Максимилиан Баденский

Максимилиан Александр Фридрих Вильгельм Баденский
Рейхсканцлер Германской империи
3 октября — 9 ноября 1918 года
Монарх:	Вильгельм II
Предшественник:	Георг фон Гертлинг
Преемник:	Фридрих Эберт
Министр-президент Пруссии
3 октября — 9 ноября 1918 года
Монарх:	Вильгельм II
Предшественник:	Георг фон Гертлинг
Преемник:	Фридрих Эберт
Министр иностранных дел Пруссии
3 октября — 9 ноября 1918 года
Монарх:	Вильгельм II
Предшественник:	Георг фон Гертлинг
Преемник:	Фридрих Эберт
Рождение:	Баден-Баден, великое герцогство Баденское
Смерть:	Залем, Республика Баден, Германия
Награды:

Максимилиан Александр Фридрих Вильгельм, принц Баденский (нем. Maximilian Alexander Friedrich Wilhelm Prinz von Baden ; 10 июля 1867, Баден-Баден — 6 ноября 1929, Констанц) — немецкий политик и военный деятель, последний канцлер Германской империи (с 3 октября по 9 ноября 1918 года). Объявил об отречении Вильгельма II и покинул свой пост, передав полномочия Фридриху Эберту. Его именем назван дворец принца Макса в Карлсруэ.

Биография

Родился в семье принца Вильгельма Баденского и Марии, княжны Романовской и герцогини Лейхтенбергской (из рода Богарне). Внук великого герцога Леопольда Баденского, принцессы Софии Шведской, герцога Максимилиана Лейхтенбергского и великой княгини Марии Николаевны.

В июле 1900 года Максимилиан женился на Марии Луизе, принцессе Ганноверской (1879—1948), дочери Эрнста Августа II Ганноверского. У супругов родились двое детей:

• Мария Александра (1902—1944), замужем за принцем Вольфгангом Морицем Гессен-Кассельским (1896—1989);
• Бертольд (1906—1963).

Придерживался либеральных взглядов и до, и во время Первой мировой войны. Осенью 1918 года Максимилиан был назначен канцлером Германии, чтобы договориться о перемирии с союзниками и сохранить монархию. Сформировал правительство, которое впервые включало представителей социал-демократов: Фридриха Эберта и Филиппа Шейдемана. 1 ноября 1918 года он простудился. «Чрезмерная доза снотворного, — писал Дэвид Ллойдж Джордж, — погрузила его в забытье на 36 решающих часов с 1 по 3 ноября. Когда он проснулся, оказалось, что последние союзники Германии — Турция и Австро-Венгрия — уже вышли из войны. А беспорядки, разжигаемые большевистскими агитаторами, вспыхнули по всей Германии». Выйдя из сна, Макс Баденский первым делом издал указ о запрете применения оружия против восставших. Усилия дипломатов обеспечить перемирие были прерваны вспышкой революции в Германии в первые дни ноября. Максимилиан, понимая, что кайзер не сможет сохранить трон, убеждал его отречься вовремя, чтобы предотвратить гражданскую войну. Вильгельм II отверг это предложение и приказал генералам готовиться к походу на Берлин. Однако генералы возразили, что армия не подчинится такому приказу. Кайзер колебался; не дожидаясь формального акта, Максимилиан Баденский объявил в Берлине об отречении Вильгельма и о своей отставке. Сразу же после этого Шейдеман провозгласил создание Веймарской республики.

Максимилиан Баденский отошёл от политических дел. После смерти своего двоюродного брата, последнего правящего монарха Бадена — великого герцога Фридриха II, в 1928 году возглавил баденский великогерцогский дом. Он умер в Залеме 6 ноября 1929 года.

Отрывок, характеризующий Максимилиан Баденский

– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.