Святополк-Четвертинские
Поделись знанием:
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.
Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
| Святополк-Четвертинские | |
 | |
|
Описание герба: Герб православных Четвертинских В первой и четвёртых частях герб Великого княжества Московского: в червленом поле Георгий Победоносец на белом коне, поражающий чёрного дракона (в Польше эта эмблема называется польск. Pogoń Ruska, в отличие от польск. Pogoń Litewska, Погоня (герб)). Во второй и третьей частях в червленом поле серебряный полумесяц рогами вниз обращенный, на который сверху опираются два до половины переломленные серебряные меча с черными рукоятками; под полумесяцем золотая шестиугольная звезда. Щит покрыт княжеской мантией и российской княжеской шапкой. Герб внесен в Общий гербовник дворянских родов Российской империи, часть 12, 1-е отделение, стр. 1. | |
| Том и лист Общего гербовника: |
XII, 1 |
|---|---|
| Титул: |
князья |
| Губернии, в РК которых внесён род: |
Волынская, Гродненская, Московская |
| Часть родословной книги: |
V |
Подданство: | |
 Великое княжество Литовское
| |
 Речь Посполитая
| |
 Царство Русское
| |
 Российская империя
| |
| Имения: | |
| Дворцы и особняки: |
Дворец Уруских-Четвертинских |
Эта статья — о дворянском роде. О носителях фамилии см. Святополк-Четвертинский.
(Святополк-)Четвертинские — литовский, польский и русский княжеский род, традиционно возводивший своё происхождение к турово-пинской ветви Рюриковичей. Фамилия образована от вотчины Четвертня на Волыни.
Происхождение
Владельцы Четвертни традиционно считались происходящими от князей туровских и пинских (согласно одной из версий, от Александра Глебовича). Считая своим предком Святополка Изяславича, представители рода по польской традиции прибавили его имя к своей фамилии. Также в генеалогической литературе высказывалось мнение, что они Гедиминовичи, потомки Любарта.
В XXI веке был проведен анализ Y-хромосомы ДНК представителя рода Святополк-Четвертинских — князя Станислава Антония (р. 1949). У него обнаружилась гаплогруппа I2a2 и результат, характерный для украинцев, без обнаружения близких родственников в базах данных ДНК. Это означает, что он не родственник никому из протестированных ранее родов, считающихся Рюриковичами (Мономашичей, Тарусских), так как они имеют гаплогруппы N1c1 и R1a1, а некоторые отдельные представители — другие гаплогруппы. Также весьма маловероятно его происхождение от Рюрика, учитывая, что очень характерный для варягов (востока Швеции) результат имеется у Мономашичей и сходится на данный момент на Ярославе Мудром[1].
Исторический обзор
Впервые род упоминается в документах от 1388 года. Князь Фёдор Михайлович Четвертинский был послом в Валахию (1492). Князь Юрий Иванович Четвертинский (умер в 1502 г.) был наместником владимирским (на Волыни), а сын его князь Фёдор (умер около 1508 г.) — наместником брацлавским и звенигородским. Князь Николай Степанович (умер в 1661 г.) был каштеляном минским.
Князь Григорий, в монашестве Гедеон (умер в 1713 г.), был митрополитом киевским. Князь Януш-Фома и князь Фелициан были последовательно (1785—1792) каштелянами черниговскими. Князь Антон-Станислав Святополк-Четвертинский, каштелян пшемысльский, советник тарговицкой конфедерации, убит в Варшаве 8 июня 1794 г. Его семейство вывезено было в Россию.
В 1843 году его сын Борис Антонович подал ходатайство о признании своего рода в княжеском достоинстве, но не мог представить необходимых документов. На специальном докладе по данному вопросу Николай I наложил следующую резолюцию[2]:
|
признать Бориса Четвертинского в княжеском достоинстве, принимая во внимание, что ещё в детстве он с сестрами жил в Санкт-Петербурге и пользовался княжеским титулом, по смутным же временам, бывшим при смерти отца его в Польше, находился в совершенной невозможности получить документы, доказывающие его права на княжеское достоинство. | 
|
В Российской империи род Святополк-Четвертинских был внесен в V часть родословных книг Волынской, Гродненской и Московской губерний (Гербовник, XII, 1 и 2). На Волыни сохранился дворец Четвертинских в Антополе, в Гродненской области — дворец начала XX века в селе Желудок[3]. Все ныне существующие Святополк-Четвертинские происходят из младшей ветви рода, не связанной с князем Антонием, и являются довольно близкими родственниками.[4]
Персоналии
- Юрий Иванович Четвертинский, в 1502 староста владимиро-волынский
- Федор Иванович Четвертинский, в 1492 литовский посол в Валахии, в 1494 наместник брацлавский.
- Юрий Иванович Четвертинский (?-1502), наместник владимиро-волынский.
- Фёдор Иванович, в 1492 наместник брацлавский и звенигородский, в 1494 наместник звенигородский.
- Якуб Андреевич, королевский лесничий Пинского повета, посоло Речи Посполитой в Москве в 1586.
- Стефан сын Яцка (Гиацинта), в 1625 подкоморий брацлавский.
- Григорий Евстафьевич (? — 1651), военный и государственный деятель Речи Посполитой, подкоморий луцкий (1639)
- Захарий Григорьевич (? — 1649), староста ратиборский и подсудок луцкий, участник боёв с татарами и восставшими украинскими казаками.
- Илья Стефанович (? — 1640), поручик и ротмистр казацкой хоругви, участвовал в подавлении казацких восстаний на Украине в 1630-х годах
- Николай Стефанович (?-1661), королевский ротмистр, затем каштелян минский (1649).
- Григорий Захарьевич, в монашестве Гедеон, в 1663 православный епископ Острожский и Луцкий. Избран митрополитом Киевским, вышел из канонического подчинения Константинопольской патриархии и заявил о признании юрисдикции Московского патриарха. Похоронен в Киево-Печерской лавре.[5]
- Стефан Вацлавович (в монашестве Сильвестр; ум. 1728, двоюродный брат Гедеона. С 1702 — игумен Старо-Четвертинского монастыря, с 1706 — православный епископ Мечиславский, Оршанский и Могилевский.
- Александр (?-1769), один из активнейших участников Барской конфедерации в 1768 г. Во время подавления конфедератов русскими войсками попал в плен и умер в неволе в Могилеве-Костромском в 1769 г. Отец Марцелия Йозефа.
- Михаил Александр (1741—1796) — староста тушинский и житомирский, флигель-адъютант последнего короля Речи Посполитой Станислава Августа Понятовского.
- Марцелий Йозеф (?-1799), сын Александра. Ездил в Константинополь искать союза у султана. Султан Мустафа III, приняв Марцелия, позволил конфедератам перейти через Болгарию, откуда они переправились в Польшу. В 1771 г., принимая участие в атаке на крепость Дзюрдзев, был ранен в руку. Женился с разрешения папы Пия VI в 1782 г. в Янкове на своей двоюродной сестре, вдове Якова Корсакова, прежней придворной дамой Екатерины II, Барбаре. Умер в 1799 г. Похоронен в Тиврове (Винницкая область, неподалёку от Антополя и Ладыжина). Кавалер ордена св. Станислава.[6][7]
- Князья Януш-Фома Фелицианович-Стефанович и Фелициан Владиславович были последовательно (1785—1792) каштелянами черниговскими. Оба — кавалеры орденов Белого Орла и св. Станислава.
- Антоний-Станислав Святополк-Четвертинский, двоюродный брат Фелициана Владиславовича, каштелян перемышльский (1790). Советник Тарговицкой конфедерации, убит чернью в Варшаве 8 июня 1794 г. Его семейство вывезено было в Россию.
- Князь Святополк-Четвертинский Гавриил (Габриэль) Александрович (1742 - ?) - из украинского рода, происходившего от волынских (удельных) Рюриковичей. С 1777 р. владел местечком Горыньград. Кавалер Ордена Святого Станислава (15.08.1797).
- Князь Святополк-Четвертинский, Антоний Ян Непомуцен (1744—1830), последний каштелян брацлавский.
- Князь Борис Антонович (1784—1865), сын предыдущего, обер-шталмейстер (1856). Крестник Екатерины II, был женат на княжне Надежде Фёдоровне Гагариной. Окончил Кадетский корпус в 1796, и был выпущен подпоручиком в лейб-гвардии Преображенский полк. Участник войн с Наполеоном.
- Нарышкина, Мария Антоновна, урождённая княжна Святополк-Четвертинская (1779—1854) — фрейлина, жена обер-егермейстера Д. Л. Нарышкина, фаворитка императора Александра I.
- Дмитрий Святополк-Четвертинский (1777—1859), маршалок Заславского повята
- Четвертинская, Жанетта Антоновна (1777—1854) — сестра предыдущей, фаворитка великого князя Константина Павловича, в браке графиня Вышковская.
- Северин Четвертинский (1873—1945) — член Государственной думы и сейма Польской республики (в 1919-35 гг.), узник Освенцима и Бухенвальда.
В Князь-Владимирском женском монастыре, основанном в имении Филимонки находился семейный склеп потомков Бориса Антоновича Четвертинского.
Напишите отзыв о статье "Святополк-Четвертинские"
Примечания
- ↑ [www.familytreedna.com/public/rurikid/default.aspx?section=news Family Tree DNA — Rurikid Dynasty DNA Project]
- ↑ Дворянские роды Российской империи. Т. 1, с. 332.
- ↑ [globus.tut.by/zheludok/index.htm Желудок]
- ↑ [www.rodstvo.ru/forum/index.php?showtopic=681&view=findpost&p=27231 ДНК-анализ Святополк-Четвертинских]
- ↑ [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_6140 Биографии архиереев]
- ↑ [sanscrit.ru/content/view/20/26/ Sanscrit — Об авторе]
- ↑ [www.vinnkraemuz.ru/index.php-quest-Itemid-eq-37-and-id-eq-94-and-option-eq-com_content-and-task-eq-view Московский краеведческий музей «Arts»]
Ссылки
- [genealogy.euweb.cz/poland/czetwert2.html#W Родословная роспись Четвертинских]
- [www.russianfamily.ru/s/svyatopolk-chetvertinskii.html Справка] П. Н. Петрова
- Святополк-Четвертинские // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Долгоруков П. В. Российская родословная книга. — СПб.: Тип. Карла Вингебера, 1854. — Т. 1. — С. 120.
Отрывок, характеризующий Святополк-Четвертинские
Ах, вы, сени мои, сени!«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.
Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
