Парни из Скоттсборо

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Парни из Ско́ттсборо (англ. Scottsboro Boys) — группа из девяти афроамериканских юношей, в 1931 году представших перед судом штата Алабама по обвинению в изнасиловании. Дело стало поворотной вехой в борьбе против расизма и за справедливый суд. Рассмотрение дела было проведено жюри, состоящим полностью из белых присяжных (англ.)русск., отмечено проявлениями лжесвидетельства, отменами приговоров, попытками линчевания и недобросовестностью суда.

25 марта 1931 года несколько хобо путешествовали на грузовом поезде между Чаттанугой и Мемфисом (штат Теннесси). Несколько белых юношей соскочили с поезда и сообщили шерифу, что на них напала шайка чёрных парней. Шериф созвал отряд, остановил и обыскал поезд у города Пейнт-рок (англ.)русск. (штат Алабама), арестовал негров и обнаружил двух белых девушек, которые обвинили негров в изнасиловании. Первое слушание дела состоялось в городе Скоттсборо (англ.)русск. (штат Алабама). В ходе трёх последующих судов обвиняемые получали недостаточную юридическую защиту. Все обвиняемые, кроме двенадцатилетнего Роя Райта, были признаны виновными и приговорены к смерти, обычному наказанию в штате Алабама для негров, осужденных за изнасилования белых женщин. Однако благодаря помощи Коммунистической партии США приговор был обжалован. Верховный суд штата Алабама (англ.)русск. подтвердил семь из восьми приговоров и назначил новый суд для тринадцатилетнего Джина Уильямса, поскольку тот был несовершеннолетним. Однако главный судья Джон С. Андерсон высказал несогласие и решил, что обвиняемые были лишены беспристрастного жюри, справедливого суда и наказания и эффективной защиты.

Дело было возвращено в суд нижней инстанции, судья разрешил перенос места слушания в город Декейтер (штат Алабама), был назначен судья Джеймс Хортон (англ.)русск.. В ходе повторных слушаний одна из предполагаемых жертв созналась, что история об изнасиловании была сфабрикована и заявила, что ни один из подсудимых до них не дотронулся. Жюри присяжных проголосовало за виновность подсудимых, но судья отменил вердикт и назначил новый суд. После новой серии судов вердикт остался неизменным. На третий раз жюри, где был один чернокожий присяжный, вынесло новый обвинительный вердикт. В итоге, с четверых обвиняемых были сняты обвинения, остальные пятеро получили сроки от 75 лет до пожизненного заключения. Трое отбыли меру наказания. Один был застрелен тюремным охранником. Двое бежали, были обвинены в преступлениях и возвращены в тюрьму. Кларенс Норрис, самый старший из подсудимых и единственный приговорённый к смертной казни, получил условно-досрочное освобождение, бежал и, начиная с 1946 года, прятался от властей. В 1976 его нашли, и губернатор штата Алабама Джордж Уоллес его помиловал. Норрис написал книгу о своих злоключениях. Последний из группы скончался в 1989 году.

Парни из Скоттсборо получили известность в то время, у них было много сторонников на Севере и много противников на Юге. В настоящее время дело рассматривается как судебная ошибка, которая положила конец существованию белых жюри на Юге. Дело послужило источником вдохновения при создании произведений литературы, музыки, театра, фильмов и телевидения.





Арест

25 марта 1931 года девять чернокожих юношей и несколько белых парней и две белые женщины[1] путешествовали на товарном поезде Южной железной дороги (англ.)русск. между Чаттанугой и Мемфисом (штат Теннеси)[2][3]. Близ туннеля под горой Лукаут (англ.)русск. между чёрными и белыми разгорелась драка и белые были изгнаны из поезда. Поезд был обыскан отрядом на станции Пейнт-рок, Алабама, согласно приказу «задержать каждого негра в поезде»[4]. Отряд арестовал девять негров за нападение[5].

Список арестованных составили: Олен Монтгомери (17 лет), Кларенс Норрис (19 лет), Хейвуд Паттерсон (18 лет), Ози Пауэлл (16 лет), Вилли Робертсон (16 лет), Чарли Уимс (16 лет), Джин Уильямс (13 лет) и братья Энди (19 лет) и Рой Райт (12 лет). Отряд обнаружил двух женщин, Руби Бейтс и Викторию Прайс, заявивших что их изнасиловали чёрные ребята[6]. Доктор обследовал жертв изнасилования. Широко разошлась их фотография, сделанная после ареста негров. Согласно законам Джима Кроу, бытующим на Юге, афроамериканец мог подвергнуться линчеванию, если хотя бы просто смотрел на белую женщину[7]. Новости об аресте и изнасиловании быстро распространились. Перед тюрьмой Скоттсборо собралась толпа линчевателей, требующих выдачи юношей[8].

Шериф Мэтт Ванн встал перед тюрьмой и обратился к толпе, заявив, что прикончит первого, кто посмеет войти в дверь. Затем он снял ремень и передал оружие одному из своих заместителей. Он прошёл через толпу, которая расступилась, чтобы пропустить шерифа, никто его не тронул. Шериф прошёл по улице и позвонил губернатору штата Бенджамину Миллеру (англ.)русск.[9], который отдал приказ созвать Национальную гвардию штата (англ.)русск., чтобы охранять здание тюрьмы[10], до этапирования арестованных в Гадсен (англ.)русск., где им предстояло выслушать обвинение и ожидать суда присяжных (полностью белых). Хотя изнасилование влекло за собой смертную казнь, арестованным не было позволено посоветоваться с адвокатом, большинство были неграмотны.

Судебный процесс в Скоттсборо

118 национальных гвардейцев штата Алабама, вооружённых автоматами, сопроводили заключённых в суд. В Скоттсборо проходил базарный день, в город съехались фермеры, продававшие свою продукцию и покупавшие необходимые им вещи. Вскоре образовалась толпа в несколько тысяч человек[11]. Ввиду непристойного характера показаний допуск в суд был ограничен[12]. Верховный суд впоследствии описывал ситуацию: «Слушание дела …происходило в напряжённой, враждебной атмосфере и взбудораженного общественного мнения»[13].

Суд проходил с необыкновенной скоростью перед полностью белой аудиторией. Чтобы избежать вспышки насилия, судья и прокурор желали ускорить ход судебных процессов. Суд над первым подсудимым занял полтора дня, остальных подсудимых судили одного за другим в течение одного дня. Судья предписал коллегии адвокатов штата Алабама осуществить юридическую защиту обвиняемых, но из всех адвокатов добровольцем вызвался только один, 69-летний адвокат Мило Муди, который десятилетиями не занимался защитой в суде[12]. Судья упросил Стефана Роди, адвоката по вопросам недвижимости из города Чаттануга, помочь Муди. Роди посетовал, что не располагал временем на подготовку к процессу и не знаком с законами штата Алабама, но согласился помочь Муди[14] со словами «Я буду идти впереди и помогу чем смогу»[15].

Вопреки общепринятой практике, Роди представил свидетельские показания своих клиентов и доводы потерпевших девушек. Ввиду настроения толпы Роди обратился к суду с просьбой перенести место слушания дела (англ.)русск., приводя в качестве аргументов газету и отчёты полиции[16], описав толпу как «побуждаемую любопытством»[15][17]. Судья Хоукинс установил, что толпа испытывала любопытство и не была враждебно настроена[18]. У защитников не было времени ни провести расследование, ни покопаться в законах[19][20]. В ходе трёх судебных разбирательств несовершеннолетние подсудимые предстали перед судом как взрослые[21].

Слушания

  • Первыми перед судом предстали Норрис и Уимс. В ходе допроса прокурором потерпевшая Виктория Прайс заявила, что она и потерпевшая Руби Бейтс стали свидетельницами драки, что у одного из чёрных парней было оружие и что все они изнасиловали её под угрозой ножа (буквально под остриём ножа). В ходе перекрёстного допроса адвокатом Роди Виктория Прайс оживляла атмосферу допроса остротами, вызывавшими взрывы хохота[22]. Доктор Бриджес заявил на допросе что у Виктории Прайс не было обнаружено вагинальных разрывов и что несколько часов назад в ней была сперма. Пострадавшая Руби Бейтс до того, как подверглась перекрёстному допросу, вообще не упоминала, что обе они были изнасилованы [23]. Обвинение закончило допросом трёх человек, заявивших, что чёрные парни напали на белых, выкинули их из вагона поезда и «напали» на белых девушек. Обвинение даже не вызвало в суд в качестве свидетелей ни одного из белых парней, участвовавших в драке[24].

В ходе допроса адвокатом подсудимый Чарльз Уимс показал, что не принимал участия в драке, что у Паттерсона был пистолет и что он вообще не видел в поезде белых девушек, пока поезд не достиг Пейнт-рока. Подсудимый Кларенс Норрис ошеломил суд, обвиняя других подсудимых. Он отрицал участие в драке и вообще то, что находился в полувагоне, где произошла драка, утверждал, что видел с крыши следующего вагона, как остальные негры насиловали девушек[23][25]. Других свидетелей защита в суд не вызывала. В ходе заключительной речи прокурор громогласно воскликнул: «Если вы не приговорите этих людей к смертной казни, электрический стул может быть также отменён»[26]. Защита вообще отказалась от заключительной речи (англ.)русск. и даже не привела доводов против применения смертной казни к своим подзащитным[26]. Суд начал рассмотрение следующего дела, когда жюри присяжных ещё находилось в комнате для совещаний. Первое жюри присяжных совещалось меньше двух часов, вынесло обвинительный вердикт и предложило в качестве меры наказания смертную казнь для Уимса и Норриса[27].

  • Суд над Паттерсоном начался, когда дела Норриса и Уимса ещё находилось на обсуждении жюри. Когда присяжные вернулись с вердиктом для первого суда, жюри присяжных для второго суда было в полном составе удалено из зала суда. Когда был объявлен обвинительный вердикт, зал суда и толпа вокруг суда разразились обвинительными криками. Музыкальная группа, прибывшая для участия в шоу компании Форд Мотор, заиграла «Hail, Hail the Gang’s All Here» и «There’ll be a Hot Time in the Old Town Tonight»[27][28]. Толпа торжествовала столь громко, что второе жюри, находившееся в зале суда, предположительно могло это слышать. После волнения защита пожаловалась на нарушение юридических норм в ходе суда, но судья Хоукинс отклонил протест, и допрос, как и второе судебное разбирательство, продолжился[29]. В ходе второго допроса прокурором Виктория Прайс в основном повторяла, что Паттерсон её изнасиловал. Она также обвинила Паттерсона в том, что он стрелял по одному из белых парней. От себя Прайс добавила: «Ни с кем из белых кроме мужа я не вступала в половые сношения. Я хочу, чтобы это знали»[27][28]. Доктор Бриджес повторил свои показания перед вторым жюри.

Другие свидетели показали, что «негров» вывели из того же полувагона, что и девушек. Фермер заявил, что видел белую женщину [на поезде] с чёрными парнями[30]. Паттерсон опять повторил, что видел Прайс и Бейтс в полувагоне, но ничего им не сделал. На перекрёстном допросе он показывал, что «все негры, кроме этих троих, изнасиловали девушку», но затем изменил свои показания, заявляя что вообще не видел «никаких белых женщин», пока поезд «не пришёл в Пейнт-рок»[31]. Юный брат Райта показал, что Паттерсон не принимал участия в изнасиловании, но что у девяти чёрных парней был секс с девушками[28]. На перекрёстном допросе Рой Райт показал, что Паттерсон «не принимал участия в изнасиловании» и что «у высокого чёрного попутчика был пистолет. Здесь он не присутствует». Он заявил, что тоже находился на крыше вагона и что у Кларенса Норриса был нож[32]. Другие подсудимые, Энди Райт, Джин Уильямс и Ози Пауэлл, показали, что вообще не видели женщин в поезде. Олен Монтгомери показал, что он ехал в одиночку и даже не знал, что случилось[33]. Жюри быстро осудило Паттерсона и приговорило его к смертной казни через электрический стул[34].

Следующий суд начался спустя минуты по окончанию предыдущего. Жюри опять было удалено из зала суда, когда оглашался вердикт по предыдущему суду[35]. Виктория Прайс снова подтвердила свои показания, добавив что негры разбились на две группы по шесть человек, чтобы изнасиловать её и Руби Бейтс. Прайс также обвинила Джина Уильямса в том, что он держал нож у её горла и обвинила остальных ребят, что у них были ножи[36]. В ходе перекрёстного допроса она углублялась в детали[34], добавив, что кто-то приставил нож к белому парню Джили во время изнасилований[34]. Суд также объявил перерыв для оглашения обвинительного вердикта предыдущим судом, на этот раз шума не было. Руби Бейтс подозвали к скамье обвиняемых для опознания пяти из двенадцати парней, вошедших в полувагон, вытолкавших белых и «изнасиловавших» её и Викторию Прайс[34]. Следующим свидетелем обвинения снова выступил доктор Бриджес, он повторил свои предыдущие показания.

На перекрёстном допросе Бриджес показал, что не выявил движения сперматозоидов в обеих женщинах. Он также показал что подсудимый Уилли Робертсон «болен сифилисом и гонореей в тяжёлой форме». Также доктор признал, что Прайс говорила ему что имела секс со своим мужем и что у Бейтс тоже были половые сношения до этого[37]. Защита вызвала в качестве свидетелей самих обвиняемых, новых доказательств предъявлено не было. Следующий свидетель обвинения показал, что Робертсон бежал по крыше поезда, перепрыгивая через вагоны, и что он находился в лучшей физической форме, чем он заявлял[37]. Сим Джили показал, что видел «всех пятерых в полувагоне», но не подтвердил, что видел как насиловали женщин[38]. Защита снова отказалась от заключительной речи. Неожиданно обвинение стало приводить новые аргументы. Защита энергично протестовала, но суд дал разрешение. Затем судья Хоукинс проинструктировал присяжных, заявив, что любой подсудимый, оказывавший помощь преступнику, виновен так же, как и сам преступник. Присяжные начали совещание в четыре часа после полудня[38].

  • Обвинение согласилось с тем, что не будет требовать смертной казни для 12-летнего Роя Райта, поскольку он слишком молод для этого[39]. Обвинение представило только показания потерпевших Прайс и Бейтс. В девять часов вечера того же дня дело перешло на рассмотрение жюри, оба жюри совещались в одно время.

Приговор

В четверг 9 апреля 1931 года в 9 утра пять подсудимых, представших перед судом в среду, были признаны виновными. По делу Роя Райта жюри не пришло к согласию, о чём и было заявлено (англ.)русск. в полдень. Все присяжные согласились, что он виновен, семеро из них настаивали на смертной казни, пятеро — на пожизненном заключении. Судья Хоукинс заявил о нарушении юридических норм в ходе судебного разбирательства[40]. Восемь осужденных были собраны 9 апреля 1931 года, их приговорили к смертной казни через электрический стул. По сообщению агентства Associated Press подсудимые вели себя «спокойно» и «стоически» в то время как судья Хоукинс выносил одному за другим смертный приговор[40]. Судья Хоукинс установил датой приведения приговора в исполнение 10-е июля 1931 года, самый краткий срок, разрешаемый штатом Алабама. После подачи апелляционных жалоб Верховный суд штата Алабама отложил исполнение приговора на неопределённый срок в 72 часа. Камеры парней из Скоттсборо соседствовали с камерой, где происходили казни, они слышали как проходила казнь Уильяма Хоукса 10 июля 1931 года[41], позднее они вспоминали, что он «умирал тяжело»[42].

Реакция Коммунистической партии США

Демонстрация в Гарлеме привлекла к делу внимание Коммунистической партии США. Член партии из Чаттануги Джеймс Аллен издавал газету Southern Worker и опубликовал материал о «бедственном положении мальчиков»[43]. Партия использовала своё легальное оружие, организацию International Labor Defense (англ.)русск. (ILD)[44], организации удалось убедить родителей осужденных доверить защиту адвокатам Джозефу Бродски и Джорджу У. Чемли. Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения также предложила свою помощь и услуги известного адвоката Кларенса Дарроу, однако парни из Скоттсборо решили доверить продвижение своих апелляционных жалоб ILD[39]. Чемли потребовал проведения новых судов для всех осужденных. Были проведены частные расследования, которые установили, что Прайс и Бейтс занимались проституцией в Теннесси, регулярно обслуживая белых и чернокожих клиентов[45]. Чемли предложил судье Хоукинсу принести показания под присягой, судья запретил читать это показание вслух. Защита убеждала, что есть доказательство того, что две потерпевшие лгали в зале суда. Чемли требовал перенести место суда из Скоттсборо, приводя в качестве аргумента шум толпы[46].

Рассмотрение апелляций Верховным судом штата Алабама

После того как судья Хоукинс отказал в ходатайстве о проведении нового суда, адвокат Джордж У. Чемли подал апелляцию. Ему удалось добиться отсрочки приведения приговора в исполнение. К Чемли присоединились адвокат Коммунистической партии Джозеф Бродски и адвокат ILD Ирвинг Шваб. Команда адвокатов упирала на то, что у их подзащитных не было достаточной юридической помощи, у адвокатов не было возможности подготовиться к делу, толпа оказывала воздействие на жюри присяжных и, наконец, исключение негров из состава жюри присяжных противоречило Конституции. Верховный суд штата не нашёл ошибок в ходе судебного процесса.

24 марта 1932 года Верховный суд штата Алабама отклонил апелляции семерых из восьми парней из Скоттсборо, оставив в силе приговоры суда низшей инстанции для всех, кроме 13-летнего Джина Уильямса, для которого назначили новый суд, поскольку он был подростком, что спасло его от грозящего ему электрического стула[47]. Верховный суд оставил в силе вердикт присяжных, подтвердил допрос Руби Бейтс, но пересмотрел показания различных свидетелей. Ввиду «найденного нового доказательства» суд постановил: «Нет сомнений, что подсудимые вступили в половые сношения с предполагаемой жертвой…с её согласия…поэтому подсудимым отказано в проведении нового суда»[20]. По поводу представления интересов подсудимых в ходе суда Верховный суд ответил «Интересы подсудимых представлял адвокат, который подверг свидетелей обвинения тщательному перекрёстному допросу и представил все доступные доказательства». Суд снова подтвердил семь из восьми приговоров и продлил срок приведения приговоров в исполнение.

Особое мнение судьи Андерсона

Главный судья Джон С. Андерсон выразил несогласие с приговором, согласившись с ходатайствами защиты. Андерсон постановил, что суд был необъективным, и энергично оспорил решение подтвердить приговоры. Андерсон писал: «В то время, как Конституция гарантирует обвиняемому скорое судебно разбирательство, очень важно, чтобы жюри присяжных было справедливым и беспристрастным, ex vi termini, свободным от предубеждений и предрассудков, и прежде всего от принуждения и запугивания»[48]. Андерсон указал на то, что солдаты Национальной Гвардии каждый день приводили подсудимых из камеры и что «одного этого факта было достаточно, чтобы оказать принудительный эффект на присяжных»[48]. Андерсон подверг критике представление интересов подсудимых. Он отметил, что адвокат Родс "отказался выступить в роли утверждённого адвоката и выступал только как amicus curiae. Он продолжил: „Подсудимым было отказано в перенесении суда в другой округ … возможности местного адвоката при подготовке к процессу были ограничены“[48]. Более того „их интересы должен был представлять по возможности более компетентный адвокат“[48].

В качестве примера недостаточно усердной подготовки к процессу со стороны защиты судья Андерсон указал на то, что защита не представила неоспоримых доводов [48]. По поводу волнения в зале суда Андерсон отметил, что „имел место взрыв аплодисментов…и это не могло не оказать влияния“[20]. Судья отметил, что наказание за изнасилование варьируется от десяти лет заключения до смертной казни, что следовало признать некоторых из ребят виновными в меньшей степени, чем остальных» и поэтому они должны были подвергнуться менее тяжкому наказанию. Андерсон заключил: «Независимо от того, насколько отвратительным было преступление, насколько ясными были доказательства, насколько деградировал или даже огрубел преступник, Конституция, закон, дух англо-американской свободы требует справедливого и беспристрастного суда»[20].

Рассмотрение апелляций Верховным судом США

10 октября 1932 года дело в атмосфере строгой секретности поступило на рассмотрение в Верховный суд США. Для представления интересов подсудимых в ходе рассмотрения апелляции организация ILD наняла адвоката Уолтера Поллака[49]. Штат Алабаму представлял окружной прокурор штата Томас Найт-младший. Поллак привёл доводы, что в отношении подсудимых не было проведено надлежащей правовой процедуры вследствие настроения толпы и назначения неподходящего адвоката и его недостаточных действий в ходе суда.

Напоследок Поллак заявил, что афроамериканцы систематически исключались из составов жюри присяжных и это противоречит 14-й поправке к Конституции[50]. Найт возразил, что настроение толпы не оказывало воздействие на суд и что Верховный суд штата Алабама установил, что суд был честным и представление интересов подсудимых адвокатом «действенным». Найт заявил суду, что не будет приносить «извинений»[50].

В своём решении, ставшим эпохальным, Верховный суд США отменил приговоры осужденным на основании того, что статьи о процессах Конституции США гарантируют эффективную помощь адвоката в ходе уголовного суда. В мнении, представленном судьёй Джорджем Садерлендом (англ.)русск. заявлялось что подсудимые были лишены эффективной юридической защиты. В тексте решения часто цитировалось мнение главного судьи верховного суда штата Алабамы Андерсона. Верховный суд не стал упрекать адвокатов Муди и Роди за недостаточную юридическую защиту, отметив, что оба адвоката заявили судье Хоукинсу, что у них не было времени для подготовки к процессу. Вместо того, чтобы удовлетворить просьбу адвокатов, судья Хоукинс «незамедлительно устремился в суд»[51]. Эта победа не сделала парней из Скоттсборо невиновными, суд постановил только, что судебная процедура нарушила их права на соответствующий процесс согласно Пятой и Четырнадцатой поправкам. Верховный суд направил дело обратно судье Хоукинсу для проведения повторного суда.

Судебный процесс в Декейтере

Когда дело, ставшее cause celebre (англ.)русск., вернулось судье Хоукинсу, он удовлетворил просьбу о перенесении места суда. Защита просила провести суд в городе Бирмингем, штат Алабама, но суд был перенесён в небольшой сельский район Декейтер штата Алабама. Дома предполагаемых жертв находились недалеко, район находился под контролем Ку-клукс-клана[52]. Американская коммунистическая партия продолжала осуществлять контроль над защитой подсудимых, наняв нью-йоркского адвоката Сэмюэля Лейбовича (англ.)русск., адвокат Джозеф Бродски остался в составе команды защиты. Дело было направлено окружному судье Джеймсу Эдвину Хортону (англ.)русск. и рассматривалось в округе Морган. Назначение Хортона вызвало возбуждение местного населения. В ходе судебного процесса Хортон возил в своём автомобиле заряжённый пистолет[52].

За два года прошедших с начала первых судов враждебность местного населения к парням из Скоттсборо не утихла. Однако некоторые считали подсудимых жертвами закона Джима Кроу. Около ста репортёров заняли мести для прессы в зале суда. Сотни остальных расположились на газоне у здания суда. Национальные гвардейцы в одноцветной форме смешались с толпой, озираясь в поисках любого тревожного признака. Люди шерифа доставляли подсудимых в зал суда в патрульной машине под охраной двух машин с вооружёнными автоматами помощниками шерифа. В зале суда парней из Скоттсборо, одетых в голубые тюремные комбинезоны (за исключением Роя Райта который не был осужден. Он носил повседневную одежду. Birmingham News описывала его «одетым как жиголо из Джорджии»[53]), посадили на скамью. Их охраняли гвардейцы. Лейбович выразил своё доверие «богобоязненному народу Декейтера и округа Морган»[53] и затем подал предварительное ходатайство об аннулировании обвинительного заключения на том основании, что чернокожие систематически исключались из состава большого жюри. Хотя его ходатайство было отклонено, этот вопрос поднимался в текстах последующих апелляций. Окружной прокурор Томас Найт ответил на ходатайство защиты «Штат не пойдёт ни на какие уступки. Сядьте на своё место»[53].

Лейбович вызвал редактора еженедельной газеты Скоттсборо, который показал, что ни разу не слышал о чернокожем присяжном в Декейтере потому что «они все воры»[54]. Затем он вызвал мировых судей для объяснения отсутствия афроамериканцев в составах жюри округа Джексон. На обвинения Лейбовича, что они исключают негров из составов жюри, они, казалось, не понимали, в чём их обвиняют. Выглядело так, будто исключения негров происходят непроизвольно[55]. Возможно, что местные судьи вообще никогда не думали о неграх, лишённых права голосовать, после того как конституция штата Алабама (англ.)русск. лишила их гражданских прав. Лейбович вызывал местных негритянских дипломированных специалистов для того, чтобы показать их пригодность в качестве присяжных. Лейбович вызвал Джона Сэндфорда, афроамериканца из Скоттсборо. Когда Найт начал обращаться с ним без уважения, Лейбович вскочил на ноги и заявил: «А сейчас слушайте, господин окружной прокурор, я предупредил вас дважды об обращении с моими свидетелями. [Прошу вас] в последний раз, отойдите в сторону, уберите палец от его глаз и называйте его мистером»[56]. Судья резко оборвал Лейбовича[57]. После отклонения ходатайства эта законная просьба позднее привела к второму удивительному решению Верховного суда США.

Суд над Паттерсоном

Судья Хортон назначил первым судебным процессом дело Паттерсона и начал отбор состава присяжных. Лейбович выразил протест, что афроамериканские присяжные опять оказались исключенными из состава коллегии присяжных. Он спросил чиновника, занимающегося отбором состава присяжных, есть ли негры вообще в списках кандидатов в присяжных, а затем усомнился в честности его ответа[54]. Этот допрос белого чиновника проходил в присутствии местных жителей, «методично жующих табак»[58]. Этой ночью Национальная Гвардия выставила пятерых часовых с примкнутыми штыками перед резиденцией Лейбовича[58]. К концу пятницы был отобран состав присяжных, которые были изолированы в отеле Lyons[58].

2 апреля в понедельник в первый день суда над Паттерсоном у здания суда собралась толпа. Пострадавшая Виктория Прайс всего за шестнадцать минут рассказала свою историю без «ярких деталей», которым она прибегала в ходе судов в Скоттсборо[59]. Защита потребовала, чтобы она говорила под присягой и под протокол, чтобы учесть любые несоответствия. Найт вытащил из своего портфеля разорванные трусы и предложил их обозрению присяжных[59]. Лейбович использовал модель поезда длиной в 32 фута, которую он положил перед местом свидетелей, чтобы проиллюстрировать различные моменты позиции защиты[59]. Когда он попросил Прайс показать на модели место, где пострадавшая была изнасилована, она ответила: «Поезд был больше. Намного больше. Это игрушка»[59]. Лейбович позднее признал, что Прайс была одной из самых несгибаемых свидетелей, которых он когда-либо допрашивал[60]. Её ответы были уклончивы и насмешливы. Она часто прибегала к ответам: «Я не могу вспомнить» или «Я не буду говорить». В один из моментов, когда Лейбович уличил свидетельницу в противоречии показаний, она воскликнула, указав пальцем на Паттерсона «Одну вещь я никогда не забуду, это то, что тот, кто сидит справа, изнасиловал меня»[59]. Адвокат задал вопрос о её блуде и внебрачных связях в Хантсвилле, но суд поддержал протест обвинения. Прайс настаивала, что провела вечер перед поездкой в поезде в доме миссис Кали Броши в Чаттануга. Лейбович спросил, может быть, она провела вечер в притоне бродяг с Лестером Картером и Джеком Тиллером, но она отрицала это. Лейбович заявил, что миссис Калли Броши это вымышленный персонаж рассказа газеты «Saturday Evening Post (англ.)русск.» и предположил, что рассказ Прайс является таким же вымыслом[61].

Историк Джеймс Гудмен заключает «Лейбович уже имел дело с закалёнными свидетелями, Прайс была ещё не самой испорченной из них. Также она была не первой, кто прибегали к изумлённым взглядам. Когда её припирали к стенке, казалось, что она вскочит с места и ударит адвоката. Она не была первой свидетельницей, которые вели себя уклончиво, саркастически и грубо. Однако она была первой свидетельницей, прибегающей к доводам о пробелах в памяти, грубости, полному отсутствию вежливости и временами даже к незнанию, что давало ей большое преимущество»[62]. Большинство белых, находящихся в зале суда, испытывали неприязнь к Лейбовичу за то, что он был евреем из Нью-Йорка, нанятым коммунистами, и за то что он обращался с белой южанкой (даже из низшего класса) как со враждебным свидетелем[62]. Некоторые сомневались в том, что ему удастся покинуть Декейтер живым. Капитан Национальной Гвардии Джо Барелсон обещал судье Хортону, что будет защищать Лейбовича и подсудимых «пока у нас будут патроны или живые солдаты»[62]. Когда капитан Барелсон получил известие, что к ним движется группа, имевшая цель «позаботиться о Лейбовиче», он поднял разводной мост через реку Теннесси, чтобы отсечь эту группу от Декейтера. В то же время судья Хортон осознавал, что местные жители также представляют опасность для подсудимых. В один из моментов заседания он удалил присяжных из зала и обратился к публике в зале суда: «Я хотел бы, чтобы было известно: эти заключённые находятся под защитой суда. Этот суд намерен защищать этих заключённых и прочих участников судебного заседания»[63]. Письма с угрозами приходили также и с Севера. Одно из писем, пришедших из Чикаго, гласило: «Если эти парни умрут, за полгода в вашем штате умрут пятьсот человек»[64]. В ходе перекрёстных допросов Лейбович систематически разбивал показания каждого свидетеля обвинения.

Во время перекрёстного допроса доктора Бриджеса он задал ему вопрос «Вы можете сказать обо всём деле только то, что обе женщины показали, что имели половые сношения?»[65]. Билетёр станции Пейнт-рок У. Г. Хилл показал, что видел женщин и негров в одном вагоне, но на перекрёстном допросе признал, что не видел женщин, пока те не покинули поезд. Полицейский Том Русо первоначально сделал схожее показание, но на перекрёстном допросе признал, что нашёл подсудимых в разных вагонах в начале поезда. Ли Адамс, показавший, что видел драку, позднее признал, что находился в четверти мили от железнодорожных путей. Ори Доббинс повторил, что видел женщин, пытающихся выпрыгнуть из поезда, но Лейбович представил фотографии, доказывающие что Доббинс вообще не мог видеть того, о чем говорил. Доббинс также настаивал на том, что видел девушек в женской одежде, хотя другие показывали, что они были в комбинезонах[66]. Обвинение отказалось от допроса доктора Марвина Линча (другого доктора, проведшего обследования), поскольку они повторяли предыдущие показания. Много лет спустя судья Хортон заявил, что Линч признался в том, что женщины не были изнасилованы и смеялись, когда он их осматривал. Он заявил, что если бы он дал показания в пользу защиты, то с его практикой в округе Джексон было бы покончено. Думая, что Паттерсон будет оправдан, судья Хортон не стал вынуждать доктора Линча давать показания, но до его сознания начало доходить, что подсудимые были невиновны[67].

Защита

Лейбович начал свои действия, вызвав жителя Чаттануги Далласа Рамси, который показал, что его дом соседствовал с притоном хобо, о котором упоминалось ранее, и то, что он видел, как Прайс и Бейтс сели там на поезд вместе с белым юношей. Это произошло утром в день предполагаемого изнасилования[68]. Железнодорожный пожарный Перси Рикс показал, что видел двоих девушек, пробежавших вдоль правой стороны поезда после того, как тот остановился в Пейнт-роке. Женщины бежали, будто пытаясь ускользнуть от полиции. Лейбович вызвал на допрос гинеколога из Чаттануги доктора Эдварда А. Рейхмана, который показал, что ситуация, когда женщину насилуют шестеро мужчин и на ней остаются только следы спермы, невозможна[69]. Затем Лейбович вызвал Лестера Картера, показавшего, что он имел половые отношения с Бейтс, а Джек Тилер занимался сексом с Прайс за два дня до предполагаемого изнасилования. Он показал, что ехал на поезде утром в день арестов и Прайс просила молодого Орвилла Джилли подтвердить, что была изнасилована, на что тот приказал ей «убираться в ад». Обвинитель округа Морган Уэйд Райт подверг Картера перекрёстному допросу. Райт пытался выбить признание из Картера о том, что его показания куплены Коммунистической партией, но свидетель отрицал это. Однако он признал, что адвокат защиты Джозеф Бродски заплатил за него ренту и купил ему новый костюм[70]. Пятеро подсудимых показали, что не видели Прайс и Бейтс до того, как поезд остановился в Пейнт-роке. Уилли Робертсон показал, что страдает от сифилиса с язвами, что мешает ему ходить пешком и что он находился в машине в конце поезда. Олен Монтгомери показал, что ехал один в цистерне всю поездку и не знал ничего ни о драке, ни о предполагаемом изнасиловании. Оззи Пауэлл сказал, что не участвовал в драке, но видел драку между белыми со своей позиции между вагоном и полувагоном, куда он прицепился. Он заявил, что видел, как белые ребята спрыгивали с поезда. Робертсон, Монтгомери и Пауэлл отрицали, что были знакомы друг с другом и с другими подсудимыми до этого дня. Энди Райт, Джин Уильямс и Хейвуд Паттерсон показали, что они ранее знали друг друга и не видели женщин, пока поезд не остановился в Пейнт-роке. Найт спрашивал их по поводу предполагаемых различий в показаниях, которые они дали сейчас и ранее на суде в Скоттсборо. Однако подсудимые стояли на своём[65]. Хейвуд Паттерсон показал, что вообще не видел женщин до остановки в Пейнт-роке. В ходе перекрёстного допроса Найт кричал, грозил пальцем, бегал взад-вперёд перед подсудимым[64]. В один из моментов Найт задал вопрос: «Вас судили в Скоттсборо?». Паттерсон ответил: «Меня подставили в Скоттсборо». Найт воскликнул: «Кто приказал вам сказать это?» Паттерсон ответил: «Я приказал себе сказать это».

После того, как защита попросила перерыв, кто-то передал Лейбовичу записку. Посовещавшись вполголоса, адвокаты заняли свои места. Лейбович вызвал одного из последних свидетелей. Было известно, что Руби Бейтс отсутствовала. За несколько недель до суда она исчезла из своего дома в Хантсвилле, всем шерифам штата Алабамы было приказано искать её, поиски не увенчались успехом[57]. В этот момент двое охранников, вооружённых винтовками с примкнутыми штыками открыли двери суда, и вошла Бейтс «в стильной одежде, с опущенными глазами»[71]. Все повернулись. Судья Хортон вытаращил глаза. Прокуроры были в ярости. Спутница Бейтс Виктория Прайс, узнав её, бросила свирепый взгляд. Окружной прокурор Найт обратился к Прайс с предупреждением: «Держите себя в руках»[71].

Девушку, предполагаемую жертву изнасилования, привели к присяге. После того, как защита в ходе перекрёстных допросов разрушила показания стольких свидетелей, казалось, что показания Бейтс станут последним ударом по позиции обвинения. Бейтс показала, что никакого изнасилования не было, и никто из подсудимых не трогал её и даже не разговаривал с ней. На вопрос подверглась ли она изнасилованию 25 марта 1931, Бейтс ответила: «Нет, сэр». На вопрос, почему она лгала ранее, Бейтс ответила «Я солгала только из-за Виктории. Она сказала что мы, возможно, останемся в камере, если не придумаем историю после того, как пересечем границу штата вместе с мужчинами». Бейтс заявила, что Прайс сказала «Мне будет всё равно, даже если всех негров в Алабаме посадят в кутузку»[71]. Она признала, что за два дня до выдвижения обвинений вступала в половые сношения с Честером Картером на сортировочной станции Хантсвилла. Наконец, она показала что была в Нью-Йорке и решила вернуться в Алабаму, чтобы сказать правду по настоянию преподобного Гарри Эмерсона Фосдика (англ.)русск. из Нью-Йорка[71]. На перекрёстном допросе Найт задал вопрос Бейтс, где она раздобыла свою стильное пальто, шляпу и туфли. Бейтс ответила, что за одежду заплатила Коммунистическая партия. Жюри присяжных сразу же утратило своё к ней доверие. Судья Хортон предупредил зрителей в зале суда, что если они не прекратят смеяться над её показаниями, то он прикажет удалить их из зала.

Заключительные речи

В заключительной речи обвинение попыталось сыграть на антисемитских высказываниях[72]. Уэйд Райт подливал масла в огонь, называя Лестера Картера, парня Руби Бейтс, «мистером Катерински» и «самым миловидным евреем» которого он когда-либо видел. Он говорил: «Известно ли вам, что свидетели защиты покупаются и оплачиваются? Надеюсь, бог смилостивится над душой Руби Бейтс. Сейчас вопрос стоит в том: Будет ли правосудие в штате Алабама покупаться и продаваться за деньги евреев из Нью-Йорка»[73]. Лейбович выразил протест и попросил провести новый суд. Судья Хортон отказался провести новый суд, при этом он заявил жюри присяжных «не принимать эти замечания к сведению»[74]. Один из авторов описывает заключительную речь Райта как «ныне известная травля евреев перед жюри».

Автор писал: «Пока Райт не начал свою речь, большинство газетчиков полагали, что есть зыбкий шанс на оправдание, по крайней мере, шанс на то, что жюри присяжных не придёт к единому мнению. Но… После этого защита оказалась беспомощной»[75]. В своей заключительной речи Лейбович назвал речь Райта обращением к местному фанатизму, назвал слова Райта о коммунистах «одурманиванием» жюри. Он описал себя как патриота, «рузвельтовского демократа», служившего в газете Stars and Stripes в годы Первой мировой войны, «когда не говорилось о евреях или не евреях, белых или чёрных»[72]. На замечание Райта о «еврейских деньгах» Лейбович указал, что защищает парней из Скоттсборо бесплатно и при этом ещё и оплачивает расходы жены. Лейбович убеждал: «Я желаю только увидеть, как этому бедному слабоумному цветному мальчику, находящемуся здесь, и прочим подсудимым, проходящим по другим делам, выпадет на игральных костях счастливое число. Это потому что я полагаю, перед богом, что они есть жертвы подлого заговора»[76]. Лейбович со смаком атаковал Прайс, называя её показания «глупой, презренной, возмутительной ложью»[76]. Адвокат закончил речь молитвой «Отче наш» и призвал жюри присяжных или оправдать подсудимых или назначить им смертную казнь и ничего третьего[76]. Окружной прокурор Найт выступил с опровержением, он закричал, что если жюри установит невиновность Хейвуда, то присяжным нужно будет «надеть ему на шею гирлянду из роз, накормить ужином и отправить в Нью-Йорк». Он продолжил, что исходя из доказательств «может быть только один вердикт — смерть на электрическом стуле за изнасилование Виктории Прайс»[77].

Коллегия присяжных начала совещаться в субботу утром и объявила, что вынесла вердикт, на следующее утро в десять часов, в то время как многие жители Декейтера находились в церкви. Старшина присяжных Джин Бейли вручил написанный от руки вердикт судье Хортону. Жюри присяжных приняло вызов Лейбовича, установило, что подсудимый был виновен и приговорило Хейвуда Паттерсона к смертной казни на электрическом стуле[78]. Джин Бейли одиннадцать часов выступал за пожизненное заключение, но в итоге согласился применить смертную казнь[78].

Новый суд над Паттерсоном

Защита обратилась с просьбой о новом суде. Полагая, что подсудимые невиновны, судья Джеймс Эдвин Хортон согласился отклонить обвинительный вердикт. Хортон постановил, что в настоящее время оставшиеся подсудимые не смогут рассчитывать на справедливый суд и отложил суды над ними на неопределённый период. Он знал, что это может стоить ему места, так как его не перевыберут[79].

Судья Хортон принял решение провести новый суд в городе Атенс округа Лаймстоун (штат Алабама), и зачитал решение потрясённым присяжным и разъярённому Найту.

«Эти женщины показали…что несправедливо обвинили двоих негров…Эта тенденция со стороны женщин показывает, что они имеют предрасположенность к ложным обвинениям…Суд больше не будет искать новых доказательств».

— судья Джеймс Э. Хортон

Хортон назначил новый суд. Для Паттерсона он должен был стать четвёртым.

Когда судья Хортон объявил о своём решении, Найт заявил, что повторит попытку осудить Паттерсона. Он сказал, что нашёл Орвилла Джилли, белого парня из полувагона, который полностью подтвердит рассказ Виктории Прайс. Также по просьбе Найта судью Хортона заменили на судью Уильяма Вашингтона Каллахана. Каллахан был расистом и сообщил жюри присяжных, что ни одна белая женщина не вступит добровольно в половые отношения с чёрным[80].

Новые суды под председательством Каллахана

Суды в Декейтере проходили с ноября 1933 по июль 1937. Судья Каллахан изъявил желание, чтобы о деле не упоминалось «на первых полосах американских газет»[81]. Он запретил фотографам находиться в зале суда и велел убрать печатные машинки[78] со словами «Здесь больше не будут делать картинки». Судья приказал, чтобы суды начинались по вечерам, и отвёл на каждый суд строгий трёхдневный срок[82]. Каллахан убрал охранников адвокатов защиты и убедил губернатора штата Алабамы Бенджамина Мика Миллера удалить Национальную гвардию. Защита попросила перенести место суда, представив показания сотен местных жителей, настроенных против обвиняемых, что показывало «преобладание предвзятого мнения» против подсудимых[83]. Обвинение возразило, что имеет доказательства лживости части этих показаний и показало, что более чем шестеро людей, давших показания, к этому времени уже умерли[84]. Защита пожаловалась, что получает многочисленные угрозы смерти, на что судья ответил, что сам он и команда обвинения получила ещё больше угроз от коммунистов. Просьба была отклонена[85]. Лейбович заставил члена комиссии адвоката Муди и клерка округа Джексон С. А. Ванна просмотреть все списки присяжных, чтобы показать, что они не содержат имён негров. После нескольких часов чтения списков адвокат Муди объявил, что несколько имён принадлежит неграм[86].

Лейбович получил образцы почерка от всех присутствующих, пока кто-то не сказал, что почерк, похоже, принадлежит ему самому. Лейбович вызвал эксперта-графолога, который показал, что эти имена были добавлены бывшим членом жюри присяжных Морганом[87]. Судья Каллахан не постановил, что исключение кандидатур присяжных по расовому признаку является конституционным, а только то, что у защиты нет доказательств, о чём все хорошо знали. Позволив Лейбовичу сделать запись по этому поводу, судья Каллахан дал основания для повторной апелляции по делу в Верховный суд США. В дальнейшем это стало основанием для решения суда о том, что имело место исключение негров из состава жюри присяжных.

Новый суд над Хейвудом Паттерсоном в Декейтере начался 27 ноября 1933. Тридцать шесть потенциальных присяжных признали, что имеют по делу «определённое мнение»[87], что побудило Лейбовича обратиться с просьбой о перемене места суда. Каллахан отказал в просьбе[85]. Он исключил доказательство защиты, которое Хортон принял, воскликнув при этом «Судья Хортон не может [сейчас] помочь вам»[82]. В ходе процесса судья обычно принимал протесты обвинения и отклонял протесты защиты. Прайс снова показала, что дюжина вооружённых негров ворвалась в полувагон. Она сказала, что Паттерсон выстрелил и приказал всем белым кроме Джилли покинуть поезд[88]. Потерпевшая заявила, что негры порвали на ней одежду и периодически насиловали её, угрожая ножом, и указала на Паттерсона как на одного из насильников[89]. Прайс сказала, что негры изнасиловали её и Бейтс, после чего заявили, что увезут их на север или скинут их в реку[87]. Она показала, что упала, выходя из полувагона, потеряла сознание и, придя в себя, подошла к складу на станции Пейнт-рок.

Лейбович допрашивал её, пока судья Каллахан не остановил заседание до следующего дня. На следующее утро Лейбович подытожил, указав на множество расхождений между её различными версиями изнасилования. Судья Каллахан прерывал перекрёстные допросы Прайс, называя вопросы защиты «спорами со свидетелем», «несущественными», «бесполезными», «потерей времени» и даже «незаконными»[90]. Несмотря на множество противоречий, Прайс стойко отстаивала свои показания, что Паттерсон изнасиловал её[91]. Показания Орвилла Джилли на суде в Декейтере стали некоторой сенсацией[89]. Он отрицал, что является «подкупленным свидетелем», повторяя свои показания о вооружённых неграх, приказавших белым выйти из поезда[88]. Он подтвердил рассказ Прайс об изнасиловании, добавив, что прекратил изнасилование, убедив негра, державшего оружие, приказать насильникам остановиться, «пока они не убили женщину»[92]. На перекрёстном допросе Лейбович долго допрашивал его о противоречиях между его рассказом и показаниями Прайс, но он оставался «спокойным»[92]. Джилли показал, что встретил Лестера Картера и женщин вечером перед предполагаемым изнасилованием и угостил их кофе и сандвичами. Каллахан прервал свидетеля, прежде чем Лейбович успел задать вопрос, а не ходил ли он «куда-нибудь с ними» этой ночью[93]. Обвинение вызвало нескольких белых фермеров, которые показали, что видели драку в поезде и девушек, «пытавшихся выйти», но подсудимые затащили их обратно[94].

Лестер Картер, показавший на первом суде в Декейтере, что Прайс и Бейтс вступали с ним и Джилли в половые отношения в притоне для хобо в Чаттануге до предполагаемого изнасилования (что могло объяснить наличие спермы, найденной в потерпевших) предстал перед судом в качестве свидетеля защиты. Но судья Каллахан не позволил ему повторить свои показания на суде, заявив, что любые подобные показания «несущественны». Руби Бейтс была, по-видимому, слишком больна, чтобы совершить поездку. Она подверглась операции в Нью-Йорке. Лейбович обратился с просьбой, чтобы было заслушано её показание под присягой в качестве предсмертного заявления (англ.)русск.. Бейтс оставалась в живых в течение трёхдневного перерыва в заседаниях, и судья Каллахан отклонил просьбу[95]. Хотя защита нуждалась в показаниях Бейтс, и её показание под присягой прибыло, дело было передано присяжным, и они так его и не заслушали полностью[96]. Хейвуд Паттерсон признал, что ругался с белыми парнями, но только потому что они начали первыми. Он отрицал, что видел белых женщин до станции Пейнт-рок. На перекрёстном допросе Найт предъявил материалы предыдущих показаний Паттерсона на суде в Скоттсборо, где он показал, что не трогал женщин, но видел, как пятеро других подсудимых насиловали их. Лейбович обратился с протестом, заявив, что Верховный суд США установил незаконность предыдущих показаний. Судья Каллахан допустил эти показания, хотя не допустил показаний Паттерсона, где он заявлял, что не видел женщин до Пейнт-рока[97].

Паттерсон объяснил расхождения в показаниях: «Мы были напуганы, и я не знал что говорю. Они сказали нам, что если мы не признаемся, то нас убьют — выдадут толпе снаружи»[93]. Паттерсон заявил, что когда подсудимые находились в тюрьме округа Джексон, им угрожали охранники и милиционеры. Он заявил, что им угрожали даже в присутствии судьи. Паттерсон указал на Х. Г. Бейли (H.G. Bailey), обвинителя на его суде в Скоттсборо, и заявил «И мистер Бейли вон там — он сказал что отправит всех ниггеров на электрический стул. Так или иначе в этом мире слишком много ниггеров»[93].

Заключительные речи проходили с 29 по 30 ноября без перерыва на день благодарения. Каллахан ограничил каждую речь двумя часами[98]. В ходе своей речи Найт объявил, что обвинение не ставит целью отмщение за то, что подсудимые сделали с Прайс. «То, что было сделано с ней, не может быть исправлено. То, что вы можете сделать сейчас — это вселить уверенность в то, что это не случится с другими женщинами». Лейбович выразил протест, что эта речь «взывает к страстям и предрассудкам» и обратился с просьбой признать нарушение юридических норм в суде. Найт согласился, что призыв к страстям имел место, и Каллахан отменил ходатайство. Найт продолжил: «Нас всех обуревают страсти, все мужчины в зале суда [готовы] защитить женщин Алабамы»[99]. Подводя итог его речи, обвинитель Уэйд Райт сделал обзор показаний и предупредил жюри: «Такого не должно случиться ни с одной женщиной, даже если она путешествует в вагоне-салоне, а не в полувагоне»[97].

Обвинитель Бейли напомнил жюри, что закон предполагает невиновность Паттерсона даже если Джили и Прайс описали «такую грязь, что её не может вымолвить человеческий язык». В конце он выступил в защиту женщин: «Вместо того, чтобы описывать их облик … у них хватило смелости поехать в Чаттанугу и посмотреть на честную работу»[97]. Бейли напал на позицию защиты: «Они сказали, что их подставили! С самого начала дела они кричат о том, что их подставили! Кто их подставил? Ори Доббинс их подставил? Брат Хилл их подставил? Мы сделали много плохого в Скоттсборо, разве не так? И теперь они пришли сюда и пытаются убедить вас, что такие события произошли в соседним с вами графстве»[100]. Судья Каллахан предупредил жюри, что Прайс и Бейтс были изнасилованы без применения силы, только по принуждению. Он проинструктировал присяжных: «Если изнасилована белая женщина, то закон подразумевает, что она не вступала и не вступит добровольно в половые отношения с осуждённым, с негром»[101]. Судья заявил присяжным, что если Паттерсон действовал «с целью пособничества, поощрения, помощи или соучастия» насильникам, то он виновен в такой же мере, что и сами насильники[101]. Судья объяснял присяжным, что им не нужно искать противоречий в показаниях Прайс. Если присяжные поверили ей, то этого достаточно для осуждения. Каллахан сказал, что он примет от них лишь два ответа — осуждение или оправдание, но он ожидает от присяжных только осуждения[102]. Журнал Time описывал события так: «Спустя двадцать шесть часов коричневая деревянная дверь открылась с громким стуком. Бейлиф выпустил присяжных (судивших Норриса). Председатель жюри извлёк влажную скомканную бумажку и передал её клерку. Паттерсон вяло улыбнулся, когда клерк зачитал ему третий смертный приговор»[103].

Как и предполагалось, судья Хортон потерпел поражение на перевыборах. Особенно тяжкое поражение он потерпел в округе Морган. На тех же выборах Томас Найт был избран заместителем губернатора (англ.)русск. штата Алабама[104].

Новый суд над Норрисом

Судья Каллахан начал отбор присяжных для процесса над Норрисом 30 ноября 1933 в полдень Дня Благодарения. На суде Прайс показала, что двое из парней были вооружены пистолетами, они вышвырнули белых парней с поезда, она пыталась выпрыгнуть из поезда, но её схватили, бросили в гравий, которым был заполнен полувагон, один из преступников держал её за ноги, а другой приставил ей нож к шее, один из парней изнасиловал и её, и Руби Бейтс[105]. Она заявила, что Норрис насиловал её, как и пятеро остальных. Каллахан не позволил Лейбовичу допросить Прайс о «преступлении на почве моральной распущенности». Он также не разрешил Лейбовичу задать вопрос, зачем она поехала в Чаттанугу (там она провела ночь) и спросить о Картере и Джилли. Каллахан также не дал Лейбовичу спросить о том, был ли у неё секс с Картером или Джилли. На перекрёстном допросе Прайс так часто бросала взгляды на Найта, что Лейбович обвинил её в том, что она ждёт сигнала. Судья Каллахан предупредил Лейбовича, что не потерпит «такой тактики» в своём зале суда[106].

Доктор Бриджес был свидетелем обвинения. На перекрёстном допросе Лейбович долго допрашивал его, пытаясь выбить из него признание о том, что изнасилование причинило бы намного больше повреждений, чем он обнаружил. Каллахан поддержал протест обвинения, постановив что «вопрос не основан на доказательствах»[107]. Руби Бейтс дала показание под присягой, находясь на больничной койке в Нью-Йорке. Это показание прибыло вовремя и могло быть зачитано перед жюри присяжных на суде над Норрисом. Судья Каллахан поддержал протест обвинения на чтение большей части показания, в том числе наиболее важной для защиты части, где Бейтс заявляла, что она и Прайс добровольно имели секс в Чаттануге в ночь накануне предполагаемого изнасилования. Лейбович зачитал оставшуюся часть показаний Бейтс, включая её версию о том, что случилось в поезде[108]. Она заявила, что с ними в полувагоне ехали белые юноши, затем в вагон вошли чёрные ребята, между ними вспыхнула драка и негры «исчезли» до того, как отряд полиции остановил поезд в Пейнт-роке. Она показала что её, Прайс и Джилли арестовали, и Прайс выдвинула обвинение в изнасиловании, проинструктировав её, чтобы она поддержала её версию, чтобы избежать тюремной камеры. Она повторила, что ни её, ни Прайс не насиловали[109]. Самого Норриса не допрашивали[108].

Обвинение и защита произнесли заключительные речи 4 декабря 1933 года. В своей речи Лейбович назвал позицию обвинения «презренным ложным обвинением, сделанным двумя бездельниками»[110]. Он попытался преодолеть предвзятое мнение, заявив «если у вас есть обоснованные сомнения, держитесь до конца. Стойте на своём, покажите, что вы люди, настоящие мужчины с красной кровью [в жилах]»[110]. Заключительная речь обвинения была короче и менее «ядовита», чем на суде над Паттерсоном. Она более упирала на доказательства, чем на предвзятое мнение жюри[110]. Лейбович выдвинул немало протестов по поводу обращения судьи Каллахана к коллегии присяжных. Газета New York Times описала Лейбовича как «давящего на судью так же, как если бы он был враждебным свидетелем»[111]. Мэр Нью-Йорка Фьорелло Ла Гуардия выделил двоих крепких физически полицейских для охраны Лейбовича. В ходе длительных совещаний присяжных судья Каллахан также отрядил на защиту Лейбовича двоих помощников шерифа округа Морган. Присяжные начали совещание 5 декабря. После 14 часов обсуждений присяжные вернулись в зал суда и вынесли обвинительный вердикт, приговорив Норриса к смерти. Он выслушал приговор стоически. Лейбович незамедлительно подал апелляцию, и Паттерсон и Норрис вернулись в камеру смертников тюрьмы Килби. Остальные подсудимые ожидали результата апелляций в тюрьме округа Джефферсон (англ.)русск. в Бирмингеме, штат Алабама. Лейбовича под усиленной охраной проводили на вокзал, и он отбыл на поезде в Нью-Йорк[112].

Отмена приговоров декейтерского суда

Дело «Норрис против штата Алабама» второй раз вернулось в Верховный суд США. Адвокаты Сэмюэль Лейбович, Уолтер Х. Поллак и Озмонд Франкель выступали со своими доводами по делу с 15 по 18 февраля 1935. Лейбович показал судьям, что имена негров были наспех добавлены к спискам присяжных. Судьи очень внимательно исследовали пункты. Томас Найт отстаивал мнение, что процесс отбора присяжных не зависел от цвета их кожи. В связи с тем, что дело Хейвуда Паттерсона было прекращено ввиду несвоевременной подачи апелляции, оно представлялось в нескольких версиях. Адвокаты Озмонд Френкель и Уолтер Поллак их оспаривали. [113].

Верховный суд США второй раз отменил приговор на основании того, что негры по расовым причинам были исключены из списков присяжных[114] и 1 апреля 1935 года второй раз вернул дела в штат Алабама для проведения нового суда. В письме суду главный судья Хьюз сделал замечание, что принцип равной защиты в суде Конституции США прямо запрещает штатам исключать граждан из списков присяжных только по расовым причинам[115]. Он заметил, что суд исследовал списки присяжных, наказал судью Каллахана и Верховный суд штата Алабама за утверждения, что негры не были исключены из списков присяжных. Согласно позиции Верховного суда, требовалось «что-то ещё». Суд заключил, что «просьба об отмене приговора … должна быть удовлетворена»[116]. Суд постановил, что было бы большой несправедливостью казнить Паттерсона, в то время как Норрис получил новый суд, утверждая при этом, что штату Алабаме следует также дать возможность для пересмотра дела Паттерсона[117]. Губернатор штата Алабама Бибб Грейвс (англ.)русск. проинструктировал каждого обвинителя и судью штата Алабама «Нравится нам это решение или нет…Мы должны допустить негров в комнаты присяжных. Штат Алабама соблюдёт высший закон Америки»[118].

Последние суды

После возвращения дела на доследование 1 мая 1935 года Виктория Прайс снова выдвинула под присягой обвинения в изнасилованиях против подсудимых, оставшись единственным свидетелем обвинения. Крид Конвер стал первым негром, избранным в большое жюри штата Алабама со времён Реконструкции. Так как предъявление обвинения могло быть выдвинуто двумя третями голосов, большое жюри проголосовало за то, чтобы выдвинуть обвинение против подсудимых. Томас Найт, занимавший пост заместителя губернатора, был назначен специальным обвинителем[119]. Лейбович признал, что южане смотрят на него как на чужака, и позволил местному адвокату Чарльзу Уаттсу стать ведущим адвокатом, сам Лейбович осуществлял поддержку. Судья Каллахан привлёк к суду всех подсудимых за исключением двух несовершеннолетних в Декейтере, где они все заявили о своей невиновности. Уаттс обратился с просьбой направить дело в федеральный суд, так как это дело затрагивало гражданские права, Каллахан тотчас отклонил просьбу. Он назначил 20 января 1936 года началом новых судов[120].

Заключительные решения и последствия

23 января Хейвуд Паттерсон был осужден за изнасилование и был приговорён к 75 годам заключения. В первый раз в истории штата Алабама негр избежал смертной казни за изнасилование белой женщины.[39]. В 1948 году Паттерсон бежал из тюрьмы и в 1950 году опубликовал «The Scottsboro Boy» после чего его поймало ФБР. После того как губернатор штата Мичиган отказался выдать Паттерсона штату Алабама, он был арестован за то, что во время драки в баре ударил ножом человека. Он был осужден за непредумышленное убийство. Паттерсон скончался от рака в 1952 году в тюрьме, отбыв один год из своего срока заключения по второму приговору. Кларенс Норрис был осужден 15 июля 1937 года за изнасилование и сексуальное посягательство и приговорён к смерти. Губернатор Грейвс заменил смертную казнь на пожизненное заключение. В 1946 году Норрис получил условно-досрочное освобождение, перешёл на подпольное положение, женился и прижил двоих детей.

В 1976 году его нашли в Бруклине. Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения и прокурор штата Алабама упросили губернатора Джорджа Уоллеса помиловать Норриса, что он и сделал в этом же году. Автобиография Норриса «The Last of the Scottsboro Boys» была опубликована в 1979 году. Норрис скончался 23 января 1989 года. Эндрю Райт был осуждён за изнасилование 22 июля 1937 и был приговорён к 99 годам. Он получил досрочное освобождение, но нарушил его условия и был возвращён в тюрьму. В 1950 он получил окончательное освобождение в Нью-Йорке. Чарли Уимс был осуждён за изнасилование 24 июля 1937 и был приговорён к 105 годам тюремного заключения. В 1943 он был освобождён досрочно, отбыв 12 лет в одной из худших тюрем страны. Ози Пауэлла отправили в тюрьму Килби вместе с Райтом и Норрисом. 24 января 1936 в ходе этапирования в тюрьму Бирмингема он достал карманный нож и ударил им одного из конвойных. Двое других предположительно оттащили его за скованные наручниками руки. Один из конвойных выстрелил Пауэллу в лицо. Пауэлл получил необратимое повреждение мозга[39].

Пауэлл был признан виновным в нападении на помощника шерифа и был приговорён к 20 годам. Штат не стал предъявлять обвинения в изнасиловании в качестве сделки с правосудием. Пауэлл был освобождён из тюрьмы в 1946. 24 июля 1937 года штат Алабама отозвал все обвинения против Уилли Робертсона, Олена Монтгомери, Джина Уильямса и Роя Райта. Четверо негров провели по шесть лет в тюрьме: взрослые в камере смертников. После того, как штат Алабама выпустил на свободу Роя Райта, комитет защиты Скоттсборо пригласил его на лекционный тур по стране. Позднее Райт вступил в ряды армии а затем в торговый флот (англ.)русск.. В 1959 Райт вернулся из длительного плавания по морю и заподозрил жену в супружеской неверности. Он застрелил жену из ружья, после чего застрелился сам[121].

26 июля 1936 года Хейвуд Паттерсон был отправлен на ферму тюрьмы штата Атмур. Все оставшиеся «парни из Скоттсборо» были отправлены в тюрьму Килби. Губернатор Грейвс планировал даровать им досрочное освобождение в 1938, но был разозлён их враждебностью и отказом признать свою вину, и отклонил досрочное освобождение. Руби Бейтс работала некоторое время оратором организации ILD. Она заявила, что «сожалеет о всех бедах, которых им причинила», причиной чего она назвала «запугиванием со стороны правящего класса в Скоттсборо». Позднее она работала на прядильной фабрике в Нью-Йорке, в 1938 вернулась в Хантсвилль. Виктория Прайс до 1938 работала на хлопкопрядильной фабрике в Хантсвилле, затем переехала во Флинтвилль, штат Теннесси.

Широкую известность получила книга Scottsboro: A Tragedy of the American South , опубликованная в 1969, однако там ошибочно утверждалось что Бейтс и Прайс уже ушли из жизни. В 1976 вышел фильм компании NBC Judge Horton and the Scottsboro Boys, там утверждалось, что защитой было доказано, что Бейтс и Прайс были проститутками. Обе они подали на компанию в суд. Бейтс скончалась в 1976 в штате Вашингтон, где проживала со своим мужем-плотником, её дело не рассматривалось. Дело Прайс первоначально было отклонено, но она подала апелляцию, Верховный суд согласился в 1977 выслушать её дело. Прайс не последовала совету своего адвоката и пришла к соглашению с NBC, на полученные от компании деньги она купила дом. Скончалась Прайс в 1983 в округе Линкольн, штат Теннесси[122][123]. Сегодня большинство жителей Скоттсборо признаёт несправедливость, произошедшую в их городе[124]. В январе 2004 город установил мемориальную доску в память об этом деле, рассматриваемом в здании окружного суда Джексона[125]. Согласно одному из репортажей: "87-летний старик-негр, посетивший церемонию установки, вспоминал, как его напугала реакция толпы при аресте парней, как в адрес заключённых раздавались угрозы. Говоря о решении установить доску, он заявил: «Я думаю, это сблизит расы, поможет взаимопониманию»[124].

В массовой культуре

  • Действие романа «Убить пересмешника» писательницы Харпер Ли происходят на Юге в 1930-е. Адвокат Аттий Финч защищает негра, обвинённого в изнасиловании. Часто заявляется, что актёр Том Робинсон воплотил дело парней из Скоттсборо, когда играл судью в одноимённом фильме, однако сама Харпер Ли заявила в 2005 году, что имела в виду нечто менее сенсационное, хотя дело парней из Скоттсборо послужило «той же цели» — отображению предвзятого мнения южан[126].
  • Американский певец и автор песен Ледбелли посвятил делу парней свою песню The Scottsboro Boys[127]. В ней он предупреждает «цветных» остерегаться, когда они едут в Алабаму. В песне содержатся строки «the man gonna get ya» и «Scottsboro boys [will] tell ya what it’s all about».
  • В 1998 году канал Court TV (англ.)русск. выпустил телевизионный документальный фильм по событиям судов в Скоттсборо, вошедший в сериал канала Greatest Trials of All Time[128].
  • Дэниэль Анкер и Барак Грудман в 2001 году выпустили документальный фильм «Scottsboro: An American Tragedy (англ.)русск.», номинированный на премию Оскар в номинации «Лучший документальный фильм».
  • В 2006 году вышел художественный фильм «Heavens Fall (англ.)русск.» по мотивам суда в Скоттсборо[129].
  • В феврале 2010 года состоялась премьера мюзикла «The Scottsboro Boys (англ.)русск.» на сценических площадках Бродвея Off Broadway[130]. В октябре 2010 года мюзикл был показан на сцене «Лицейского театра». Несмотря на хорошие отзывы на представления, не удалось привлечь широкую аудиторию, возможно, по причине спорного характера дела и его формата шоу негритянских певцов. 12 декабря 2010 года мюзикл был закрыт[131][132].

Напишите отзыв о статье "Парни из Скоттсборо"

Примечания

  1. ↑ Aretha, 2008, p. 10.
  2. ↑ Linder, Douglas O. [www.law.umkc.edu/faculty/projects/FTRIALS/scottsboro/SB_bSBs.html Biographies of the Scottsboro Boys]. UMKC School of Law (1999). Проверено 5 марта 2010. [www.webcitation.org/6JIrPs0qa Архивировано из первоисточника 1 сентября 2013].
  3. ↑ Powell v. Alabama, 1932, p. 49.
  4. ↑ Linder, pp. 549, 550.
  5. ↑ Acker, 2007, pp. 2—3.
  6. ↑ Linder, p. 550.
  7. ↑ Aretha, 2008, p. 9.
  8. ↑ Aretha, 2008, pp. 16—17.
  9. ↑ [www.pbs.org/wgbh/amex/scottsboro/index.html American Experience. Scottsboro: An American Tragedy]. PBS. Проверено 12 июля 2013. [www.webcitation.org/6JIrQSzy3 Архивировано из первоисточника 1 сентября 2013].
  10. ↑ Goodman, 1994, p. 6.
  11. ↑ Aretha, 2008, p. 30.
  12. ↑ 1 2 Acker, 2007, p. 18.
  13. ↑ Powell v. Alabama, 1932, p. 51.
  14. ↑ Goodman, 1994, p. 41.
  15. ↑ 1 2 Acker, 2007, p. 20.
  16. ↑ Linder, Douglas O. [www.law.umkc.edu/faculty/projects/FTrials/scottsboro/SB_HRrep.html American Civil Liberties Union report of change of venue testimony]. UMKC School of Law. Проверено 20 сентября 2009. [www.webcitation.org/6HhNwFgcL Архивировано из первоисточника 28 июня 2013].
  17. ↑ Patterson v. State, 1932, pp. 195, 196.
  18. ↑ Acker, 2007, p. 31.
  19. ↑ Patterson v. State, 1932, pp. 201, 206.
  20. ↑ 1 2 3 4 Weems et al. v. State, 1932, p. 215.
  21. ↑ Acker, 2007, pp. 20—21.
  22. ↑ Ransdall, Hollace. [law2.umkc.edu/faculty/projects/ftrials/scottsboro/SB_HRrep.html#REPORT%20ON%20THE%20SCOTTSBORO,%20ALA. Report on the Scottsboro, Alabama Case. The April, 1931 Trial]. UMKC School of Law (27 мая 1931). Проверено 26 января 2011. [www.webcitation.org/6JIrRXmKf Архивировано из первоисточника 1 сентября 2013].
  23. ↑ 1 2 Weems et al. v. State, 1932, pp. 215, 217—218.
  24. ↑ Acker, 2007, pp. 23—24.
  25. ↑ Acker, 2007, pp. 24—25.
  26. ↑ 1 2 Acker, 2007, p. 25.
  27. ↑ 1 2 3 Acker, 2007, p. 26.
  28. ↑ 1 2 3 Patterson v. State, 1932, pp. 195, 198.
  29. ↑ Acker, 2007, p. 38.
  30. ↑ Acker, 2007, p. 27.
  31. ↑ Goodman, 1994, p. 13.
  32. ↑ Patterson v. State, 1932, pp. 195, 198—199.
  33. ↑ Aretha, 2008, p. 39.
  34. ↑ 1 2 3 4 Aretha, 2008, p. 31.
  35. ↑ Aretha, 2008, p. 38.
  36. ↑ Acker, 2007, pp. 30—31.
  37. ↑ 1 2 Aretha, 2008, p. 33.
  38. ↑ 1 2 Powell v. State, 1932, pp. 201, 209.
  39. ↑ 1 2 3 4 Linder, Douglas O. [law2.umkc.edu/faculty/projects/FTrials/scottsboro/SB_acct.html The Trials of ‘The Scottsboro Boys’]. UMKC School of Law. Проверено 27 мая 2011. [www.webcitation.org/6JIrS9abh Архивировано из первоисточника 1 сентября 2013].
  40. ↑ 1 2 Aretha, 2008, p. 34.
  41. ↑ [www.doc.state.al.us/execution.asp Inmates Executed in Alabama]. Alabama Department of Corrections. Проверено 12 июля 2013. [www.webcitation.org/6JIrSjWhv Архивировано из первоисточника 1 сентября 2013].
  42. ↑ Acker, 2007, p. 41.
  43. ↑ Goodman, 1994, p. 27.
  44. ↑ [www.courttv.com/archive/greatesttrials/scottsboro/players.html Greatest Trials]. Court TV. — «A wing of the Central Committee of the Communist Party of the United States, devoted to the defense of people it perceived as victims of a class war. The ILD saw African Americans in the deep South as an oppressed nation that needed liberation»  Проверено 12 июля 2013. [www.webcitation.org/6JIrTd4Ri Архивировано из первоисточника 1 сентября 2013].
  45. ↑ Aretha, 2008, p. 27.
  46. ↑ Goodman, 1994, p. 57.
  47. ↑ Powell v. State, 1932, p. 213.
  48. ↑ 1 2 3 4 5 Weems et al. v. State, 1932, p. 214.
  49. ↑ O’Neil, Dan. [web.archive.org/web/20090716022314/www.fac.org/about.aspx?item=First_Amendment_lawyers Walter Pollak (1887–1940)]. First Amendment Center (15 июля 2009). Проверено 20 сентября 2009.
  50. ↑ 1 2 Acker, 2007, p. 49.
  51. ↑ Powell v. Alabama, 1932, p. 45.
  52. ↑ 1 2 Linder, p. 554.
  53. ↑ 1 2 3 Linder, p. 555.
  54. ↑ 1 2 Linder, p. 556.
  55. ↑ Goodman, 1994, p. 121.
  56. ↑ Goodman, 1994, pp. 120—121.
  57. ↑ 1 2 Acker, 2007, p. 59.
  58. ↑ 1 2 3 Linder, p. 557.
  59. ↑ 1 2 3 4 5 Linder, p. 560.
  60. ↑ Linder, pp. 560—561.
  61. ↑ Goodman, 1994, pp. 126—127.
  62. ↑ 1 2 3 Goodman, 1994, p. 127.
  63. ↑ Linder, p. 565.
  64. ↑ 1 2 Linder, p. 566.
  65. ↑ 1 2 Goodman, 1994, p. 129.
  66. ↑ Goodman, 1994, p. 128.
  67. ↑ Linder, p. 564.
  68. ↑ Goodman, 1994, p. 128—129.
  69. ↑ Acker, 2007, p. 68.
  70. ↑ Acker, 2007, p. 69.
  71. ↑ 1 2 3 4 Linder, p. 567.
  72. ↑ 1 2 Goodman, 1994, pp. 132—133.
  73. ↑ Goodman, 1994, p. 132.
  74. ↑ Linder, p. 568.
  75. ↑ Hammond (Jr.), John Henry. [newdeal.feri.org/nation/na33465.htm The South Speaks]. The Nation. Проверено 20 сентября 2009. [www.webcitation.org/6JIrULJAt Архивировано из первоисточника 1 сентября 2013].
  76. ↑ 1 2 3 Goodman, 1994, pp. 133—134.
  77. ↑ Linder, p. 569.
  78. ↑ 1 2 3 Linder, p. 571.
  79. ↑ Linder, p. 573.
  80. ↑ Linder, pp. 576—577.
  81. ↑ Linder, Douglas O. [www.law.umkc.edu/faculty/projects/FTrials/scottsboro/SB_bCalla.html Retrial by Judge Callahan]. UMKC School of Law. Проверено 20 сентября 2009. [www.webcitation.org/6JIrUxqFC Архивировано из первоисточника 1 сентября 2013].
  82. ↑ 1 2 Acker, 2007, p. 102.
  83. ↑ Acker, 2007, pp. 103—104.
  84. ↑ Acker, 2007, p. 104.
  85. ↑ 1 2 Goodman, 1994, p. 216.
  86. ↑ Acker, 2007, p. 109.
  87. ↑ 1 2 3 Acker, 2007, p. 110.
  88. ↑ 1 2 Goodman, 1994, p. 221.
  89. ↑ 1 2 Goodman, 1994, p. 224.
  90. ↑ Acker, 2007, p. 111.
  91. ↑ Acker, 2007, p. 112.
  92. ↑ 1 2 Goodman, 1994, p. 225.
  93. ↑ 1 2 3 Daniell, F. Raymond // The New York Times. — November 19, 1933.
  94. ↑ Goodman, 1994, pp. 221, 226.
  95. ↑ Acker, 2007, p. 118.
  96. ↑ Goodman, 1994, p. 225—226.
  97. ↑ 1 2 3 Goodman, 1994, p. 226.
  98. ↑ Acker, 2007, p. 120.
  99. ↑ Goodman, 1994, p. 220.
  100. ↑ Goodman, 1994, p. 226—227.
  101. ↑ 1 2 Goodman, 1994, p. 227.
  102. ↑ Linder, p. 577.
  103. ↑ Time Magazine. — December 11, 1933.
  104. ↑ Linder, p. 580.
  105. ↑ [www.law.umkc.edu/faculty/projects/FTrials/scottsboro/Exprice.htm Trial excerpt of Virginia Price]. UMKC School of Law. Проверено 20 сентября 2009. [www.webcitation.org/6JIrVYNQd Архивировано из первоисточника 1 сентября 2013].
  106. ↑ Acker, 2007, p. 127.
  107. ↑ Acker, 2007, p. 128.
  108. ↑ 1 2 Acker, 2007, p. 129.
  109. ↑ Acker, 2007, pp. 130—131.
  110. ↑ 1 2 3 Acker, 2007, p. 131.
  111. ↑ The New York Times. — December 5, 1933.
  112. ↑ Acker, 2007, p. 134.
  113. ↑ Acker, 2007, p. 144.
  114. ↑ Norris v. Alabama, 1935.
  115. ↑ Norris v. Alabama, 1935, pp. 587, 589.
  116. ↑ Norris v. Alabama, 1935, pp. 587, 595—596.
  117. ↑ Patterson v. Alabama, 1935, pp. 600, 606—607.
  118. ↑ Acker, 2007, p. 149.
  119. ↑ Acker, 2007, p. 155.
  120. ↑ A Scottsboro Chronology.
  121. ↑ [www.pbs.org/wgbh/amex/scottsboro/peopleevents/p_lwright.html American Experience. People & Events: Leroy “Roy” Wright, 1918–1959]. PBS. Проверено 12 июля 2013. [www.webcitation.org/6JIrW89Ek Архивировано из первоисточника 1 сентября 2013].
  122. ↑ Montell, William Lynwood. Tales from Tennessee Lawyers. — 2005.
  123. ↑ Bienen & Geis, 1998.
  124. ↑ 1 2 Acker, 2007, pp. 208—209. Ошибка в сносках?: Неверный тег <ref>: название «Acker.E2.80.942007.E2.80.94.E2.80.94208.E2.80.94209» определено несколько раз для различного содержимого
  125. ↑ Acker, 2007, p. 208.
  126. ↑ Shields, Charles J. Mockingbird: A Portrait of Harper Lee. — P. 118.
  127. ↑ [www.artistdirect.com/nad/window/media/page/0,,118822-507464,00.html Leadbelly – Let It Shine on Me]. ARTISTdirect. Проверено 20 сентября 2009. [www.webcitation.org/6JIrWvLRn Архивировано из первоисточника 1 сентября 2013].
  128. ↑ [imdb.com/title/tt0278402/ Crime Stories: “The Scottsboro Boys” (1998)]. IMDb. [www.webcitation.org/6JIrY7agi Архивировано из первоисточника 1 сентября 2013].
  129. ↑ [www.imdb.com/title/tt0425094/ Heavens Fall (2006)]. IMDb. Проверено 12 июля 2013. [www.webcitation.org/6JIrYu2OH Архивировано из первоисточника 1 сентября 2013].
  130. ↑ Komisar, Lucy. [filmfestivaltraveler.com/index.php?option=com_content&view=article&id=654:scottsboro-boys-a-chilling-musical&catid=50:reviews&Itemid=73 ‘The Scottsboro Boys’ Is a Chilling Musical]. Film Festival Traveler (30 марта 2010). Проверено 13 июня 2011. [www.webcitation.org/6JIrZa7yy Архивировано из первоисточника 1 сентября 2013].
  131. ↑ Healy, Patrick. [www.nytimes.com/2010/10/17/theater/17scottsboro.html?_r=1&scp=1&sq=scottsboro%20boys&st=cse Blackface and Bigotry, Finely Tuned]. The New York Times (12 октября 2010). Проверено 26 октября 2010.
  132. ↑ Hernandez, Ernio. [www.playbill.com/news/article/136824-Stroman-Brings-New-Musical-The-Scottsboro-Boys-to-Off-Broadway Stroman Brings New Musical The Scottsboro Boys to Off-Broadway]. Playbill (12 февраля 2010). Проверено 13 июня 2011.

Литература

  • Acker, James R. Scottsboro and Its Legacy: The Cases That Challenged American Legal and Social Justice. — N. Y.: Praeger, 2007. — ISBN 978-0-275-99083-1.
  • Alschuler, Albert W. Racial Quotas and the Jury // Duke Law Journal. — February 1995. — Vol. 44. — P. 704—743. — DOI:10.2307/1372922.
  • Aretha, David. The Trial of the Scottsboro Boys (The Civil Rights Movement). — Greensboro, North Carolina: Morgan Reynolds Publishing, 2008. — ISBN 978-1-59935-058-5.
  • Bienen, Leigh; Geis, Gilbert. [homicide.northwestern.edu/docs_fk/homicide/COTC/COTC.03.pdf Crimes of the Century: From Leopold and Loeb to O. J. Simpson]. — Boston: Northeastern University Press, 1998. — ISBN 978-1-55553-360-1.
  • Carter, Dan T. Scottsboro: A Tragedy of the American South. — Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1979. — ISBN 978-0-8071-0498-9.
  • Goodman, James. Stories of Scottsboro. — N. Y.: Vintage Books, 1994. — ISBN 978-0-679-76159-4.
  • Haskins, James. The Scottsboro Boys. — N. Y.: Henry Holt, 1994. — ISBN 978-0-8050-2206-3.
  • Linder, Douglas O. [www.law.umkc.edu/faculty/projects/FTrials/trialheroes/essayhorton.html Without Fear or Favor: Judge James Edwin Horton and the Trial of the ‘Scottsville Boys’] // UMKC Law Review. — Vol. 68. — P. 549.
  • Patterson, Haywood; Conrad, Earl. [books.google.com/?id=YOV2AAAAMAAJ&q=Scottsboro+Boy&dq=Scottsboro+Boy&cd=1 Scottsboro boy]. — Doubleday, 1950. — ISBN 978-1-59740-102-9.
  • Sorensen, Lita. [books.google.com/books?id=6xEaqZ8aymMC&pg=PA21&lpg=PA21&dq=starnes+%22national+guard%22+alabama&source=web&ots=4efOIqqzXA&sig=S6OCe7u8tqQMA9dayahY2xFwzZw&hl=en&sa=X&oi=book_result&resnum=6&ct=result#PPP1,M1 The Scottsboro Boys Trial: A Primary Source Account]. — N. Y.: Rosen Publishing Group. — ISBN 978-0-8239-3975-6.
  • Norris v. Alabama, [supreme.justia.com/us/294/587/case.html 294 U.S. 587] (1935).
  • Norris v. State, [www.law.umkc.edu/faculty/projects/ftrials/scottsboro/Norris1.htm 156 So. 556] (1934).
  • Norris v. State, [www.law.umkc.edu/faculty/projects/ftrials/scottsboro/Norr2.htm 182 So. 69] (1938).
  • Patterson v. Alabama, [supreme.justia.com/us/294/600/case.html 294 U.S. 600] (1935).
  • Patterson v. State, [www.law.umkc.edu/faculty/projects/FTrials/scottsboro/Patt.htm 141 So. 195] (1932).
  • Patterson v. State, [www.law.umkc.edu/faculty/projects/ftrials/scottsboro/Patt2.htm 175 So. 371] (1937).
  • Powell v. Alabama, [supreme.justia.com/us/287/45/case.html 287 U.S. 45] (1932).
  • Powell v. State, [www.law.umkc.edu/faculty/projects/ftrials/scottsboro/Pow1.htm 141 So. 201] (1932).
  • Weems et al. v. State, [www.law.umkc.edu/faculty/projects/ftrials/scottsboro/Weems1.htm 141 So. 215] (1932).
  • Weems v. State, [www.law.umkc.edu/faculty/projects/ftrials/scottsboro/Weems2.htm.htm 182 So. 3] (1938).

Ссылки

  • [www.english.uiuc.edu/maps/poets/a_f/boyle/chronology.htm A Scottsboro Chronology]. Modern American Poetry. Проверено 20 сентября 2009. [www.webcitation.org/6JIraqiTx Архивировано из первоисточника 1 сентября 2013].
  • Salter, Daren. [www.encyclopediaofalabama.org/face/Article.jsp?id=h-1456 Scottsboro Trials]. Encyclopedia of Alabama (6 февраля 2008). Проверено 12 июля 2013. [www.webcitation.org/6JIrbVpt4 Архивировано из первоисточника 1 сентября 2013].
  • Spears, Ellen. [southernspaces.org/2011/rights-still-being-righted-scottsboro-eighty-years-later ‘Rights Still Being Righted’: Scottsboro Eighty Years Later]. Southern Spaces (16 июня 2011). Проверено 12 июля 2013. [www.webcitation.org/6JIrcP7Ux Архивировано из первоисточника 1 сентября 2013].

Отрывок, характеризующий Парни из Скоттсборо

Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.


Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.
Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной. Но ему всё таки до слез жалко было князя Андрея, жалко было его гордости. И чем больше он жалел своего друга, тем с большим презрением и даже отвращением думал об этой Наташе, с таким выражением холодного достоинства сейчас прошедшей мимо него по зале. Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения, и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость.
– Да как обвенчаться! – проговорил Пьер на слова Марьи Дмитриевны. – Он не мог обвенчаться: он женат.
– Час от часу не легче, – проговорила Марья Дмитриевна. – Хорош мальчик! То то мерзавец! А она ждет, второй день ждет. По крайней мере ждать перестанет, надо сказать ей.
Узнав от Пьера подробности женитьбы Анатоля, излив свой гнев на него ругательными словами, Марья Дмитриевна сообщила ему то, для чего она вызвала его. Марья Дмитриевна боялась, чтобы граф или Болконский, который мог всякую минуту приехать, узнав дело, которое она намерена была скрыть от них, не вызвали на дуэль Курагина, и потому просила его приказать от ее имени его шурину уехать из Москвы и не сметь показываться ей на глаза. Пьер обещал ей исполнить ее желание, только теперь поняв опасность, которая угрожала и старому графу, и Николаю, и князю Андрею. Кратко и точно изложив ему свои требования, она выпустила его в гостиную. – Смотри же, граф ничего не знает. Ты делай, как будто ничего не знаешь, – сказала она ему. – А я пойду сказать ей, что ждать нечего! Да оставайся обедать, коли хочешь, – крикнула Марья Дмитриевна Пьеру.
Пьер встретил старого графа. Он был смущен и расстроен. В это утро Наташа сказала ему, что она отказала Болконскому.
– Беда, беда, mon cher, – говорил он Пьеру, – беда с этими девками без матери; уж я так тужу, что приехал. Я с вами откровенен буду. Слышали, отказала жениху, ни у кого не спросивши ничего. Оно, положим, я никогда этому браку очень не радовался. Положим, он хороший человек, но что ж, против воли отца счастья бы не было, и Наташа без женихов не останется. Да всё таки долго уже так продолжалось, да и как же это без отца, без матери, такой шаг! А теперь больна, и Бог знает, что! Плохо, граф, плохо с дочерьми без матери… – Пьер видел, что граф был очень расстроен, старался перевести разговор на другой предмет, но граф опять возвращался к своему горю.
Соня с встревоженным лицом вошла в гостиную.
– Наташа не совсем здорова; она в своей комнате и желала бы вас видеть. Марья Дмитриевна у нее и просит вас тоже.
– Да ведь вы очень дружны с Болконским, верно что нибудь передать хочет, – сказал граф. – Ах, Боже мой, Боже мой! Как всё хорошо было! – И взявшись за редкие виски седых волос, граф вышел из комнаты.
Марья Дмитриевна объявила Наташе о том, что Анатоль был женат. Наташа не хотела верить ей и требовала подтверждения этого от самого Пьера. Соня сообщила это Пьеру в то время, как она через коридор провожала его в комнату Наташи.
Наташа, бледная, строгая сидела подле Марьи Дмитриевны и от самой двери встретила Пьера лихорадочно блестящим, вопросительным взглядом. Она не улыбнулась, не кивнула ему головой, она только упорно смотрела на него, и взгляд ее спрашивал его только про то: друг ли он или такой же враг, как и все другие, по отношению к Анатолю. Сам по себе Пьер очевидно не существовал для нее.
– Он всё знает, – сказала Марья Дмитриевна, указывая на Пьера и обращаясь к Наташе. – Он пускай тебе скажет, правду ли я говорила.
Наташа, как подстреленный, загнанный зверь смотрит на приближающихся собак и охотников, смотрела то на того, то на другого.
– Наталья Ильинична, – начал Пьер, опустив глаза и испытывая чувство жалости к ней и отвращения к той операции, которую он должен был делать, – правда это или не правда, это для вас должно быть всё равно, потому что…
– Так это не правда, что он женат!
– Нет, это правда.
– Он женат был и давно? – спросила она, – честное слово?
Пьер дал ей честное слово.
– Он здесь еще? – спросила она быстро.
– Да, я его сейчас видел.
Она очевидно была не в силах говорить и делала руками знаки, чтобы оставили ее.


Пьер не остался обедать, а тотчас же вышел из комнаты и уехал. Он поехал отыскивать по городу Анатоля Курагина, при мысли о котором теперь вся кровь у него приливала к сердцу и он испытывал затруднение переводить дыхание. На горах, у цыган, у Comoneno – его не было. Пьер поехал в клуб.
В клубе всё шло своим обыкновенным порядком: гости, съехавшиеся обедать, сидели группами и здоровались с Пьером и говорили о городских новостях. Лакей, поздоровавшись с ним, доложил ему, зная его знакомство и привычки, что место ему оставлено в маленькой столовой, что князь Михаил Захарыч в библиотеке, а Павел Тимофеич не приезжали еще. Один из знакомых Пьера между разговором о погоде спросил у него, слышал ли он о похищении Курагиным Ростовой, про которое говорят в городе, правда ли это? Пьер, засмеявшись, сказал, что это вздор, потому что он сейчас только от Ростовых. Он спрашивал у всех про Анатоля; ему сказал один, что не приезжал еще, другой, что он будет обедать нынче. Пьеру странно было смотреть на эту спокойную, равнодушную толпу людей, не знавшую того, что делалось у него в душе. Он прошелся по зале, дождался пока все съехались, и не дождавшись Анатоля, не стал обедать и поехал домой.
Анатоль, которого он искал, в этот день обедал у Долохова и совещался с ним о том, как поправить испорченное дело. Ему казалось необходимо увидаться с Ростовой. Вечером он поехал к сестре, чтобы переговорить с ней о средствах устроить это свидание. Когда Пьер, тщетно объездив всю Москву, вернулся домой, камердинер доложил ему, что князь Анатоль Васильич у графини. Гостиная графини была полна гостей.
Пьер не здороваясь с женою, которую он не видал после приезда (она больше чем когда нибудь ненавистна была ему в эту минуту), вошел в гостиную и увидав Анатоля подошел к нему.
– Ah, Pierre, – сказала графиня, подходя к мужу. – Ты не знаешь в каком положении наш Анатоль… – Она остановилась, увидав в опущенной низко голове мужа, в его блестящих глазах, в его решительной походке то страшное выражение бешенства и силы, которое она знала и испытала на себе после дуэли с Долоховым.
– Где вы – там разврат, зло, – сказал Пьер жене. – Анатоль, пойдемте, мне надо поговорить с вами, – сказал он по французски.
Анатоль оглянулся на сестру и покорно встал, готовый следовать за Пьером.
Пьер, взяв его за руку, дернул к себе и пошел из комнаты.
– Si vous vous permettez dans mon salon, [Если вы позволите себе в моей гостиной,] – шопотом проговорила Элен; но Пьер, не отвечая ей вышел из комнаты.
Анатоль шел за ним обычной, молодцоватой походкой. Но на лице его было заметно беспокойство.
Войдя в свой кабинет, Пьер затворил дверь и обратился к Анатолю, не глядя на него.
– Вы обещали графине Ростовой жениться на ней и хотели увезти ее?
– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.
Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин.
Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее.
Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение.
Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы.
Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, чем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка.
«Сердце царево в руце божьей».
Царь – есть раб истории.
История, то есть бессознательная, общая, роевая жизнь человечества, всякой минутой жизни царей пользуется для себя как орудием для своих целей.
Наполеон, несмотря на то, что ему более чем когда нибудь, теперь, в 1812 году, казалось, что от него зависело verser или не verser le sang de ses peuples [проливать или не проливать кровь своих народов] (как в последнем письме писал ему Александр), никогда более как теперь не подлежал тем неизбежным законам, которые заставляли его (действуя в отношении себя, как ему казалось, по своему произволу) делать для общего дела, для истории то, что должно было совершиться.
Люди Запада двигались на Восток для того, чтобы убивать друг друга. И по закону совпадения причин подделались сами собою и совпали с этим событием тысячи мелких причин для этого движения и для войны: укоры за несоблюдение континентальной системы, и герцог Ольденбургский, и движение войск в Пруссию, предпринятое (как казалось Наполеону) для того только, чтобы достигнуть вооруженного мира, и любовь и привычка французского императора к войне, совпавшая с расположением его народа, увлечение грандиозностью приготовлений, и расходы по приготовлению, и потребность приобретения таких выгод, которые бы окупили эти расходы, и одурманившие почести в Дрездене, и дипломатические переговоры, которые, по взгляду современников, были ведены с искренним желанием достижения мира и которые только уязвляли самолюбие той и другой стороны, и миллионы миллионов других причин, подделавшихся под имеющее совершиться событие, совпавших с ним.
Когда созрело яблоко и падает, – отчего оно падает? Оттого ли, что тяготеет к земле, оттого ли, что засыхает стержень, оттого ли, что сушится солнцем, что тяжелеет, что ветер трясет его, оттого ли, что стоящему внизу мальчику хочется съесть его?
Ничто не причина. Все это только совпадение тех условий, при которых совершается всякое жизненное, органическое, стихийное событие. И тот ботаник, который найдет, что яблоко падает оттого, что клетчатка разлагается и тому подобное, будет так же прав, и так же не прав, как и тот ребенок, стоящий внизу, который скажет, что яблоко упало оттого, что ему хотелось съесть его и что он молился об этом. Так же прав и не прав будет тот, кто скажет, что Наполеон пошел в Москву потому, что он захотел этого, и оттого погиб, что Александр захотел его погибели: как прав и не прав будет тот, кто скажет, что завалившаяся в миллион пудов подкопанная гора упала оттого, что последний работник ударил под нее последний раз киркою. В исторических событиях так называемые великие люди суть ярлыки, дающие наименований событию, которые, так же как ярлыки, менее всего имеют связи с самым событием.
Каждое действие их, кажущееся им произвольным для самих себя, в историческом смысле непроизвольно, а находится в связи со всем ходом истории и определено предвечно.


29 го мая Наполеон выехал из Дрездена, где он пробыл три недели, окруженный двором, составленным из принцев, герцогов, королей и даже одного императора. Наполеон перед отъездом обласкал принцев, королей и императора, которые того заслуживали, побранил королей и принцев, которыми он был не вполне доволен, одарил своими собственными, то есть взятыми у других королей, жемчугами и бриллиантами императрицу австрийскую и, нежно обняв императрицу Марию Луизу, как говорит его историк, оставил ее огорченною разлукой, которую она – эта Мария Луиза, считавшаяся его супругой, несмотря на то, что в Париже оставалась другая супруга, – казалось, не в силах была перенести. Несмотря на то, что дипломаты еще твердо верили в возможность мира и усердно работали с этой целью, несмотря на то, что император Наполеон сам писал письмо императору Александру, называя его Monsieur mon frere [Государь брат мой] и искренно уверяя, что он не желает войны и что всегда будет любить и уважать его, – он ехал к армии и отдавал на каждой станции новые приказания, имевшие целью торопить движение армии от запада к востоку. Он ехал в дорожной карете, запряженной шестериком, окруженный пажами, адъютантами и конвоем, по тракту на Позен, Торн, Данциг и Кенигсберг. В каждом из этих городов тысячи людей с трепетом и восторгом встречали его.
Армия подвигалась с запада на восток, и переменные шестерни несли его туда же. 10 го июня он догнал армию и ночевал в Вильковисском лесу, в приготовленной для него квартире, в имении польского графа.
На другой день Наполеон, обогнав армию, в коляске подъехал к Неману и, с тем чтобы осмотреть местность переправы, переоделся в польский мундир и выехал на берег.
Увидав на той стороне казаков (les Cosaques) и расстилавшиеся степи (les Steppes), в середине которых была Moscou la ville sainte, [Москва, священный город,] столица того, подобного Скифскому, государства, куда ходил Александр Македонский, – Наполеон, неожиданно для всех и противно как стратегическим, так и дипломатическим соображениям, приказал наступление, и на другой день войска его стали переходить Неман.
12 го числа рано утром он вышел из палатки, раскинутой в этот день на крутом левом берегу Немана, и смотрел в зрительную трубу на выплывающие из Вильковисского леса потоки своих войск, разливающихся по трем мостам, наведенным на Немане. Войска знали о присутствии императора, искали его глазами, и, когда находили на горе перед палаткой отделившуюся от свиты фигуру в сюртуке и шляпе, они кидали вверх шапки, кричали: «Vive l'Empereur! [Да здравствует император!] – и одни за другими, не истощаясь, вытекали, всё вытекали из огромного, скрывавшего их доселе леса и, расстрояясь, по трем мостам переходили на ту сторону.
– On fera du chemin cette fois ci. Oh! quand il s'en mele lui meme ca chauffe… Nom de Dieu… Le voila!.. Vive l'Empereur! Les voila donc les Steppes de l'Asie! Vilain pays tout de meme. Au revoir, Beauche; je te reserve le plus beau palais de Moscou. Au revoir! Bonne chance… L'as tu vu, l'Empereur? Vive l'Empereur!.. preur! Si on me fait gouverneur aux Indes, Gerard, je te fais ministre du Cachemire, c'est arrete. Vive l'Empereur! Vive! vive! vive! Les gredins de Cosaques, comme ils filent. Vive l'Empereur! Le voila! Le vois tu? Je l'ai vu deux fois comme jete vois. Le petit caporal… Je l'ai vu donner la croix a l'un des vieux… Vive l'Empereur!.. [Теперь походим! О! как он сам возьмется, дело закипит. Ей богу… Вот он… Ура, император! Так вот они, азиатские степи… Однако скверная страна. До свиданья, Боше. Я тебе оставлю лучший дворец в Москве. До свиданья, желаю успеха. Видел императора? Ура! Ежели меня сделают губернатором в Индии, я тебя сделаю министром Кашмира… Ура! Император вот он! Видишь его? Я его два раза как тебя видел. Маленький капрал… Я видел, как он навесил крест одному из стариков… Ура, император!] – говорили голоса старых и молодых людей, самых разнообразных характеров и положений в обществе. На всех лицах этих людей было одно общее выражение радости о начале давно ожидаемого похода и восторга и преданности к человеку в сером сюртуке, стоявшему на горе.
13 го июня Наполеону подали небольшую чистокровную арабскую лошадь, и он сел и поехал галопом к одному из мостов через Неман, непрестанно оглушаемый восторженными криками, которые он, очевидно, переносил только потому, что нельзя было запретить им криками этими выражать свою любовь к нему; но крики эти, сопутствующие ему везде, тяготили его и отвлекали его от военной заботы, охватившей его с того времени, как он присоединился к войску. Он проехал по одному из качавшихся на лодках мостов на ту сторону, круто повернул влево и галопом поехал по направлению к Ковно, предшествуемый замиравшими от счастия, восторженными гвардейскими конными егерями, расчищая дорогу по войскам, скакавшим впереди его. Подъехав к широкой реке Вилии, он остановился подле польского уланского полка, стоявшего на берегу.
– Виват! – также восторженно кричали поляки, расстроивая фронт и давя друг друга, для того чтобы увидать его. Наполеон осмотрел реку, слез с лошади и сел на бревно, лежавшее на берегу. По бессловесному знаку ему подали трубу, он положил ее на спину подбежавшего счастливого пажа и стал смотреть на ту сторону. Потом он углубился в рассматриванье листа карты, разложенного между бревнами. Не поднимая головы, он сказал что то, и двое его адъютантов поскакали к польским уланам.
– Что? Что он сказал? – слышалось в рядах польских улан, когда один адъютант подскакал к ним.
Было приказано, отыскав брод, перейти на ту сторону. Польский уланский полковник, красивый старый человек, раскрасневшись и путаясь в словах от волнения, спросил у адъютанта, позволено ли ему будет переплыть с своими уланами реку, не отыскивая брода. Он с очевидным страхом за отказ, как мальчик, который просит позволения сесть на лошадь, просил, чтобы ему позволили переплыть реку в глазах императора. Адъютант сказал, что, вероятно, император не будет недоволен этим излишним усердием.
Как только адъютант сказал это, старый усатый офицер с счастливым лицом и блестящими глазами, подняв кверху саблю, прокричал: «Виват! – и, скомандовав уланам следовать за собой, дал шпоры лошади и подскакал к реке. Он злобно толкнул замявшуюся под собой лошадь и бухнулся в воду, направляясь вглубь к быстрине течения. Сотни уланов поскакали за ним. Было холодно и жутко на середине и на быстрине теченья. Уланы цеплялись друг за друга, сваливались с лошадей, лошади некоторые тонули, тонули и люди, остальные старались плыть кто на седле, кто держась за гриву. Они старались плыть вперед на ту сторону и, несмотря на то, что за полверсты была переправа, гордились тем, что они плывут и тонут в этой реке под взглядами человека, сидевшего на бревне и даже не смотревшего на то, что они делали. Когда вернувшийся адъютант, выбрав удобную минуту, позволил себе обратить внимание императора на преданность поляков к его особе, маленький человек в сером сюртуке встал и, подозвав к себе Бертье, стал ходить с ним взад и вперед по берегу, отдавая ему приказания и изредка недовольно взглядывая на тонувших улан, развлекавших его внимание.
Для него было не ново убеждение в том, что присутствие его на всех концах мира, от Африки до степей Московии, одинаково поражает и повергает людей в безумие самозабвения. Он велел подать себе лошадь и поехал в свою стоянку.
Человек сорок улан потонуло в реке, несмотря на высланные на помощь лодки. Большинство прибилось назад к этому берегу. Полковник и несколько человек переплыли реку и с трудом вылезли на тот берег. Но как только они вылезли в обшлепнувшемся на них, стекающем ручьями мокром платье, они закричали: «Виват!», восторженно глядя на то место, где стоял Наполеон, но где его уже не было, и в ту минуту считали себя счастливыми.
Ввечеру Наполеон между двумя распоряжениями – одно о том, чтобы как можно скорее доставить заготовленные фальшивые русские ассигнации для ввоза в Россию, и другое о том, чтобы расстрелять саксонца, в перехваченном письме которого найдены сведения о распоряжениях по французской армии, – сделал третье распоряжение – о причислении бросившегося без нужды в реку польского полковника к когорте чести (Legion d'honneur), которой Наполеон был главою.
Qnos vult perdere – dementat. [Кого хочет погубить – лишит разума (лат.) ]


Русский император между тем более месяца уже жил в Вильне, делая смотры и маневры. Ничто не было готово для войны, которой все ожидали и для приготовления к которой император приехал из Петербурга. Общего плана действий не было. Колебания о том, какой план из всех тех, которые предлагались, должен быть принят, только еще более усилились после месячного пребывания императора в главной квартире. В трех армиях был в каждой отдельный главнокомандующий, но общего начальника над всеми армиями не было, и император не принимал на себя этого звания.
Чем дольше жил император в Вильне, тем менее и менее готовились к войне, уставши ожидать ее. Все стремления людей, окружавших государя, казалось, были направлены только на то, чтобы заставлять государя, приятно проводя время, забыть о предстоящей войне.
После многих балов и праздников у польских магнатов, у придворных и у самого государя, в июне месяце одному из польских генерал адъютантов государя пришла мысль дать обед и бал государю от лица его генерал адъютантов. Мысль эта радостно была принята всеми. Государь изъявил согласие. Генерал адъютанты собрали по подписке деньги. Особа, которая наиболее могла быть приятна государю, была приглашена быть хозяйкой бала. Граф Бенигсен, помещик Виленской губернии, предложил свой загородный дом для этого праздника, и 13 июня был назначен обед, бал, катанье на лодках и фейерверк в Закрете, загородном доме графа Бенигсена.
В тот самый день, в который Наполеоном был отдан приказ о переходе через Неман и передовые войска его, оттеснив казаков, перешли через русскую границу, Александр проводил вечер на даче Бенигсена – на бале, даваемом генерал адъютантами.
Был веселый, блестящий праздник; знатоки дела говорили, что редко собиралось в одном месте столько красавиц. Графиня Безухова в числе других русских дам, приехавших за государем из Петербурга в Вильну, была на этом бале, затемняя своей тяжелой, так называемой русской красотой утонченных польских дам. Она была замечена, и государь удостоил ее танца.
Борис Друбецкой, en garcon (холостяком), как он говорил, оставив свою жену в Москве, был также на этом бале и, хотя не генерал адъютант, был участником на большую сумму в подписке для бала. Борис теперь был богатый человек, далеко ушедший в почестях, уже не искавший покровительства, а на ровной ноге стоявший с высшими из своих сверстников.
В двенадцать часов ночи еще танцевали. Элен, не имевшая достойного кавалера, сама предложила мазурку Борису. Они сидели в третьей паре. Борис, хладнокровно поглядывая на блестящие обнаженные плечи Элен, выступавшие из темного газового с золотом платья, рассказывал про старых знакомых и вместе с тем, незаметно для самого себя и для других, ни на секунду не переставал наблюдать государя, находившегося в той же зале. Государь не танцевал; он стоял в дверях и останавливал то тех, то других теми ласковыми словами, которые он один только умел говорить.
При начале мазурки Борис видел, что генерал адъютант Балашев, одно из ближайших лиц к государю, подошел к нему и непридворно остановился близко от государя, говорившего с польской дамой. Поговорив с дамой, государь взглянул вопросительно и, видно, поняв, что Балашев поступил так только потому, что на то были важные причины, слегка кивнул даме и обратился к Балашеву. Только что Балашев начал говорить, как удивление выразилось на лице государя. Он взял под руку Балашева и пошел с ним через залу, бессознательно для себя расчищая с обеих сторон сажени на три широкую дорогу сторонившихся перед ним. Борис заметил взволнованное лицо Аракчеева, в то время как государь пошел с Балашевым. Аракчеев, исподлобья глядя на государя и посапывая красным носом, выдвинулся из толпы, как бы ожидая, что государь обратится к нему. (Борис понял, что Аракчеев завидует Балашеву и недоволен тем, что какая то, очевидно, важная, новость не через него передана государю.)
Но государь с Балашевым прошли, не замечая Аракчеева, через выходную дверь в освещенный сад. Аракчеев, придерживая шпагу и злобно оглядываясь вокруг себя, прошел шагах в двадцати за ними.
Пока Борис продолжал делать фигуры мазурки, его не переставала мучить мысль о том, какую новость привез Балашев и каким бы образом узнать ее прежде других.
В фигуре, где ему надо было выбирать дам, шепнув Элен, что он хочет взять графиню Потоцкую, которая, кажется, вышла на балкон, он, скользя ногами по паркету, выбежал в выходную дверь в сад и, заметив входящего с Балашевым на террасу государя, приостановился. Государь с Балашевым направлялись к двери. Борис, заторопившись, как будто не успев отодвинуться, почтительно прижался к притолоке и нагнул голову.
Государь с волнением лично оскорбленного человека договаривал следующие слова:
– Без объявления войны вступить в Россию. Я помирюсь только тогда, когда ни одного вооруженного неприятеля не останется на моей земле, – сказал он. Как показалось Борису, государю приятно было высказать эти слова: он был доволен формой выражения своей мысли, но был недоволен тем, что Борис услыхал их.
– Чтоб никто ничего не знал! – прибавил государь, нахмурившись. Борис понял, что это относилось к нему, и, закрыв глаза, слегка наклонил голову. Государь опять вошел в залу и еще около получаса пробыл на бале.
Борис первый узнал известие о переходе французскими войсками Немана и благодаря этому имел случай показать некоторым важным лицам, что многое, скрытое от других, бывает ему известно, и через то имел случай подняться выше во мнении этих особ.

Неожиданное известие о переходе французами Немана было особенно неожиданно после месяца несбывавшегося ожидания, и на бале! Государь, в первую минуту получения известия, под влиянием возмущения и оскорбления, нашел то, сделавшееся потом знаменитым, изречение, которое самому понравилось ему и выражало вполне его чувства. Возвратившись домой с бала, государь в два часа ночи послал за секретарем Шишковым и велел написать приказ войскам и рескрипт к фельдмаршалу князю Салтыкову, в котором он непременно требовал, чтобы были помещены слова о том, что он не помирится до тех пор, пока хотя один вооруженный француз останется на русской земле.
На другой день было написано следующее письмо к Наполеону.
«Monsieur mon frere. J'ai appris hier que malgre la loyaute avec laquelle j'ai maintenu mes engagements envers Votre Majeste, ses troupes ont franchis les frontieres de la Russie, et je recois a l'instant de Petersbourg une note par laquelle le comte Lauriston, pour cause de cette agression, annonce que Votre Majeste s'est consideree comme en etat de guerre avec moi des le moment ou le prince Kourakine a fait la demande de ses passeports. Les motifs sur lesquels le duc de Bassano fondait son refus de les lui delivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette demarche servirait jamais de pretexte a l'agression. En effet cet ambassadeur n'y a jamais ete autorise comme il l'a declare lui meme, et aussitot que j'en fus informe, je lui ai fait connaitre combien je le desapprouvais en lui donnant l'ordre de rester a son poste. Si Votre Majeste n'est pas intentionnee de verser le sang de nos peuples pour un malentendu de ce genre et qu'elle consente a retirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce qui s'est passe comme non avenu, et un accommodement entre nous sera possible. Dans le cas contraire, Votre Majeste, je me verrai force de repousser une attaque que rien n'a provoquee de ma part. Il depend encore de Votre Majeste d'eviter a l'humanite les calamites d'une nouvelle guerre.
Je suis, etc.
(signe) Alexandre».
[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
(подписал) Александр». ]


13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Парни_из_Скоттсборо&oldid=80569924»