Гароди, Роже

Роже Гароди
Roger Garaudy
Дата рождения:	17 июля 1913(1913-07-17)
Место рождения:	Марсель, Франция
Дата смерти:	13 июня 2012(2012-06-13) (98 лет)
Место смерти:	Париж, Франция
Страна:	Франция Франция
Школа/традиция:	Марксизм
Направление:	Западная философия
Период:	Философия XX века
Основные интересы:	Идеология, мифология

Роже Гароди (фр. Roger Garaudy; 17 июля 1913, Марсель — 13 июня 2012, Париж) — французский писатель, философ и политический деятель.

Известен как автор антиизральских книг и отрицатель Холокоста.

Биография

В 1936 году защитил диссертацию по философии в Страсбургском университете и был назначен профессором философии в Альби. Тогда же становится марксистом. Во время Второй мировой войны был в рядах левого крыла французского движения Сопротивления. В 1939 году получил Военный крест, после боев в Сомме, через два года был депортирован в лагерь для интернированных в Северной Африке до февраля 1943.

С октября 1944 года принимает активное участие в политической жизни Франции. Избран депутатом Учредительного собрания (1945—1946), Национального собрания (1946—1951), в 1956 году был избран членом политбюро Коммунистической партии Франции (занимал этот пост до 1970 года и считался ведущим идеологом партии), вице-председателем Национального собрания (1959—1962) и сенатором (1959—1962).

Преподавал в университетах Клермон-Феррана и Пуатье.

Умер 13 июня 2012 года в Париже.

Взгляды

Известен тем, что радикально менял свои взгляды в течение жизни: был активистом коммунистической партии, затем примыкал к гошистам, потом был набожным христианином и, наконец, принял ислам. Писатель и журналист Амир Тахери (англ.) рассматривает подобную изменчивость как свидетельство несостоятельности и даже комичности Гароди: по мнению Тахери, Гароди менял убеждения как рубашки и играл с ними, как играют в гольф или в покер по выходным. Тахери отмечает, что такое возможно только в западном мире, поскольку в других частях света (например, в мусульманских странах) такое поведение может стоить жизни.

Будучи членом Французской коммунистической партии, в середине 1960-х начал критиковать руководство партии, особенно после подавления Советским Союзом «Пражской весны» в 1968 году. Его книга «За французскую модель социализма» (1968) подверглась резкой критике со стороны руководства КПСС и др. компартий. В 1970 году Гароди был исключен из ФКП как ревизионист. Советский академик Марк Митин в одной из своей статей упоминал его: «французский ревизионист Р. Гароди утверждает, что партия, стремящаяся быть не сектой доктринеров, а лидером социализма во Франции, не должна иметь „официальной философии“, она якобы „не может в принципе быть ни идеалистической, ни материалистической, ни религиозной, ни атеистической“».

В 1982 под влиянием идей суфизма принял ислам и получил имя Реджа Джаруди. Особенностью акыды Гароди было убеждение, что Аллах создал человека своим халифом (наместником), причем этот удел предназначен не избранным, но всем мусульманам.

Гароди являлся отрицателем Холокоста. Утверждал, что евреи специально придумали Холокост для собственных финансовых и политических выгод, как создание государства Израиль, что также было поддержано в среде западных союзников Второй Мировой для оправдания оккупации и разрушения Германии.

По мнению авторов биографической книги «Roger Garaudy: itinéraire d’une négation», в 1990-х он «стал пропагандистом антисемитизма в мусульманском мире».

Гароди оспаривал официальную версию событий 11 сентября 2001 года, утверждая, что теракты в Нью-Йорке и Вашингтоне могли быть результатом заговора американских спецслужб.

Уголовное преследование

За книгу «Основополагающие мифы израильской политики» был привлечён к уголовной ответственности (англ.) во Франции. Суд пришёл к выводу о наличии в книге отрицания преступлений нацистов и расовой диффамации, направленной против евреев. Гароди был оштрафован на 120 тысяч франков. Вместе с Гароди в «соучастии в оспаривании преступлений против человечности» был признан виновным издатель книги Пьер Гийом. В ходе судебного разбирательства Гароди получил поддержку из ряда арабских и мусульманских стран, супруга президента Объединённых Арабских Эмиратов шейха Зайда ибн Султан ан-Нахайяна подарила Гароди 50 тысяч долларов (около 300 тысяч франков).

Гароди оспорил судебный вердикт в Европейском суде по правам человека, ссылаясь на ст. 10 Европейской Конвенции о защите прав человека. ЕСПЧ рассматривая дело пришёл к выводу, что «основное содержание и главный смысл книги, написанной заявителем, противоречат основным ценностям Конвенции, выраженным в её Преамбуле, а именно — справедливости и миру». По мнению суда, Гароди действовал в целях, которые направлены на уничтожение прав и свобод, гарантированных Конвенцией, и потому его претензии были отвергнуты.

Сочинения

• Роман-дневник «Антей» (1946),
• роман «Восьмой день творения» (1947),
• Грамматика свободы. М., 1952
• Вопросы марксистско-ленинской теории познания. М., 1955
• Марксистский гуманизм. М., 1959
• Прометей 1848 года. М., 1961
• Ответ Жан-Полю Сартру. М., 1962
• О реализме без берегов. М., Прогресс, 1966.
• Крутой поворот социализма. Франкфурт, Посев, 1974
• Марксизм ХХ века. М., Прометей, 1994
• Основополагающие мифы израильской политики
• [www.zavtra.ru/content/view/1998-02-2452/ Роже Гароди: «Пусть докажут. что я не прав» (Беседа с Люком Мишелем)] // Газета "Завтра" №8 (220), 23 февраля 1998 г.

Отрывок, характеризующий Гароди, Роже

Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.