Куликово Поле (Одесса)

Кулико́во По́ле — одна из самых больших исторических площадей Одессы. Расположена в Приморском районе недалеко от железнодорожного вокзала. Представляет собой квадрат площадью 10,5 га, ограниченный четырьмя улицами: Среднефонтанской, Пироговской, Канатной и Итальянским бульваром. На площади расположен Дом профсоюзов (1958). В 1967—1991 годы носила название площадь Октябрьской Революции.

Этимология названия

В начале XIX века эти земли за городской чертой принадлежали роду помещиков Куликовских. В народе их называли Куликовскими полями. Со временем это название превратилось в более привычное «Куликово поле» (по аналогии с летописным Куликовым полем Мамаева побоища). Род Куликовских имел в Одессе свой оркестр из крепостных музыкантов, переходящий по наследству и весьма знаменитый в городе. Так, известно, что оркестр Д. Н. Овсянникова-Куликовского выступал на открытии Одесского городского театра (будущего оперного).

История

Первоначально площадь представляла собой заросший бурьяном пустырь на южной окраине города, невдалеке от порто-франковского рва.

В 1818 году недалеко от Куликова поля была построена городская таможня, а вскоре, совсем рядом с пустырём, и самая первая одесская тюрьма («Одесский тюремный замок»). На протяжении нескольких десятилетий на Куликовом поле тайно хоронили казнённых в тюремном дворе преступников, а в 1878—1882 годах и членов «Народной воли» (Иван Ковальский, Сергей Чубаров, Дмитрий Лизогуб, И. Давыденко, Степан Халтурин, Николай Желваков).

В XIX веке поле использовалось как плац для построения войск во время парадов и других торжественных мероприятий.

В 1884 году на части территории поля был выстроен Железнодорожный вокзал.

Постепенно, к началу XX века, самое большое в городе, хоть и неблагоустроенное, поле стало традиционным местом народных гуляний. Здесь устраивались различные аттракционы, выступления цирков-шапито, выставлялись паноптикумы с восковыми фигурами и прочими диковинками, достойными кунсткамеры. На площади отмечались и массовые праздники — Новый год, Рождество, Пасха, сопровождаемые неизменными ярмарками.

В революционный период (в январе 1918 года) в Одессе шли трёхдневные бои. После их окончания на Куликовом поле была вырыта братская могила, в которой похоронили 119 погибших в гражданской войне. Сама площадь после этого стала именоваться в народе площадью Революции.

В 1932 году к 15-й годовщине Октябрьской революции на Куликовом Поле был открыт «Памятник борцам революции» в виде обелиска (архитектор А. Минкус). Во время Великой Отечественной войны он был снесён румынскими оккупационными властями, а по окончании войны вновь восстановлен.

В конце 1940-х—1950-х годах была сделана планировка Куликова Поля, превратившая его в квадрат площадью 10,5 га, который окружили цветниками и зелёными газонами. Были высажены голубые ели, а также платаны, липы, пирамидальные дубы.

В 1958 году в юго-западном углу площади было построено, с диагональной ориентацией, монументальное пятиэтажное здание обкома Компартии (архитекторы Г. В. Топуз, Л. Н. Павловская), ныне Дом Профсоюзов.

В 1967 году, в канун 50-летия Советской власти, на площади был возведён памятник В. И. Ленину (скульптор М. Г. Манизер). С этого года и до 1991 официально называлась площадью имени Октябрьской революции. После распада СССР к ней вернулось историческое название Куликово Поле.

Весной 2014 года, в период волнений на юге и востоке Украины после смены центральной власти и политического курса страны, на площади проходили массовые митинги противников новой власти. 2 мая 2014 года площадь стала ареной столкновений между сторонниками проевропейского и пророссийского политического курса Украины, в результате которых появились жертвы и многочисленные раненые, включая несколько десятков жертв пожара в здании Дома профсоюзов (Куликово Поле, дом 1). Всего в ходе событий 2 мая доказана гибель 45 человек.

После 2 мая 2014 года Куликово поле стало местом собраний одесситов, у которых в Доме профсоюзов погибли родственники и близкие люди. В 2016 года у народного движения появился свой символ — флаг с изображением горящего Дома профсоюзов.

Литература

• Саркисьян К. С., Ставницер М. Ф. Улицы рассказывают. — Изд. 3-е, перераб. и доп. — Одесса: Маяк, 1972. — 248 с. — 50 000 экз. (в пер.)
• Андриевский Н. Ю., Гайворон А. А., Коляда И. М. Одесса: Путеводитель-справочник. — Изд. 2-е, перераб. и доп. — Одесса: Маяк, 1984. — 240 с. — 100 000 экз. (в пер.)
• Белоус А. Г. , Коляда И. М. Одесса: Путеводитель-справочник / На рус. и англ. яз. — Одесса: Маяк, 1989. — 240 с. — 25 000 экз. — ISBN 5-7760-0056-4. (в пер.)

Ссылки

• [odesskiy.com/ulitsi-v-istorii-odessi/kulikovo-pole.html Куликово поле]

Отрывок, характеризующий Куликово Поле (Одесса)

Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.