Мамай
| Мамай | ||
| ||
|---|---|---|
| 1361 — 1380 | ||
| Преемник: | Едигей | |
| Рождение: | ок. 1335 года | |
| Смерть: | 1380 Кафа | |
| Род: | Кият (Кыйят) | |
| Отец: | Алиш (Алыш, Алаш) | |
Мама́й (ок. 1335 — 1380, Кафа (совр. Феодосия) — беклярбек и темник Золотой Орды.
С 1361 по 1380 год, в период «Великой замятни», от имени марионеточных ханов из династии Батуидов, управлял западной частью (временами также столицей) Золотой Орды.
Содержание
Происхождение
Был женат на дочери хана Бердибека (правившего в 1357—1359 годах), со смертью которого пресеклась законная династия Батуидов на престоле Золотой Орды и началась эпоха «Великой замятни», продолжавшаяся вплоть до 1380 года. В течение всего периода «Великой замятни» Мамай, находясь на посту беклярбека, стремился возвратить династию Батуидов на общеордынский престол, и в своей части Орды делал ханами представителей именно этой династии.
На должности беклярбека
Со второй половины 1350-х годов Мамай становится наместником Крыма и Северного Причерноморья. С 1357 года при хане Бердибеке занимал должность беклярбека — одну из двух главных в администрации Золотой Орды. В его функции входило руководство армией, внешними делами и верховным судом.
Во главе улуса
После убийства Бердибека ханом Кульпой в 1359 году Мамай объявил тому войну. В Орде началась так называемая «Великая замятня». Поскольку беклярбек не был чингизидом и не мог быть официально ханом, в августе 1361 года Мамай провозгласил ханом Белой Орды своего ставленника Абдуллаха из рода Батуидов. Однако другие претенденты на власть в Золотой Орде воспротивились этому. В период с 1359 по 1370 год Мамаю пришлось с переменным успехом воевать с девятью ханами. К 1366 году ему удалось поставить под свой контроль западную часть государства (от Крыма до правого берега Волги), ослабив тем самым центральную власть.
Временами, в период «Великой замятни» (1363, 1367—1368, 1372—1373), Мамаю удавалось овладевать столицей Сараем на левом берегу Волги. Ставка беклярбека находилась в становище особо преданного ему тумена в городе Замык в низовьях Днепра (в устье реки Конки на месте современного Каховского водохранилища)[1]. Не находя поддержки среди восточных ханств, во внешней политике Мамай ориентировался на сближение с европейскими государствами — Генуей, Великим княжеством Литовским, Венецией и рядом других.
В июне 1370 году умер хан Абдуллах. Современники предполагали, что его убил Мамай. Впрочем, убедительных доказательств этому не обнаружено. Новым ханом был провозглашён восьмилетний Мухаммед Булак (Бюлек, по русским летописям также Магомет-Султан) из рода Батуидов, который оставался ханом самопровозглашённой Мамаевой Орды вплоть до 1380 года и погиб в Куликовской битве.
Отношения с Москвой
Отношения темника Мамая с Москвой были весьма противоречивыми и изменчивыми. На первых порах своего правления Мамай оказывал поддержку Москве. В 1363 году между ним и митрополитом Алексием, фактическим правителем Московского княжества при малолетнем князе Дмитрии, было заключено «докончание» (договор) об уменьшении дани, взимаемой с княжества. Также есть версия, что перед этим Мамай способствовал освобождению митрополита Алексия из заточения в Литве, в котором последний находился в 1358—1359 годах. В 1363 году на переговоры с Мамаем направляется князь Михайло Аланский с богатыми дарами и убеждает Мамая выдать ярлык на великое княжение малолетнему московскому князю Дмитрию, который, таким образом, признал свою зависимость именно от Мамая и его ставленника — провозглашенного им хана Абдуллаха, а не от законных ханов из Сарая (с точки зрения основанного на Ясе закона Золотой Орды, все провозглашённые Мамаем ханы были самозванцами). Однако в 1370 году темник Мамай отнял у Дмитрия великое княжение и передал его Михаилу Тверскому. Впрочем, уже в 1371 году Дмитрий лично приехал в Мамаеву Орду (самопровозглашённая Мамаем часть Золотой Орды во время междоусобной войны) и в итоге получил обратно из рук провозглашённого Мамаем нового хана Мухаммеда Булака ярлык на великое княжение. В 1374 году происходит окончательный разрыв между Москвой и Мамаевой Ордой и начинается «великое розмирье», окончившееся только в 1380 году победой объединённых русских войск на Куликовом поле.
Борьба с Тохтамышем
В 1377 году молодой хан, законный наследник золотоордынского трона чингизид Тохтамыш при поддержке войск Тамерлана начал поход по установлению законной власти в Золотой Орде. Весной 1378 года, после того как пала восточная часть государства (Синяя Орда) со столицей в Сыгнаке, Тохтамыш вторгся в западную часть (Белую Орду), контролируемую Мамаем. К апрелю 1380 года Тохтамыш сумел захватить всю Золотую Орду вплоть до северного Приазовья, включая город Азак (Азов). Под контролем Мамая оставались лишь его родные половецкие степи — Северное Причерноморье и Крым.
8 сентября 1380 года войско Мамая было разбито в Куликовской битве во время нового похода на Московское княжество, и его большой бедой было то, что на Куликовом поле погиб провозглашённый им ханом малолетний Мухаммед Булак, при котором Мамай был беклярбеком. Поражение на Куликовом поле для Мамая было ударом тяжёлым, но не смертельным, однако оно помогло утвердиться на золотоордынском престоле законному хану Тохтамышу. Мамай не терял времени, собирая новую армию в Крыму для следующего похода против Москвы. Но в результате войны с ханом Тохтамышем, поддерживаемым Тамерланом, очередной удар Мамая по Руси не состоялся. Чуть позднее, в сентябре 1380 года состоялась решающая битва между войсками Мамая и Тохтамыша. Историк В. Г. Ляскоронский высказал предположение, что эта битва «на Калках» произошла в районе мелких речек, левых притоков Днепра близ порогов[1]. Историки С. М. Соловьёв и Н. М. Карамзин высказывали предположение, что битва произошла на реке Калке, недалеко от того места, где в 1223 году монголы нанесли русским первое поражение. Битвы собственно не было, так как на поле боя большая часть войск Мамая перешла на сторону законного хана Тохтамыша и присягнула ему. Мамай с остатками верных ему сподвижников не стал устраивать кровопролития и бежал в Крым, при этом его гарем и знатные женщины из рода Джучи, которых опекал Мамай, были захвачены Тохтамышем. Победа Тохтамыша привела к установлению законной власти в государстве, прекращению длительной междоусобной войны («Великой Замятни») и временному усилению Золотой Орды вплоть до столкновения с Тамерланом.
Смерть
После своего поражения от войск Тохтамыша Мамай бежал в Кафу (ныне Феодосия), где имел давние связи и политическую поддержку генуэзцев, но его не впустили в город. Он пытался проникнуть в Солхат (ныне Старый Крым), но был перехвачен разъездами Тохтамыша и убит. Предполагается, что убит он был наёмниками по приказу хана. Тохтамыш похоронил Мамая с почестями.
Похоронен Мамай в Шейх-Мамае (ныне село Айвазовское Кировского района Крыма) возле города Феодосия. Могилу (курган) нашёл известный художник И. К. Айвазовский.
Потомки Мамая
Согласно родовой легенде князей Глинских, потомки Мамая были служилыми князьями в Великом княжестве Литовском. Глинские, родовые владения которых находились на землях Полтавской и Черкасской областей Украины, вели свой род от сына Мамая — Мансура Киятовича. Михаил Глинский устроил в Литве мятеж, после провала которого перешёл на московскую службу. Его племянница Елена Глинская — мать Ивана IV Грозного. Родственники князей Глинских, русские князья Ружинские, Острожские, Дашкевичи и Вишневецкие сыграли важную роль в развитии казачьего сообщества Поднепровья, становлении Войска Запорожского и подконтрольных ему земель, Запорожья.
См. также
Напишите отзыв о статье "Мамай"
Примечания
Литература
- Научная биография
- Почекаев Р. Ю. Мамай: История «антигероя» в истории (630-летию Куликовской битвы посвящается). — СПб.: ЕВРАЗИЯ, 2010. — 288 с. — (Clio). — 2000 экз. — ISBN 978-5-91852-020-8. (в пер.)
- Гумилёв, Лев Николаевич. Древняя Русь и Великая степь.. — СПб.: Кристалл, 2002. — 767 с. — 5000 экз. — ISBN 5-306-00155-6.
- Почекаев Р. Ю. [publications.hse.ru/chapters/76924013 Мамай летописный и Мамай исторический (попытка развенчания стереотипов)] // Мамай: Опыт историографической антологии: Сборник научных трудов / Под ред. В. В. Трепавлова, И. М. Миргалеева; Академия наук Республики Татарстан. Институт истории им. Ш. Марджани, Центр золотоордынских исследований. — Казань: Изд-во «Фэн» АН РТ, 2010. — С. 206-238. — 248 с. — (История и культура Золотой Орды. Вып. 13). — 600 экз. — ISBN 978-5-9690-0136-7. (обл.)
- Эпоха Куликовской битвы
- Шенников А. А. [zarusskiy.org/history/2008/06/29/mamay/ Княжество потомков Мамая] // Депонировано в ИНИОН. — Л., 1981. — № 7380. — С. 20—22.
- Григорьев А. П. [info.charm.ru/library/1983-Grigoriev.htm Золотоордынские ханы 60—70-х годов XIV в.: хронология правлений]
- Петров А. Е.. [www.vokrugsveta.ru/vs/article/2855/ Туман над полем Куликовым]
- [www.hrono.info/statii/2003/kulikovo.html К вопросу о датировке Куликовской битвы]
- [www.kbitva.ru/ist019.html Былина Илья Муромец и Мамай](недоступная ссылка с 23-12-2015 (3047 дней))
- Карышковский П. О. Куликовская битва. — М.: Госполитиздат, 1955. — 64 с. — 100 000 экз. (обл.)
- Кирпичников А. Н. Куликовская битва. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1980. — 120 с. — 10 000 экз. (обл.)
- Журавель А. В. «АКИ МОЛНИА В ДЕНЬ ДОЖДЯ». В 2-х книгах. — М.: «Русская панорама», «Русское историческое общество», 2010. — 2000 экз. — ISBN 978-5-93165-177-4 (общ.);
- Книга 1: Куликовская битва и её след в истории. — 424 с., ил. — ISBN 978-5-93165-178-1 (кн. 1).
- Книга 2: Наследие Дмитрия Донского. — 320 с., ил. — ISBN 978-5-93165-179-8 (кн. 2).
Отрывок, характеризующий МамайНо княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его? По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась. «Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья. Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз. Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты. «И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья. Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской. Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру. Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет? Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами: – Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что? Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него. – Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он. – Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский. – А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку. Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею. – Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская. Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики. – Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!». Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения. – И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова. – Ура! ура! ура! – кричали сзади его. С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке. – Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его. Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу. – Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности. – А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце. – Ну, что отец? – Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей. Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать. – Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой. – Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы? – Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова. – Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона. – Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов. – Дядя г'одной, ваша светлость. – О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын. – Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился… Навигация | ||||||||||||||||||||
