Левинсон, Евгений Адольфович

Евгений Адольфович Левинсон
Основные сведения
Место смерти	Ленинград, РСФСР, СССР
Работы и достижения
Работал в городах	Ленинград, Пушкин, Павловск
Архитектурный стиль	Конструктивизм, Сталинский ампир
Важнейшие постройки	жилой дом Ленсовета, Дом легкой промышленности, Дворец культуры имени Ленсовета, вокзалы в Пушкине и Павловске
Реставрация памятников	послевоенное восстановление Пушкина и Павловска
Награды
Премии

Евге́ний Адо́льфович Левинсо́н (1894—1968) — советский архитектор. Лауреат Сталинской премии третьей степени (1951).

Биография

Евге́ний Адо́льфович Левинсо́н родился 7 (19 октября) 1894 года в Одессе в еврейской семье Евгения привезли в Петербург десятилетним мальчиком и он был определён в училище-пансион Приют принца Ольденбургского. В приюте царила строжайшая дисциплина, и рассеянного, «витавшего в облаках» подростка часто наказывали — отправляли в карцер и ставили на колени на мешок с горохом. От этого мучительного наказания у Левинсона началось воспаление коленных суставов, которое он так и не смог вылечить. Уже став известным архитектором, Евгений Адольфович, обладавший хорошим чувством юмора, любил говорить: «Никто и никогда не сможет поставить меня на колени».

В юности Евгений активно занимался спортом, особенно футболом. Участвовал в соревнованиях (весенний и осенний кубки) Петроградской футбольной лиги, выступая за первые команды «Путиловского кружка спортсменов-любителей» (1914) и «Павловско-тярлевского кружка любителей спорта» (1915—1916). Учился в Петербурге в Институте гражданских инженеров (1915—1916 гг.) и на архитектурном факультете ЛВХТИ (бывш. Академии художеств) у В. Г. Гельфрейха, Л. В. Руднева, С. С. Серафимова, И. А. Фомина, В. А. Щуко в (1924—1927).

В 1932—1945 гг. преподавал в ЛИСИ, в 1945—1968 годах — в ЛИЖСА имени И. Е. Репина.

В 1920—1930-х годах активно участвовал в архитектурных конкурсах на проекты Дома советов Бурят-Монгольской АССР на площади Советов в Верхнеудинске (Улан-Удэ), здания Центросоюза в Москве, жилмассивов для Ленинграда — «Совторгслужащий» и «Ленинградский печатник», здания Дома Промкооперации и гостиницы «Интурист» для Ленинграда, планировки города «Новый Мурманск» и др. Многие конкурсные проекты Е. А. Левинсона были удостоены первой премии.

К середине 1930-х годов Е. А. Левинсон — один из крупнейших архитекторов Ленинграда. В этот период по его проектам были построены Дом культуры Промкооперации (ныне Дворец культуры имени Ленсовета), жилгородок «Соцстрой», жилой дом Совторгслужащих и жилой дом для сотрудников НКВМФ на Петровской набережной. В 1931 году в содружестве с И. И. Фоминым им был разработан проект знаменитого жилого дома Ленсовета на набережной реки Карповки. Начав свою творческую деятельность, как конструктивист, к концу 1930-х годов Е. А. Левинсон создал целый ряд проектов, выполненных в духе так называемого сталинского неоклассицизма.

В годы войны Левинсон возглавил группу архитекторов, строившую оборонительные сооружения на ближайших подступах к Ленинграду. В декабре 1941 года он был эвакуирован в Свердловск и включен в Уральскую группу Академии строительства и архитектуры СССР. В 1942—1943 годах Левинсон совместно с А. А. Олем и Г. А. Симоновым спроектировал новые кварталы в Магнитогорске, ставшие первым опытом капитального городского малоэтажного строительства.

Участвовал в послевоенном восстановлении Пушкина и Павловска. Проект железнодорожного вокзала в Пушкине, выполненный Е. А. Левинсоном в соавторстве с А. А. Грушке. Е. А. Левинсон выполнил и проект нового вокзала в Павловске. В эти же годы по проекту Левинсона был созданы один из кварталов малоэтажного строительства на Московской улице (ныне ул. Крупской) в Невском районе. Помимо этого, Е. А. Левинсон участвовал в конкурсах на проекты восстановления и реконструкции Киева, Минска, Петрозаводска, Риги и других городов.

Е. А. Левинсон — соавтор проекта станции метро «Автово». Соавтор архитектурной части мемориала на Пискаревском мемориальном кладбище (1960).

В 1950—1960-е годы Левинсон активно работал в области массового жилищного строительства. Созданные под его руководством проекты кварталов 122—123 на Щемиловке стали первым в Ленинграде примером массового крупнопанельного жилищного строительства. Профессор (1947).

Умер 21 марта 1968 года. Похоронен в Ленинграде на Серафимовском кладбище.

Награды и премии

• Сталинская премия третьей степени (1951) — за архитектуру вокзала в Пушкине.
• два ордена и медали

Адреса в Ленинграде

• 1924 - 1930 --- улица Достоевского, 10.
• 1931 - 1941, 1944 - 1968 --- Каменноостровский проспект, 55

Память

• На доме по адресу Каменноостровский проспект 55 в 1990 году была установлена мемориальная доска (архитектор В. В. Исаева) с ошибочными датами в тексте: "В этом доме с 1931 по 1968 год жил выдающийся советский зодчий Евгений Адольфович Левинсон". (В 1941 - 1944 годах он был эвакуирован в Магнитогорск и Свердловск.)

Проекты и постройки

Осуществленные проекты

• Ул. Некрасова, д. № 60 (1928 г.)
• Каменноостровский проспект, дом № 55 — дом совторгслужащих, памятник конструктивизма (совместно с арх. А. М. Соколовым), Первая премия на всесоюзном конкурсе на жилмассив РЖСКТ «Совторгслужащий» (рабочих жилищно-строительных кооперативных товариществ) 1929 года (проект осуществлен частично в 1930—1932 гг.).
• Каменноостровский проспект, дом № 42 (совместно с арх. В. О. Мунцем; закрытый конкурс; премирован; принят к постройке в 1930 г.; построен в 1931—1938 гг.) — Дворец культуры Промкооперации, затем ДК им. Ленсовета.
• Павильон «Северо-Восток» на ВСХВ 1939 г.
• Могила-музей Тараса Григорьевича Шевченко (1939 г., скульптор М. Г. Манизер) в Каневе.
• Здание Невского райсовета (совместно с арх. И. И. Фоминым).
• Жилые кварталы на Щемиловке (1930-е—1950-е гг.).
• Каменноостровский проспект, дом № 37 — Дом мод (1968, совместно с арх. А. К. Андреевым, Я. Е. Москаленко и В. И. Акатовым).
• Памятник Максиму Горькому в начале Каменноостровского проспекта (1968 год, участие, скульпторы В. В. Исаева и М. Р. Габе).
• Каменноостровский проспект, дом № 41 (совместно с арх. Т. В. Болдыревой и В. А. Матвеевым; строительство завершено в 1970 г.).
• Гостиница «Советская» в Санкт-Петербурге, построенная в 1967 году и ставшая первым высотным зданием города. Совместно с архитекторами А. И. Прибульским и В. В. Ганкевич (инженер — П. Ф. Панфилов).

Проекты

• Здание Центросоюза в Москве на Мясницкой ул. (1928 г.; соавторы: Соколов А. М., Даугуль В. Г.)
• Типовая школа по заданию Белнаркомпроса (1929 г.; всесоюзный конкурс; премирован)
• Жилой массив РЖСКТ «Ленинградский печатник» на площади Революции (1928—1929 гг.; конкурс всесоюзный; 1-я премия; соавтор Фомин И. И.)
• Уральский Политехникум в Свердловске (1928—1930 гг.; соавторы: Руднев Л. В., Фомин И. И., Свирский Я. О.; Всесоюзный конкурс МАО, 4-я премия);
• «Новый Мурманск» — проект города (1928—1930 гг.; конкурс всесоюзный; 1-я премия; соавторы Соколов А. М., Твелькмейер В. Ф.)
• Павильон СССР на международной выставке в Нью-Йорке 1939 года (1938 г.; конкурс закрытый; соавтор Фомин И. И.; ск. Томский Н. В.)

Литература

• Зодчие Санкт-Петербурга. XX век / сост. В. Г. Исаченко; ред. Ю. Артемьева, С. Прохватилова. — СПб.: Лениздат, 2000. — 720 с. — ISBN 5-289-01928-6.
• Привалов В. Д. Каменноостровский проспект. — М.: ЗАО Центрполиграф, 2005. — 639 с. — ISBN 5-9524-1882-1
• Ежегодник Общества архитекторов-художников. Выпуск 13. Ленинград. 1930 г. Стр. 54-58.
• Архитектура СССР. 1938 № 7. Стр. 59-61. «Творчество Е. А. Левинсона и И. И. Фомина». Д. Кричевский.
• Архитектура СССР. 1940 № 6. Стр. 39-56. «Е. А. Левинсон и И. И. Фомин».
• Ежегодник Ленинградского отделения Союза советских архитекторов. Выпуск 1-2 (XV—XVI). Ленинград, 1940. Стр. 168—183.
• Ежегодник Ленинградского отделения Союза советских архитекторов. Выпуск 3. Л. — М., 1953.
• Архитекторы об архитекторах. СПб.: «Иван Федоров», 1999.
• Зодчие Санкт-Петербурга. XX век. СПб.: «Лениздат», 2000.
• Ленинградский дом Советов. Архитектурные конкурсы 1930-х годов. СПб.: ГМИСПб, 2006.
• Архитектура ленинградского авангарда. Путеводитель. Кириков Б. М., Штиглиц М. С. СПб.: «Коло», 2008.

Ссылки

• [5-tv.ru/programs/broadcast/504559/ Лев Лурье. «Архитектор Левинсон» (видео,ТРК «Петербург — Пятый канал»)]
• [kommersant.ru/doc/1281404 Евгений Левинсон, «Weekend». Приложение, № 222 (4277), 27.11.2009]

Отрывок, характеризующий Левинсон, Евгений Адольфович

В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.