Марианна Виктория Испанская
| Марианна Виктория Испанская исп. Mariana Victoria de Borbón<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">портрет Марианны Виктории кисти Мануэла Антонио ду Амара</td></tr> | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 31 июля 1750 — 27 февраля 1777 | |||
| Предшественник: | Мария Анна Австрийская | ||
| Преемник: | Карлота Жоакина Бурбон | ||
| |||
| 1766 — 1767 | |||
| Рождение: | 31 марта 1718 Королевский Алькасар, Мадрид, Испания | ||
| Смерть: | 17 января 1781 (62 года) Монастырь Сан-Висенте-де-Фора, Лиссабон, Королевство Португалия | ||
| Род: | Испанские Бурбоны, Браганса | ||
| Отец: | Филипп V | ||
| Мать: | Изабелла Фарнезе | ||
| Супруг: | Жозе I | ||
Марианна Виктория Испанская (31 марта 1718 — 15 января 1781) — испанская инфанта, старшая дочь Филиппа V Испанского и Изабеллы Фарнезе, которая была выдана замуж за португальского короля Жозе I. В возрасте семи лет была обручена с молодым Людовиком XV. Брак не состоялся по причине юного возраста невесты. В последние месяцы жизни Жозе I она также была регентом Португалии при своей дочери, а в годы правления Марии была её советником.
Содержание
Биография
Марианна Виктория родилась в Королевском Алькасаре в Мадриде и была названа в честь своей бабки по отцу Марии Анны Виктории Баварской, жены Великого Дофина. Её отец Филипп V, внук Людовика XIV, получил испанский трон в 1700 году. На момент своего рождения Марианна Виктория была пятой в линии престолонаследников после своих сводных братьев инфанта Луиса, инфанта Фердинанда, инфанта Педро и родного брата инфанта Карла. Будучи принцессой Испании, имела право носить титул Её Королевское Высочество.
Помолвка с Людовиком XV
После завершения войны четверного альянса Франция и Испания решили обозначить примирение помолвкой инфанты Марианны Виктории и молодого Людовика XV. Организованная Филиппом II Орлеанским помолвка десятилетнего Людовика XV была лишь частью плана по сближению с Испанией — кроме неё планировалось бракосочетание испанского инфанта Луиса и дочери самого Филиппа II Орлеанского Луизы Елизаветы и обручение другой дочери Филиппа Филиппины Елизаветы с инфантом Карлом.
Луи де Рувруа Сен-Симон, французский посол при дворе Филиппа V, попросил руки Марианны Виктории 25 ноября 1721 года. «Обмен» принцессами (Марианна Виктория отправилась во Францию, а Луиза Елизавета Орлеанская в Испанию) произошел на Острове фазанов, совместном владении Испании и Франции. Это было то же место, где в 1660 году впервые встретились их общие предки Людовик XIV и Мария Терезия Испанская.
Мария Виктория прибыла в Париж 2 марта 1721 года, по случаю чего в Лувре были устроены пышные празднества. Юную инфанту прозвали l’infante Reine («Королева-Инфанта»), так как пара не могла пожениться до тех пор, пока невеста не повзрослеет. Марианна Виктория очень боялась своего жениха и была очень популярна при дворе, в отличие от короля, который избегал её общества.
По словам матери регента Елизаветы Шарлотты Пфальцской, Марианна Виктория была «самой милой и самой прекрасной малышкой» и была достойна уважения даже в её возрасте. Образование инфанты было поручено Марии Анне де Бурбон, старшей узаконенной дочери Людовика XIV. В феврале 1723 года Людовик XV достиг совершеннолетия и стал править самостоятельно.
Под влиянием премьер-министра Луи-Анри де Бурбона и своей любовницы Мадам де При, 11 марта 1725 года король принял решение отослать семилетнюю Марианну Викторию обратно в Испанию. Луи-Анри де Бурбон желал усилить своё влияние на короля и предложил свою сестру Генриетту Луизу в качестве потенциальной жены монарха. Обстановка усложнилась тем, что в Испании, после всего семимесячного правления, скончался король Луис I. Испанский двор отказался содержать вдову короля, брак с которой не был консуммирован, и выслал Луизу Елизавету Орлеанскую и её сестру Филиппину Елизавету. Марианна Виктория покинула Версаль 5 апреля 1725 года и направилась к границе, где её снова «обменяли» на французских принцесс.
Людовик XV в сентябре 1725 года женился на Марии Лещинской, а в 1745 году сестра Марианны Виктории инфанта Мария Тереза вышла замуж за сына Людовика XV Людовика Фердинанда.
Брак с Жозе I
Возвращение инфанты на родину было воспринято как недружественный шаг со стороны Франции и отношения меду двумя странами охладились. Оставаясь незамужней, Марианна Виктория все ещё была претенденткой на трон Испании, но была отодвинута в очереди рожденным в 1720 году инфантом Филиппом.
По слухам, Марианна Виктория была одной из возможных претенденток на роль жены российского императора Пётра II. Переговоры с Португалией начались в 1727 году. И ещё одна двойная свадьба была запланирована. Марианна Виктория должна была выйти замуж за инфанта Жозе, сына и наследника короля Жуана V, а её старший брат Фердинанд должен был взять в жены сестру инфанта Жозе инфанту Барбару.
Марианна Виктория вышла замуж за Принца Бразильского 19 января 1729 года в Португалии, а Принц Астурийский женился на Барбаре Браганса в тот же день, но в Бадахосе, Испания. Со дня свадьбы до момента, когда её муж был назван королём, она носила титул Её Королевское Высочество Принцесса Бразильская.
Очень скоро молодожены сблизились. Пара наслаждалась охотой и музыкой — Марианна Виктория была неплохой певицей — покровительствовали итальянским оперным певцам, театру, но оба были глубоко религиозны. Несмотря на это, Марианна Виктория родила мужу восьмерых детей, четверо из которых дожили до взрослого возраста:
- Мария I (1734—1816),
- Мария Анна Франциска (1736—1813),
- Мария Франциска Доротея (1739—1771),
- Мария Франциска Бенедикта (1746—1829).
Её старшая дочь инфанта Мария получила титул Принцессы де Бейра, как наследница своего отца. Две из дочерей Марианны Виктории остались незамужними. Её дочь инфанта Марианна Франциска была потенциальной невестой дофина Франции Людовика Фердинанда, но помолвка не состоялась, так как сама Марианна Виктория была против. Когда Филипп Эгалите сделал предложение другой её дочери, инфанте Доротее, королева снова выступила против. Младшая дочь, инфанта Бенедита вышла замуж за своего племянника, внука Марианны Виктории. Этот брак был организован самой Марианной Викторией после смерти её мужа.
Королева, регент, вдова
После смерти в 1750 году свекра Марианны Виктории, короля Жуана V, её муж стал правителем Португальской Империи, включающей обширные территории в Южной Америке. Правление её мужа было сильно подвержено влиянию Себастьяна Жозе Помбала, любимца королевы-матери. Жозе I очень скоро предоставил управление страной Помбалу, который использовал своё влияние, чтобы нейтрализовать влияние церкви на португальский двор.
Правление её мужа печально известно разрушительным землетрясением 1755 года, в котором погибли более 100 000 горожан. Землетрясение вызвало у Жозе I обострение клаустрофобии, который больше никогда не чувствовал себя в безопасности, будучи окруженным стенами. Как следствие, король перевез весь двор в комплекс палаток на холмах Ажуда. Восстановлением разрушенного Лиссабона занимался Помбал.
В 1759 году разразился страшный скандал, известный как дело Тавора, когда члены влиятельного семейства Тавора были обвинены в попытке вооруженного нападения на Жозе I, во время которого короля ранили в руку. Фактический правитель Португалии Помбал приказал казнить практически всех членов злополучной семьи. Лишь вмешательство Марианны Виктории и инфанты Марии позволило сохранить жизнь нескольким женщинам и детям Тавора.
После череды перенесенных инфарктов муж Марианны Виктории Жозе I назначил её регентом, то есть поставил во главу государства. Марианна Виктория оставалась у власти вплоть до кончины мужа 24 февраля 1777. Но даже когда её дочь Мария заняла трон, Марианна Виктория принимала активное участие в политической жизни страны, оставаясь советницей новой королевы. Бывший фаворит Помбал был сослан в провинцию сразу же после вступления Марии на престол.
Марианна Виктория воспользовалась влиянием на дочь, чтобы наладить отношения между Португалией и Испанией, у которых были территориальные споры в Новом Свете. 27 октября 1777 года она отправилась ко двору своего брата Карла III и провела в Мадриде более года. За это время Марианна Виктория помогла уладить разногласия и устроить помолвку своих внуков с внуками брата: инфанта Мария Виктория Португальская должна была выйти замуж за испанского инфанта Габриеля, а внучка Карла III Карлота Хоакина стать женой сына королевы Марии Жуана.
Кончина
В августе 1777 года внезапный приступ ревматизма заставил королеву-мать начать пользоваться инвалидным креслом. После её возвращения в Португалию в ноябре 1777 года врачи также обнаружили у неё болезнь сердца. Марианна Виктория скончалась 17 января 1781 года в Королевском дворце Ажуда. Похоронена в монастыре Сан-Висенте-де-Фора.
Родословная
Источники
- Myrl. Jackson-Laufer. Guida: Women rulers throughout the ages: an illustrated guide, ABC-CLIO, 1999, ISBN 978-1-57607-091-8
- Pevitt. Christine : The Man Who Would Be King: The Life of Philippe d’Orléans, Regent of France, Phoenix, London, 1997, ISBN 978-0-7538-0459-9
- Roberts. Jennifer: The Madness of Queen Maria: The Remarkable Life of Maria I of Portugal; Templeton Press, London, 2009, ISBN 978-0-9545589-1-8
Напишите отзыв о статье "Марианна Виктория Испанская"
Отрывок, характеризующий Марианна Виктория Испанская
Четыре года тому назад, встретившись в партере московского театра с товарищем немцем, Берг указал ему на Веру Ростову и по немецки сказал: «Das soll mein Weib werden», [Она должна быть моей женой,] и с той минуты решил жениться на ней. Теперь, в Петербурге, сообразив положение Ростовых и свое, он решил, что пришло время, и сделал предложение.Предложение Берга было принято сначала с нелестным для него недоумением. Сначала представилось странно, что сын темного, лифляндского дворянина делает предложение графине Ростовой; но главное свойство характера Берга состояло в таком наивном и добродушном эгоизме, что невольно Ростовы подумали, что это будет хорошо, ежели он сам так твердо убежден, что это хорошо и даже очень хорошо. Притом же дела Ростовых были очень расстроены, чего не мог не знать жених, а главное, Вере было 24 года, она выезжала везде, и, несмотря на то, что она несомненно была хороша и рассудительна, до сих пор никто никогда ей не сделал предложения. Согласие было дано.
– Вот видите ли, – говорил Берг своему товарищу, которого он называл другом только потому, что он знал, что у всех людей бывают друзья. – Вот видите ли, я всё это сообразил, и я бы не женился, ежели бы не обдумал всего, и это почему нибудь было бы неудобно. А теперь напротив, папенька и маменька мои теперь обеспечены, я им устроил эту аренду в Остзейском крае, а мне прожить можно в Петербурге при моем жалованьи, при ее состоянии и при моей аккуратности. Прожить можно хорошо. Я не из за денег женюсь, я считаю это неблагородно, но надо, чтоб жена принесла свое, а муж свое. У меня служба – у нее связи и маленькие средства. Это в наше время что нибудь такое значит, не так ли? А главное она прекрасная, почтенная девушка и любит меня…
Берг покраснел и улыбнулся.
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.
Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.
Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
