2. Азбелев С. Н. [www.drevnyaya.ru/vyp/2013_4/part_2.pdf География сражения на Куликовом поле] // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. — 2013. — № 4(54). — С. 12-20.
  3. Азбелев С. Н. [www.drevnyaya.ru/vyp/2014_3/part_15.pdf К вопросу о месте и дате Куликовской битвы (историографические заметки)] // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. — 2014. — № 3(57). — С. 145-151.
  4. 1 2 [www.nsad.ru/index.php?issue=16&section=11&article=281&print=1 Где была Куликовская битва. В поисках Куликова поля] — интервью с руководителем отряда Верхне-Донской археологической экспедиции Государственного исторического музея Олегом Двуреченским. Журнал «Нескучный Сад» № 4 (15) 15.08.05

Литература

Ссылки

  • Куликовская битва // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • ccitula.ru/userfiles/file/downloads/magazine/16-18.pdf
  • www.sedmitza.ru/text/403107.html
  • [tounb.ru/virtual_exhibition/historyworld/kulikovo_pole.aspx Каталог книжно-иллюстративной выставки]
  • [www.google.com/maps/views/view/117376243016162642551/gphoto/6070809419706017042?gl=us&heading=41&pitch=90&fovy=75 Сферическая панорама Куликова поля]
  • [www.narpolit.com/po_suti_dela/gde_ty_pole_kulikovo…_16-09-34.htm Где ты, поле Куликово… : К единому стандарту – и для учебников истории, и для самой истории. | Народный политолог | По сути дела]
  • [www.artlebedev.ru/everything/kulikovo-pole/process/ Создание логотипа и фирменного стиля музея-заповедника «Куликово поле»]

Отрывок, характеризующий Куликово поле

Неожиданное известие о переходе французами Немана было особенно неожиданно после месяца несбывавшегося ожидания, и на бале! Государь, в первую минуту получения известия, под влиянием возмущения и оскорбления, нашел то, сделавшееся потом знаменитым, изречение, которое самому понравилось ему и выражало вполне его чувства. Возвратившись домой с бала, государь в два часа ночи послал за секретарем Шишковым и велел написать приказ войскам и рескрипт к фельдмаршалу князю Салтыкову, в котором он непременно требовал, чтобы были помещены слова о том, что он не помирится до тех пор, пока хотя один вооруженный француз останется на русской земле.
На другой день было написано следующее письмо к Наполеону.
«Monsieur mon frere. J'ai appris hier que malgre la loyaute avec laquelle j'ai maintenu mes engagements envers Votre Majeste, ses troupes ont franchis les frontieres de la Russie, et je recois a l'instant de Petersbourg une note par laquelle le comte Lauriston, pour cause de cette agression, annonce que Votre Majeste s'est consideree comme en etat de guerre avec moi des le moment ou le prince Kourakine a fait la demande de ses passeports. Les motifs sur lesquels le duc de Bassano fondait son refus de les lui delivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette demarche servirait jamais de pretexte a l'agression. En effet cet ambassadeur n'y a jamais ete autorise comme il l'a declare lui meme, et aussitot que j'en fus informe, je lui ai fait connaitre combien je le desapprouvais en lui donnant l'ordre de rester a son poste. Si Votre Majeste n'est pas intentionnee de verser le sang de nos peuples pour un malentendu de ce genre et qu'elle consente a retirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce qui s'est passe comme non avenu, et un accommodement entre nous sera possible. Dans le cas contraire, Votre Majeste, je me verrai force de repousser une attaque que rien n'a provoquee de ma part. Il depend encore de Votre Majeste d'eviter a l'humanite les calamites d'une nouvelle guerre.
Je suis, etc.
(signe) Alexandre».
[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
(подписал) Александр». ]


13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.