Испанские Бурбоны

Испанские Бурбоны
Страна:	Королевство Испания
Родоначальный дом:	Бурбоны
Титулы:	Король Испании,
Основатель:	Филипп V
Нынешний глава:	Филипп VI
Год основания:	1713
Младшие линии:	Карлистская ветвь, Габриелистская ветвь, Франсисканская ветвь, Бурбон-Орлеанская, Марианская ветвь, Терезианская ветвь

Испанские Бурбоны (исп. Casa de Borbón en España) — ветвь французского рода Бурбонов, занимающая с 1713 года (по итогам войны за испанское наследство) престол Испании.

Бурбоны на испанском троне

Права на трон

Через брак Людовика XIII с дочерью испанского короля Филиппа III (1598—1621) Анной Австрийской и брак Людовика XIV с дочерью его преемника Филиппа IV (1621—1665) Марией-Терезией Австрийской Бурбон-Вандомы породнились с испанскими Габсбургами, что позволило им после кончины бездетного короля Карла II (1665—1700) выдвинуть притязания на престол Испании; 1 ноября 1700 его занял внук Людовика XIV герцог Филипп Анжуйский (род. 1683) под именем Филиппа V, который стал основателем династии испанских Бурбонов. Филипп V смог сохранить корону в борьбе с коалицией европейских держав (см. война за испанское наследство), однако по условиям Утрехтского мира 1713 ему пришлось отказаться за себя и за своё потомство от прав на корону Франции.

Бурбоны в Испании до 1808 года

Бурбоны правили в Испании до 1808:

• Филипп V (1700—1724, 1724—1746), его сыновья:
• Луис I (1724);
• Фердинанд VI (1746—1759);
• Карл III (1759—1788) и сын последнего:
• Карл IV (1788—1808).

После мятежа в Аранхуэсе Карл IV 19 марта 1808 отрекся от престола, но Наполеон I помешал воцарению его старшего сына и наследника Фердинанда, во время свидания в Байонне он заставил Карла IV (6 мая) и Фердинанда (10 мая) отказаться от прав на испанскую корону и передал её своему брату Жозефу Бонапарту (6 июня). Поражения Наполеона I в 1812—1813 открыли путь к реставрации испанских Бурбонов: по договору в Валансэ (en:Treaty of Valençay) 8 декабря 1813 французский император признал испанским королём Фердинанда, который занял престол 13 мая 1814 и стал править как Фердинанд VII (1814—1833).

Испанский королевский дом

Его Величество Король Её Величество Королева Е.К.В. Принцесса Астурийская Е.К.В. Инфанта донья София Его Величество Король дон Хуан Карлос Её Величество Королева донья София Е.К.В. Герцогиня де Луго Его Превосходительство дон Фелипе Фройлан Её Превосходительство донья Виктория Федерика Е.К.В. Герцогиня Пальма-де-Майоркская Его Превосходительство Герцог Пальма-де-Майоркский Его Превосходительство дон Хуан Его Превосходительство дон Пабло Его Превосходительство дон Мигель Её Превосходительство донья Ирена Расширенный состав дома Е.К.В. Герцогиня Бадахосская Е.К.В. Герцогиня Сория-и-Эрнани Его Превосходительство Герцог Сория-и-Эрнани Е.К.В. Герцог Калабрийский Е.К.В. Герцогиня Калабрийская

Бурбоны в XIX веке и в начале XX века

19 марта 1830 Фердинанд VII изменил закон о престолонаследии, предоставив право на него и женщинам. Благодаря этому корона после смерти Фердинанда VII перешла не к его брату дону Карлосу Старшему (1788—1855), а к дочери Изабелле II (1833—1868).

Дон Карлос вместе со своими сторонниками (карлистами) поднял мятеж, подавленный только спустя семь лет (Первая Карлистская война 1833—1840). В результате Сентябрьской революции 1868 Изабелла II была свергнута и 30 сентября бежала во Францию. Конституция 1 июня 1869 сохранила монархию, но лишила Бурбонов права на престол. Однако государственный переворот 29 декабря 1874 привел к реставрации Бурбонов: корону получил Альфонс XII (1874—1885), сын Изабеллы II и её двоюродного брата Франсиско (1822—1902), чьим отцом был Франсиско де Паула, герцог Кадисский (1794—1865), восьмой сын Карла IV и основатель линии Бурбон-Кадис.

Наследовавший Альфонсу XII в 1886 его единственный сын Альфонс XIII после победы республиканцев и социалистов на муниципальных выборах 12 апреля 1931 покинул Испанию; конституция 9 декабря 1931 ликвидировала монархический строй.

Реставрация Бурбонов в 1975 году

Установившийся в результате гражданской войны 1936—1939 режим Франсиско Франко на основе итогов референдума 6 июня 1947 провозгласил Испанию монархией (26 июня 1947), однако это была монархия без монарха, генералиссимус Франко провозглашался пожизненным регентом Испании. Только 23 июля 1969 Франсиско Франко назначил наследником испанского престола принца Хуана Карлоса (род. 1938), внука Альфонса XIII, в обход его отца графа Хуана Барселонского, даровав Хуану Карлосу титул принца Испанского, а не принца Астурийского — традиционный титул для наследника престола. 22 ноября 1975 года, после смерти диктатора, он стал королём Испании.

Другие ветви испанских Бурбонов

Испанские Бурбоны — самый разветвленный дом Бурбонов. На данный момент в доме насчитывается несколько боковых ветвей, которые ведут своё начало от нескольких испанских королей.

Боковые ветви Испанского дома:

• Карлистская ветвь (потомки инфанта дона Карлоса Старшего, младшего сына Карла IV Испанского);
• Габриелистская ветвь (потомки инфанта дона Габриеля, сына Карла III Испанского), герцоги де Марчена, де Дуркаль, де Ансола — гранды Испании I класса;
• Франсисканская ветвь (потомки инфанта дона Франциско де Паула де Бурбон, сына Карла IV Испанского), герцоги Кадисские, Севильские — гранды Испании I класса;
• Бурбон-Орлеанская ветвь (потомки инфанты доньи Луизы Фернанды, дочери Фердинанда VII Испанского), герцоги де Галлиеры — гранды Испании I класса;
• Марианская ветвь (потомки инфанты доньи Марии де Лас Мерседес, дочери Альфонса XII Испанского), герцоги Калабрийские, Сиракузские и ди Салерно — Инфанты Испании;
• Терезианская ветвь (потомки инфанты доньи Марии Тересы, дочери Альфонса XII Испанского);

Карлистская ветвь

Карлистская ветвь — ветвь Испанских Бурбонов, ведущая своё начало от второго сына Карла IV и Марии Луизы Пармской инфанта дона Карлоса Старшего.

Карлистское движение не прекратилось после 1840. В 1845 Карлос Старший передал свои права старшему сыну графу Карлосу де Монтемолин (1818—1861), который, однако, отказался от них, когда в 1860 попал в плен при попытке высадиться в Испании. Карлистские права перешли к его брату Хуану Карлосу, графу де Монтисону, который так же отказался от них, и передал их своему сыну Карлосу Марии, первому герцогу Мадридскому. Хуан Карлос, граф де Монтисон, в 1883, после смерти графа де Шамбор, стал фактически главой дома Бурбонов и претендентом на французский трон.

В 1872 внук Карлоса Старшего Карлос Младший, герцог Мадридский (1848—1909), развязал Вторую Карлистскую войну, но также потерпел поражение (1876). В 1883 его отец Хуан Карлос, граф де Монтисон (1822—1887), старший представитель карлистской ветви, объявил себя претендентом на французский престол в связи с прекращением линии Бурбон-Вандомов. После смерти Карлоса Младшего в 1909 притязания на французскую и испанскую короны унаследовал его сын Хайме, второй герцог Мадридский, а затем брат Альфонсо, герцог де Сан Хайме (1849—1936), с которым пресеклась карлистская ветвь. Несмотря на это, карлисты в 1936 отказались признать главой испанских Бурбонов Альфонса XIII и выдвинули новым кандидатом Франческо Саверио Бурбон-Пармского (1889—1977); ныне карлистским претендентом является его старший сын Карлос Уго (род. в 1930). Одним из претендентов на трон до 2014 года являлась родственница Карлоса Уго- Анна Мария Бурбон-Пармская (род. в 1932), но по причине плохого здоровья и неимения достаточных прав, отказалась от титула Герцогини Бурбон-Пармской, огласив о других наследниках (их список пока неизвестен).

Литература

• Бурбоны // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Бурбоны // Агамов А.М. Династии Европы 400--2016: Полная генеалогия владетельных домов. URSS. 2017. 1120 с. ISBN 978-5-9710-3935-8

Отрывок, характеризующий Испанские Бурбоны

Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.